Но только жить без этого божества, именуемого интернетом, уже нельзя. Это то же самое, что без кофе и сигарет. Когда сеть не работает, то возникает ощущение, будто мир перестал существовать.
БЕЗ ИНТЕРНЕТА Я БЫ НЕ НАПИСАЛ ЭТУ КНИГУ.
Мало того, что я сразу отправляю написанные меморуинги друзьям, так еще и спрашиваю у него все, что приходит в голову.
Например, сейчас меня интересует, кто придумал интернет.
Я БЫ ХОТЕЛ ПОСМОТРЕТЬ ЭТОМУ ПАРНЮ В ГЛАЗА.
Нужный ответ находится в «Русском журнале», www.russ.ru.
«У идейных истоков будущего Интернета стоял психолог Джозеф Карл Робнетт Ликлайдер. Многочисленные имена профессора Ликлайдера если когда и употреблялись, то разве что во время сугубо официальных церемоний. Все поголовно обращались к нему запросто, без церемоний: Лик. Скромняга Лик. До того скромный, что о его решающей роли в возникновении Интернета вспоминают нечасто и негромко.»
(http://www.russ.ru/culture/network/20040205_voyskunsky.html)
Сам я давно перестал писать слово «интернет» с большой буквы, божество стало слишком домашним, наверное, я просто привык.
А этому парню в глаза я все же посмотрел: нормальный такой высоколобый профессор. В очках и с добрым лицом. Никогда не скажешь, что именно он лишил нас всех виртуальной девственности, хотя именно такие добрые и умные лица частенько принадлежат самым настоящим маньякам, встреча с которыми может таить в себе все, что угодно, особенно, если ты уже вышел в сеть.
Удаленный компьютер считал мой пароль, появляется надпись:
связь установлена!
45. Про пришельцев, про мутантов и про маньяков
Когда–то больше всего на свете я мечтал с ними встретиться. И дело не в полете Гагарина — про тот день я помню лишь одно: нас отпустили с уроков, но вместо того, чтобы пойти домой, первоклассник Андрюша пошел с приятелями плавать на плотах в котловане, вырытом под фундамент нового дома.
Все это происходило в городе Перми. Мы там с матушкой прожили год. Хотя матушка, наверное, больше — точно не помню, а спрашивать не хочу.
Котлован был полон воды — весна стояла бурная.
Вместо плота была старая дверь. Я взгромоздился на нее, взял в руки шест и оттолкнулся от берега. На мне были зимнее пальто и зимняя шапка — отчего–то сейчас мне кажется именно так. Наверное, это была не первая попытка пересечь котлован, но в тот день она явно не удалась — то ли я подскользнулся, то ли что еще, но дверь стала переворачиваться и я плюхнулся в ледяную воду. Шапка слетела, погружаясь, я успел посмотреть на небо: еще совсем недавно в нем летал Гагарин[87].
Потом я пошел ко дну.
Вода была желтая и вокруг было много воздушных пузырей. Сверху плавала дверь — ее я видел. А потом каким–то образом мне удалось выбраться. Может, меня достали: тритоны молчат по этому поводу.
Но в тот день мне было точно не до пришельцев.
Они появились года через два, когда я уже вовсю читал фантастику. Зимой я выходил во двор и пялился в небо. Черное. Глубокое. Усыпанное многочисленными звездами. Почему–то мне кажется, что тогда звезд было больше, хотя все совсем наоборот — это просто небо было чище.
Я пялился в небо и пытался понять, где живут пришельцы. Больше всего меня интересовали те, которые явно не подходили под описанных Ефремовым[88] замечательных гуманоидов.
Намного больше прикалывали всякие мыслящие пауки, думающие трепанги, наделенные недюжим интеллектом шарообразные грибы.
Авторов сих творений перечислять не буду — им несть числа…
Но я был убежден, что вся эта космическая нечисть действительно существует и, в свою очередь, пялится сейчас на меня откуда–нибудь с неба, то ли стороны созвездия Ориона, то ли — Веги, а может, из самого центра шарового скопления ZDRS 1259874, хотя это первые попавшиеся буквы и цифры, что пришли мне сейчас в голову.
Когда, одной уж совсем давней зимой, мать взяла меня с собой на три дня в обсерваторию — ее позвал туда покататься на лыжах один милейший университетский профессор–физик — то я был оглашенно счастлив, мне казалось, что с помощью настоящего телескопа мне удастся разглядеть тех, кто должен изменить всю жизнь на земле.
Да, именно так, вот почему мне хотелось с ними встретиться.
ОНИ ДОЛЖНЫ ИЗМЕНИТЬ ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ!
Причем, мне было по барабану, в какую сторону — в лучшую или в худшую. Просто жаждалось приключения.
