Он повернулся к ней и поднял руки ладонями вперед, показывая свой мирный настрой: дескать, я безоружен.
— С Драганом Арманским я уже разговаривал. Он, кстати, просил, чтобы ты ему позвонила, — вчера вечером твой мобильный не отвечал.
Он подошел к ней. Никакой угрозы она при этом не почувствовала, но все же отступила на несколько сантиметров, когда он, коснувшись ее руки, указал на дверь ванной. Ей не нравилось, когда ее трогают без разрешения, пусть даже с добрыми намерениями.
— Никаких скандалов, — сказал он спокойным голосом. — Но мне бы очень хотелось с тобой поговорить. Я имею в виду, когда ты проснешься. Пока ты что-нибудь наденешь, кофе как раз подоспеет. Прими душ. Марш!
Она безвольно подчинилась.
«Лисбет Саландер безвольной не бывает», — подумала она.
В ванной комнате она прислонилась к двери и попробовала собраться с мыслями. Лисбет даже не думала, что может испытать такое потрясение. Потом до нее постепенно дошло, что у нее прямо лопается мочевой пузырь и что после беспорядочно проведенной ночи душ не просто хорошая идея, а прямо-таки необходимость. Приведя себя в порядок, она проскользнула в спальню и натянула трусы, джинсы и футболку с текстом: «Armageddon was yesterday — today we have a serious problem». [47]
Секунду подумав, она отыскала брошенную на стул кожаную куртку, достала из кармана электрошокер, убедилась, что он заряжен, и сунула в задний карман джинсов. В квартире уже запахло кофе. Лисбет сделала глубокий вдох и снова вышла на кухню.
— Ты здесь вообще убираешь? — произнес он, снова увидев ее.
Он составил в раковину грязную посуду, вытряхнул пепельницы, выбросил старые пакеты из-под молока, очистил стол от скопившихся за пять недель газет, вытер и поставил на него кофейные чашки и разложил бейглы, которые действительно, как оказалось, принес. Все это выглядело заманчиво, а после ночи с Мимми она и впрямь здорово проголодалась.
«Хорошо, поглядим, во что это выльется», — подумала она, уселась напротив и выжидательно уставилась на него.
— Ты мне так и не ответила. Ростбиф, индейка или вегетарианский вариант?
— Ростбиф.
— Тогда я возьму индейку.
Они завтракали молча, рассматривая друг друга с обоюдным интересом. Съев свой бейгл, она добавила еще оставшуюся половину вегетарианского. Потом взяла с подоконника мятую пачку и вытащила сигарету.
— Ладно, кое-что мне теперь известно, — сказал он, нарушив молчание. — Я, возможно, не так хорошо умею изучать личные обстоятельства, как ты, но тем не менее теперь знаю, что ты не относишься к веганам [48] и не страдаешь анорексией, как полагал Дирк Фруде. Я занесу эти сведения в свой отчет о тебе.
Саландер изумленно раскрыла глаза, но, взглянув на его лицо, поняла, что он над ней подтрунивает. У него был настолько веселый вид, что она не удержалась и ответила ему кривой улыбкой. Ситуация выглядела на редкость дико. Саландер отодвинула тарелку. Взгляд его казался дружелюбным, и она решила, что он, вероятно, не злой человек, кем бы он там ни был. В проведенном ею исследовании его личности тоже ничто не указывало на то, что он злодей, способный жестоко обращаться со своими подружками, или что-нибудь подобное. Ведь это она знает о нем все, а не наоборот, вспомнила она. А знание — это власть.
— Чего ты ухмыляешься? — спросила она.
— Прости. Я, в общем-то, не планировал появиться здесь именно таким образом и не собирался тебя пугать. Но ты бы видела свое лицо, когда открыла мне дверь. Оно было бесподобным, и я не устоял перед искушением немного тебя подколоть.
Повисло молчание. К собственному удивлению Лисбет Саландер вдруг почувствовала, что общество незваного гостя кажется ей приемлемым — или, во всяком случае, не противным.
— Рассматривай это как жуткую месть за то, что ты копалась в моей личной жизни, — весело сказал он. — Ты меня боишься?
— Нет, — ответила Саландер.
— Отлично. Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль или устроить скандал.
— Если ты попытаешься причинить мне боль, я тебя покалечу. Серьезно.
Микаэль оглядел ее. Роста в ней было чуть более полутора метров, и едва ли она смогла бы что-то противопоставить ему, если бы он ворвался к ней в квартиру с целью учинить насилие. Однако в ее глазах читалось одно лишь спокойствие.