Между прочим, по какой–то странной внутренней градации все пришельцы делились для меня на несколько категорий.
Прежде всего, собственно пришельцы.
Нормальные жители иных миров. Внешний вид описывать нет смысла: у кого–то из них может быть и восемь ног, но зато все они ПОЗИТИВНО настроены по отношению к нам, землянам. Или безразлично, что тоже неплохо. Я их не боялся и именно их прилета так хотел.
Далее следовали пришельцы–мутанты.
Это уже были ненормальные жители иных миров. Настроенные к нам, землянам, НЕПОЗИТИВНО, слова этого, как в утвердительном, так и в отрицательном смыслах я тогда, конечно, не знал, но понимал, что одни — ХОРОШИЕ, а другие — ПЛОХИЕ.
И очень боялся, что именно тех, ДРУГИХ, увижу в телескоп.
Но были еще и третьи,
ПРИШЕЛЬЦЫ-МАНЬЯКИ,
на самом деле тогда то ли маньяков было меньше, то ли говорили про них между собой больше, но моя покойная бабушка постоянно стращала меня какими–нибудь водопроводчиками и газовых дел мастерами, которые могли днем, в отсутствие матери и соседей[89], постучаться в дверь, а я бы — недоросль–идиот — пустил их в дом.
Они бы убили меня и съели.
А перед этим… Ну, ты еще мал, говорила бабушка.
Я догадывался, что со мной могли бы сделать.
Когда вечерами мне приходилось отправляться на ночевку к ним на квартиру — у матушки могли быть гости, она могла быть в гостях, да и вообще, я любил ночевать у них — я набивал карманы какими–то странными предметами: плоскогубцами, молотками, гаечными ключами.
Чтобы обороняться от маньяков.
НО ПРОТИВ МАНЬЯКОВ-ПРИШЕЛЬЦЕВ ЭТО БЫ МНЕ НЕ ПОМОГЛО!
МАНЬЯКИ-ПРИШЕЛЬЦЫ, они же ПРИШЕЛЬЦЫ-МАНЬЯКИ. Самые злобные, самые гадкие, самые отвратительные, и обязательно — зеленого цвета.
Причем, у них может не быть глаз. И носа. Есть только рот, огромный, на пол–лица. Изо рта высовывается щупальца, на конце каждого — фосфоресцирующий зуб.
Этим маньякам по фиг, кто ты такой: землянин или тоже — пришелец. Они высматривают тебя из космоса и выпускают изо рта щупальца. Фосфорицирующие зубы вонзаются в шею[90] и из тебя высасывают кровь. А так же все остальное.
Например — душу.
Если бы мне довелось увидеть в телескоп такого гада, то я бы испугался и завопил.
Но на самом деле никаких пришельцев в телескоп тогда я не увидел, как не увидел в него и далекие галактики, и шаровые звездные скопления, и многое чего еще, что так хотел рассмотреть.
Просто вечером сильно потеплело и небо затянуло тучами. А у нас тут не Памир и не Тянь — Шань, чтобы звезды в телескоп было отчетливо видно почти каждую ночь.
Какое–то время я сильно переживал. То ли несколько дней, то ли — недель.
А потом забыл навсегда.
И не потому что пытаться разглядеть пришельцев в телескоп бессмысленно, да и потом — они давно не просто вокруг нас.
На самом деле все гораздо хуже: они уже в нас.
ПРИШЕЛЬЦЫ.
ПРИШЕЛЬЦЫ- МУТАНТЫ.
ПРИШЕЛЬЦЫ- МАНЬЯКИ.
В детстве мне хотелось, чтобы они прилетели и мир изменился. Что же, как–то очень незаметно, но это произошло. И точно — не в лучшую сторону. Более того:
МОЙ КОТ — ТОЖЕ МУТАНТ!
ЕСТЕСТВЕННО, ЧТО ОН — ПРИШЕЛЕЦ, И СОВЕРШЕННО ТОЧНО — МАНЬЯК!
МОЯ СОБАКА — СТОПРОЦЕНТНЫЙ МУТАНТ!
НУ А Я, СКОРЕЕ ВСЕГО, ПРОСТО МАНЬЯК, ХОТЯ ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ПРИШЕЛЕЦ.
Но вообще с самого детства для каждого из нас все люди на этой планете делятся на своих и чужих. Свои — они хорошие по определению, чужие же: маньяки, пришельцы, мутанты, мутанто–маньяки, маньяко–пришельцы, пришеле–маньяко–мутанты, в общем, если ты чужой, то на Земле тебе места нет, а если ты здесь, то это явно ошибка, и тебе надо убираться обратно, в какое–нибудь дурацкое шаровое скопление ZDRS 1259874, у нас и своих пришельцев хватает, а что уж говорить про мутантов и маньяков, включишь телевизор — пришельцы, маньяки и мутанты, откроешь газету — маньяки, мутанты и пришельцы, выйдешь из дома — то же самое, по одной стороне улицы. по другой, в автобусах, в метро, в трамваях, в троллейбусах, в машинах.
Это совсем не тот мир, в котором я когда–то начинал жить.
Это совсем не тот мир, в котором я когда–то начинал жить.
Из него что–то исчезло, не могу сказать, что очень доброе и нежное, но то, что окрашивало его в иные тона.
Наверное, моей дочери повезло, что она не знает другого мира, лишь этот, поэтому она почти всегда весела.
Со стороны я тоже многим кажусь веселым, только это неправда. Я — не веселый, мне просто постоянно смешно. Например, я иду по улице и вдруг понимаю, что у меня изо рта сейчас начнут выползать щупальца. Идущая мимо дамочка это увидит и грохнется в обморок. Мне, по идее, надо бы помочь ей подняться и извиниться, хотя — за что? Да и потом: вдруг щупальца обовьют её за шею и фосфорицирующие зубы вонзятся ей в плечи? Объясняй потом в ментовке, что это не я, а живущий во мне пришелец тире мутант тире маньяк, который и творит все эти гнустности, а я добропорядочный член общества, который, что называется, и мухи не обидел, хотя это не правда.
МУХ Я ПЕРЕБИЛ ВЕЛИКОЕ МНОЖЕСТВО!
У меня с ними война. Они жужжат и действуют мне на нервы. А осенние еще и кусаются.
Правда, в Средние века мух было больше. А в прошлом веке так и вообще временами не знали, куда от них деваться. Но потом они стали исчезать, цивилизация не любит мух, мухи принадлежат культуре.
Цивилизация — это удел пришельцев. А так же пришельцев–мутантов и пришельцев–маньяков.
Между прочим, про культуру, про мух и про цивилизацию когда–то была написана одна очень забавная книжица, она так и называлась:
«ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ»[91].
Мне до сих пор безумно нравится конец ее предпоследнего абзаца:
«И, стоя среди них, грязный, косматый, с неутертым носом, Ральф рыдал над прежней невинностью, над тем, как темна человеческая душа, над тем, как переворачивался тогда на лету верный мудрый друг по имени Хрюша.»[92]
Хотя для завершения этого меморуинга больше подойдет иная цитата, из романа Дугласа Коупленда «Пока подружка в коме»:
«Идите, освобождайте землю под новую культуру. Беритесь за топоры, косы, за оружие. Если каждая минута вашего нового времени не будет посвящена обдумыванию того, как можно перевернуть мир, если вы не станете ежесекундно плести заговор, подтачивая изнутри опоры мирового порядка, — считайте, что этот день потерян впустую».
Что же касается всех этих зеленомордых пришельцев, то мне все равно хочется дожить до момента, когда они по–настоящему объявятся. Может, тогда в этом мире действительно хоть что–то, но изменится, пусть даже не обязательно к лучшему.
46. Про Роберта Шекли как пространственно–временной портал
Чтобы изложить все нижеследующее, мне придется вначале прибегнуть к математике, хотя в ней я полнейший кретин — уже с шестого класса учителя ставили мне «3», держа в голове «2». Но есть в моей семье умные люди — тот же Денис — которые до сих пор понимают и ценят т. н. красоту формул, так что когда я попросил его помочь мне облечь одну мысль в математические символы, то он не отказался и меньше, чем за час сделал это.
А мысль была такая:
когда–то, уже много лет назад, мне пришло в голову, что общаясь с каким–то человеком, ты общаешься не только с ним, но и со всеми, с кем он общался в своей жизни.
Три раза в одном предложении для глагола «общаться» многовато, но в этом случае допустимо.
И вот что получилось:
(xY)(yZ) X Z,
где x, y и z произвольно взятые лица, а X, Y и Z это — соответственно — множества людей, с которыми эти лица общались в жизни.[93]
Хотя для того, чтобы вывести эту формулу он вначале произвел на свет другую.
Более конкретную, построенную на домашних величинах и данных:
(dbAM)(amRSh)RShDB
db здесь — это Денис Борисов, am — естественно я, Андрей Матвеев, ну а RSh — множество людей, с которыми общался в жизни Роберт Шекли.
То есть, раз я встречался с Робертом Шекли, то и Денис с ним тоже встречался, вот такая заморочка.
Но и я, в свою очередь, встречался/общался со всеми, с кем за свою жизнь общался мистер Роберт, для этого можно тоже написать подобную формулу.
Соответственно, для меня мистер Роберт Шекли — это пространственно–временной портал, которым для того же Дениса могу быть и я.
Вот такая мулька.
Хотя прежде, чем мистер Роберт откроет этот портал, мне надо кое–что объяснить.