— Это неактуально, — сказал он наконец. — У меня нет никакого злого умысла. Мне надо с тобой поговорить. Если хочешь, чтобы я ушел, только скажи. — Он на секунду задумался. — Все это кажется забавным до… тьфу. — Он оборвал фразу.
— Что?
— Не знаю, насколько разумно это прозвучит, но еще четыре дня назад я даже не знал о твоем существовании. Потом я прочел то, что ты обо мне написала. — Он покопался в сумке и нашел отчет. — Это далеко не только развлекательное чтение.
Он замолчал и некоторое время смотрел в кухонное окно.
— Можно попросить у тебя сигарету?
Она кинула ему пачку.
— Ты сказала, что мы друг друга не знаем, а я ответил, что, конечно, знаем. — Он указал на отчет. — Я пока не смог за тобой угнаться — провел лишь маленькую рутинную проверку, чтобы добыть твой адрес, год рождения и тому подобное, — но ты обо мне определенно знаешь более чем достаточно. Причем много такого, что носит сугубо личный характер и известно только моим ближайшим друзьям. А теперь я сижу у тебя на кухне и ем с тобой бейглы. Мы познакомились только полчаса назад, а у меня вдруг возникло ощущение, что мы знакомы уже несколько лет. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Она кивнула.
— У тебя красивые глаза, — сказал он.
— А у тебя добрые глаза, — ответила она.
Он не мог понять, иронизирует она или нет.
Снова воцарилось молчание.
— Для чего ты здесь? — наконец спросила она.
Калле Блумквист — она вспомнила его прозвище и подавила в себе желание произнести его вслух — вдруг сделался серьезным. В его взгляде появилась усталость. Самоуверенность, с которой он к ней ворвался, исчезла, и Саландер сделала вывод, что дуракаваляние кончилось или, по крайней мере, отброшено в сторону. Теперь он внимательно рассматривал ее, серьезно и вдумчиво. Ей было неведомо, что делается у него в голове, но она сразу почувствовала, когда его визит приобрел более серьезный оттенок.
Лисбет Саландер сознавала, что спокойной только притворяется и не полностью владеет собой. Абсолютно неожиданный визит Блумквиста заставил ее пережить потрясение, какого она никогда прежде не испытывала в связи со своей работой. Она зарабатывала себе на хлеб, шпионя за людьми. То, что она делала для Драгана Арманского, она, собственно говоря, не считала настоящей работой, скорее неким достаточно трудоемким хобби.
Как она уже давно установила, все дело было в том, что ей нравилось копаться в жизни других людей и раскрывать тайны, которые те пытаются скрывать. В той или иной форме она занималась этим столько, сколько себя помнила. И продолжала этим заниматься по сей день, и не только по заданиям Арманского, но порой и просто для собственного удовольствия. Это приносило ей пьянящее чувство внутреннего удовлетворения — как в сложной компьютерной игре, лишь с той разницей, что тут речь шла о живых людях. А теперь вдруг ее хобби сидело на кухне и угощало ее бейглами. Ситуация казалась верхом абсурда.
— У меня есть интересная проблема, — сказал Микаэль. — Скажи, когда ты собирала обо мне материал для Дирка Фруде… ты знала, для чего его собираются использовать?
— Нет.
— Информация обо мне потребовалась потому, что Фруде, или, вернее, его клиент, хотел нанять меня на временную работу.
— Вот оно что.
Он ей слегка улыбнулся.
— Когда-нибудь мы с тобой поговорим о моральном аспекте копания в чужой личной жизни. Но сейчас у меня совершенно другая проблема… Работа, которую я получил и за которую по какой-то необъяснимой причине взялся, безусловно, является самой странной из всех, какие мне доводилось выполнять. Лисбет, я могу тебе доверять?
— Как это?
— Драган Арманский говорит, что на тебя можно полностью полагаться. Но я все-таки хочу спросить тебя саму. Могу я открывать тебе тайны и быть уверенным в том, что ты о них никому не расскажешь?
— Подожди. Значит, ты говорил с Драганом. Это он послал тебя сюда?
«Я убью тебя, безмозглый армянин», — мысленно пообещала она.
— Ну, не совсем. Ты не единственная, кто умеет добывать чужие адреса, и я проделал это совершенно самостоятельно. Я поискал тебя в разделе регистрации по месту жительства. Там имеются три женщины по имени Лисбет Саландер, и две другие мне явно не подходили. Но вчера я связался с Арманским, и мы имели долгую беседу. Он тоже поначалу подумал, что я собираюсь скандалить из-за того, что ты копалась в моей личной жизни, но в конце концов убедился, что у меня совершенно законное дело.
— Какое?