Например, почему я так ухватился за возможность с ним встретиться. Просто его «Паломничество на Землю», вышедшую в «мировской» серии современной зарубежной фантастики в 1966 году, я прочитал тогда же. Мне было 12 лет и именно в тот год у меня чуть не вышла двойка по математике. А я читал про «Ордер на убийство» и про «Особый старательский», и математика мне была по фиг. И тогда я даже подумать не мог о том, что когда–нибудь он приедет, уже не Сврдл, а в Екатеринбург, но все равно — сюда, на Урал.
Но он взял, да и приехал. Я подловил его сразу, как он вышел из машины и, сутулясь, направился к дверям того здания, где должны были вручать премии писателям, про которых он никогда не слышал.
— Мистер Шекли! — воскликнул я, и радостно поведал всю предысторию, про книжку, читанную почти сорок лет назад, и про то, как бы хотелось поговорить с ним о чем–нибудь таком…писательском…
— Хорошо! — сказал он, а потом, помолчав, добавил: — Всего–то почти сорок лет, мой мальчик, и ты дождался!
Мальчик охренел и внезапно предложил мистеру Роберту поехать на рыбалку.
Именно там и открылся этот пространственно–временной портал.
Для начала мы ухнули в конец семидесятых, на Ибицу.
Я сидел в баре в Санта — Эвлалии, только меня никто не видел.
Бар был без названия, зато я знал, что хозяина зовут Артуром.
Молодой, примерно моих сегодняшних лет, Шекли сидел за угловым столиком и ел стейк. Он был не один — с ним были еще двое.
— Кто это? — спросил я старого Шекли, пьющего колу в гостевом рыбацком домике.
Он хмыкнул.
— Что повыше — Пит Синфилд, знаешь?
Я его знал: Питер Синфилд писал тексты для альбомов King Crimson, даже сноску можно не давать — стыдно. Кто захочет, пусть сам посмотрит в интернете.
— А что пониже — Брайан Ино.
Тут уже хмыкнул я.
Баронет Брайан Питер Джордж Сент Джон Ле Баптист Де Ла Селл Ино пил пиво и смотрел на то, как молодой, примерно моих сегодняшних лет, писатель Шекли ест стейк.
Брайан Ино, один из создателей Roxy Music.
Брайан Ино, автор «Another Green World», «Музыки для аэропортов» etc, etc…
— Они сейчас уйдут! — говорит старый Шекли.
— Нет, — отвечаю я, — мы еще не договорились!
— Так что, ты согласен, Боб? — спрашивает меня Брайан Ино.
Я думаю. Мне действительно стало скучновато в последнее время: Ибица — райское место, но порою хочется чем–то занять голову, не все же дни курить гашиш. Хорошо, что появился Пит, с ним стало повеселее, мы уже вместе ходили по барам, а потом, поздним вечером, спускались к морю и травили друг другу разные байки, я ему — про Нью — Йорк, а он мне — про Лондон.
Но становилось все жарче и даже вдвоем нам стало вечерами тоскливо.
И тут к Питу приехал на пару недель друг.
Друг Брайан.
Как потом говорил мне Синфилд:
«Сидели мы с ним в баре, и я жаловался на тоску и жару, и на то, что даже для меня слишком много алкоголя, и что Ибица стала портиться, и что Бобу Шекли, который тусуется здесь не первый год, тоже становится в облом вся эта средиземноморская развлекуха, тут–то Ино и предложил поразвлечься. Сделать совместный проект. Прямо здесь, на Ибице. Ну что, Боб, слабо?»
Это было не слабо, это было круто.
И как раз сейчас, в баре у Артура, мы обговаривали все детали будущей записи моего рассказа «In The Land Of The Clear Colors», музыка Брайана Ино, читать текст должен Питер, история — моя, Боба Шекли.
В СТРАНЕ ЧИСТЫХ КРАСОК[94]…
Записывать же все это мы будем в студии одного галериста, нарисовать обложку согласился знакомый южноамериканец, то ли мексиканец, то ли парень из Венесуэлы, Леонар Куэльо.
Ино и Синфилд уходят, я дожевываю стейк и смотрю на Артура.
Тот улыбается и машет мне рукой. В глазах у него пляшут чертенята.
Я встаю из–за столика и иду к стойке. Артур смеется и внезапно суёт мне в лицо носовой платок, пропитанный амилнитратом[95]. Моё сердце начинает бешено колотиться, происходит короткое замыкание чувств, и я на мгновение погружаюсь в беспамятство…
Последние выделенные строчки принадлежат непосредственно мистеру Роберту Шекли. Я просто их цитирую[96].
Что же касается беспамятства, то когда я прихожу в себя, то понимаю:
ПОРТАЛ УЖЕ ЗАКРЫТ.