— Как я сказал, клиент Дирка Фруде нанял меня для работы. Я дошел до той стадии, когда мне потребовалась помощь компетентного изыскателя, быстрого, как дьявол. Фруде рассказал мне о тебе, утверждая, что ты именно такая. Он просто проговорился, и так я узнал о том, что ты изучала мои личные обстоятельства. Вчера я побеседовал с Арманским и объяснил, что мне надо. Он дал добро и попытался до тебя дозвониться, но ты так и не ответила, поэтому… я здесь. Если хочешь, можешь позвонить Арманскому и проверить.
Некоторое время ушло на то, чтобы разыскать мобильный телефон под кучей одежды, которую Мимми накануне помогла ей с себя стянуть. Микаэль Блумквист наблюдал за поисками смущенной Лисбет, разгуливая по квартире. Вся ее мебель производила такое впечатление, будто была принесена с помойки, зато на маленьком рабочем столике в гостиной он заметил впечатляющий ноутбук, последнее слово техники. На полке стоял CD-проигрыватель, но ее собрание дисков было скромным — жалкий десяток альбомов каких-то групп, о которых Микаэль даже не слышал, а музыканты на обложках напоминали вампиров из космического пространства. Он подумал, что музыкой она не слишком увлекается.
Найдя телефон, Лисбет убедилась, что Арманский звонил ей как минимум семь раз накануне вечером и два раза утром. Она вызвала его номер, а Микаэль прислонился к дверному косяку и стал прислушиваться к разговору.
— Это я… Извини, но он был отключен… Я знаю, что он хочет меня нанять… Нет, он стоит у меня в гостиной… — Она повысила голос. — Драган, у меня похмелье, и болит голова, кончай трепаться; ты дал добро на работу или нет?.. Спасибо.
Щелк.
Через дверь гостиной Лисбет Саландер покосилась на Микаэля Блумквиста. Тот перебирал ее пластинки, снимал с полки книги и как раз обнаружил коричневый медицинский пузырек без этикетки и с любопытством поднес его к свету. Когда Микаэль собрался открутить пробку, Лисбет отобрала у него пузырек. Она вернулась на кухню, села на стул и начала массировать себе лоб. И остановилась только тогда, когда Микаэль снова уселся напротив.
— Правила просты, — сказала она. — То, о чем ты будешь говорить со мной или с Драганом Арманским, не станет достоянием окружающих. Мы подпишем контракт, в котором «Милтон секьюрити» обяжется хранить молчание. Прежде чем решить, возьмусь я за работу или нет, я хочу знать, в чем она состоит. Я сохраню в тайне все, о чем ты мне расскажешь, независимо от того, возьмусь ли я за эту работу, при условии, что это не имеет отношения к криминалу. В этом случае я доложу Драгану, а он, в свою очередь, известит полицию.
— Отлично. — Он поколебался. — Арманский, возможно, не совсем понимает, для чего я хочу тебя нанять…
— Он сказал, что тебе надо, чтобы я помогла с историческим расследованием.
— Да, верно. Но я хочу, чтобы ты помогла мне вычислить убийцу.
Микаэлю потребовалось больше часа, чтобы изложить все детали запутанного дела Харриет Вангер. Он ничего не утаил. Фруде разрешил ему ее нанять, а чтобы сделать это, он должен был ей полностью довериться.
Микаэль рассказал даже о своей связи с Сесилией Вангер и о том, как обнаружил ее лицо в окне Харриет. Он передал Лисбет все, что знал об этой женщине. В глубине души он сам уже начал ощущать, что Сесилия переместилась к началу списка подозреваемых. Правда, он пока никак не мог понять, какая связь могла быть у Сесилии с тем первым убийством, совершенным в то время, когда она была еще маленьким ребенком.
Закончив, он дал Лисбет Саландер копию списка из телефонной книжки.
Магда — 32016
Сара — 32109
РЯ — 30112
РЛ — 32027
Мари — 32018
— Что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Я вычислил Ребекку Якобссон и связал ее смерть с библейской цитатой, где говорится о сожженной жертве. Ее убили, сунув головой в догорающий огонь, что очень напоминает описанное в цитате. Если все обстоит так, как я думаю, то мы обнаружим еще четыре жертвы: Магду, Сару, Мари и РЛ.
— Ты думаешь, что они мертвы? Убиты?
— Да, и это случилось в пятидесятых и, возможно, в шестидесятых годах. И каким-то образом все это связанно с Харриет Вангер. Я просмотрел старые номера газеты «Хедестадс-курирен». Единственное жуткое преступление с привязкой к Хедестаду, которое мне удалось обнаружить, это убийство Ребекки. Я хочу, чтобы ты продолжила поиски в остальной части Швеции.
Лисбет Саландер так долго молчала, что Микаэль нетерпеливо заерзал на стуле. Он уже начал подозревать, что сделал неверный выбор, когда она наконец подняла взгляд.
— Хорошо. Я берусь за эту работу. Но ты должен подписать контракт с Арманским.
Драган Арманский распечатал контракт, который Микаэлю Блумквисту предстояло отвезти в Хедестад на подпись Дирку Фруде. Вернувшись к кабинету Лисбет Саландер, он через стекло увидел, что они с Микаэлем Блумквистом стоят, склонившись над ее ноутбуком. Микаэль положил руку ей на плечо — он ее коснулся — и что-то показывал. Арманский приостановился.
Микаэль сказал что-то, похоже поразившее Саландер. Потом она громко засмеялась.
Арманский никогда прежде не слышал ее смеха, хотя пытался завоевать ее доверие несколько лет. Микаэль Блумквист знал ее всего пять минут, а она уже вместе с ним смеялась.
Внезапно Арманский почувствовал такую жгучую ненависть к Микаэлю Блумквисту, что сам удивился. Он предупредительно кашлянул, проходя в дверь, и положил перед ними пластиковую папку с контрактом.
Во второй половине дня Микаэль успел ненадолго заскочить в редакцию «Миллениума». Он шел туда впервые после того, как перед Рождеством забрал отсюда свои личные вещи, и столь хорошо знакомая лестница вдруг почему-то показалась ему чужой. Код замка не изменили, и Микаэль смог незамеченным проскользнуть в дверь редакции и немного постоять, озираясь.
Офис «Миллениума» имел форму буквы «L». Прямо при входе располагался просторный холл, для которого не находилось почти никакого применения, и они поставили в холле диван и два кресла, чтобы принимать в нем посетителей. Позади дивана находились столовая с мини-кухней, туалеты и два чулана с книжными полками и архивом. Там имелся также письменный стол для сменяющих друг друга практикантов. Справа от входа шла стеклянная стена, отделявшая мастерскую Кристера Мальма; у него была собственная фирма, занимавшая восемьдесят квадратных метров и имевшая отдельный вход с лестницы. Слева приблизительно на ста пятидесяти квадратных метрах располагалось помещение собственно редакции, со стеклянной стеной, выходившей на Гётгатан.
Интерьер спланировала Эрика, установив застекленные перегородки, которыми отделялись три персональных кабинета. Для остальных сотрудников, таким образом, осталось общее офисное помещение. Себе Эрика выбрала самый большой, в глубине редакции, а Микаэля поместила в другом конце офиса. Его логово оказалось единственным, куда можно было заглянуть прямо от входа. Микаэль отметил, что его рабочее пространство так никто и не занял.
Третий кабинет находился немного в стороне, и его занимал шестидесятилетний Сонни Магнуссон, несколько лет с успехом руководивший в «Миллениуме» распределением рекламных площадей. В компании, где он проработал бо́льшую часть жизни, произошло сокращение, и Сонни остался без работы; тогда-то Эрика его и нашла. К тому времени Сонни пребывал в таком возрасте, что уже не рассчитывал на получение постоянной должности. Эрика его подобрала, предложила небольшую ежемесячную зарплату и проценты с доходов от рекламы. Сонни согласился, и ни одна из сторон не раскаялась. Однако в последний год его опыт не помогал, и доходы от рекламы резко упали, а вместе с ними и зарплата Сонни. Но он не стал подыскивать себе другую работу, а потуже затянул пояс и благородно держался на тонущем корабле.
«В отличие от меня, вызвавшего эту катастрофу», — подумал Микаэль.
Наконец он собрался с духом и вошел в полупустую редакцию. Эрика сидела в своем кабинете, прижав к уху телефонную трубку. Кроме нее на рабочих местах находились еще двое. Моника Нильссон, тридцати семи лет, была журналистом общего профиля, специализировавшимся на освещении политических событий, и являлась, вероятно, самым искушенным циником из всех известных Микаэлю людей. Она проработала в «Миллениуме» девять лет, и ей тут очень нравилось. Хенри Кортез, двадцати четырех лет, был самым молодым в редакции; он два года назад появился у них в качестве практиканта, прямо после Высшей школы журналистики, и заявил, что хочет работать только в «Миллениуме». Взять его в штат Эрике не позволял бюджет, но она предложила ему стол в одном из углов и постоянно снабжала работой.
При виде Микаэля оба издали радостные возгласы. Его поцеловали в щеку и похлопали по спине. Они сразу спросили, не собирается ли он возвращаться на работу, и разочарованно вздохнули, когда он объяснил, что его командировка в Норрланд продлится еще полгода и что он зашел только повидаться и поговорить с Эрикой.