В своей книге Александр Бушков исследует новую эпоху российской истории — время правления Екатерины Великой. Автор не без оснований считает годы ее царствования самыми славными для России. Время, наполненное великим смыслом и эпохальными событиями, небывалым триумфом культуры и просвещения, время укрепления славы и могущества России.
И все это благодаря Великой Женщине, сидевшей на троне, — Императрице, и в то же время Золушке...
Такой Екатерины II, портрет которой создан А.Бушковым, вы еще не знали.
2005 ru Faiber [email protected] Ego [email protected] FB Tools, Fiction Book Designer, FineReader 8.0 PRO, Word, Texter2, CanoScan D1250U2 2006-01-30 Сканирование — Faiber, январь 2006 FAIBER-4A09-411E-4E30-9673-FA2A2BCD287C 1.0v 1.0 — создание fb2 — Faiber
Екатерина II: алмазная Золушка Издательский Дом «Нева» 2005 5-7654-4529-2Александр Бушков
Екатерина II: алмазная Золушка
«Если мой век меня боялся,
то был глубоко неправ ...
Я хотела, чтобы меня
любили и уважали,
поскольку я этого стою... »
Екатерина IIГлава первая
САМЫЙ ПРИЧУДЛИВЫЙ ВЕК
Сколько бы мы ни помышляли о благополучии
человечества, никакой законодатель, никакой
философ существа вещей переменить не может.
Весьма вероятно, что род наш необходимо
должен быть таковым, каковым мы его знаем,
т. е. странным смешением добрых и худых
качеств. Воспитание и науки могут распространить
круг наших познаний, доброе правление может
сделать лицемеров, кои будут носить личину
добродетели, но никогда не переменят сущности
души нашей.
Фридрих Великий. Из письма маркизу д'Аламберу, 18 мая 1782 г.Хорошенько запомните эпиграф — мы будем к нему возвращаться снова и снова, поскольку, по моему глубокому убеждению, эти слова наилучшим образом объясняют многое как в деятельности и героини этой книги, Екатерины Великой, так и в ее времени, романтическом и жутком восемнадцатом столетии. Хотя… Все сказанное Фридрихом в полной мере относится и к нашему нынешнему времени: и наука не в пример развитее, и воспитание располагает немыслимыми во времена Екатерины и Фридриха техническими возможностями, а вот поди ж ты — род человеческий по-прежнему являет собой «странное смешение добрых и худых качеств»…
Так что Фридриха Великого никак нельзя упрекать в пессимизме. Конечно, эти строки им написаны на закате, в семьдесят лет, за четыре года до смерти, когда практически все его свершения и поражения были уже позади. Но, поскольку они, как только что говорилось, ни капли актуальности не утратили, дело тут вовсе не в старческом усталом пессимизме, той самой житейской грусти, что заставила библейского царя Соломона заказать кольцо с надписью «Все проходит», а библейского пророка Екклесиаста — написать пронзительно-щемящую в своей запредельной тоске книгу…
В конце-то концов, еще в 1768-м Фридрих писал тому же маркизу д'Аламберу, своему многолетнему корреспонденту, нечто крайне схожее: «Не правда ли, что електрическая сила, и все чудеса, кои поныне ею открываются, служат только к возбуждению нашего любопытства? Не правда ли, что притяжение и тяготение удивляют только наше воображение? Неправда ли, что всех химических открытий такие же следствия? Не менее ли от сего происходит грабительств по большим дорогам? Сделались ли от сего откупщики ваши менее жадны? Возвращаются ли с большею точностью залоги? Менее ли клевет, истребилась ли зависть, смягчились ли сердца ожесточенные? Итак, какая нужда обществу в сих нынешних открытиях, когда философия небрежет о чести нравственной, к чему древние прилагали все свои силы?»
Это уже не пессимизм. Это — убеждения. Значительно обогнавшие свое время: тогдашние просвещенные умы, крупные ученые, современники Фридриха, наоборот, полагали, что развитие науки и техники само по себе, волшебным образом, и общество преобразит, и нравы облагородит, и людей сделает в сто раз лучше и чище…
Сегодня мы знаем, что это не так. А вот двести с лишним лет назад прусский король был едва ли не единственным, кто шел «против течения»…
Но книга, в конце концов, не о нем. Книга — о женщине, чья судьба не уступает по фантастичности истории Золушки из сказки Шарля Перро. Знатная, но бедная девчонка из микроскопического германского княжества стала единоличной правительницей огромной Российской империи — не в сказке, а в самой доподлинной реальности. Начало этой феерической карьеры зависело от других людей — но потом слишком многое, почти все зависело исключительно от нее. Не только современники (что, в конце концов, можно списать на примитивную лесть), но и потомки признавали за ней пусть и неписаный, но от того не ставший менее блистательным титул Великой.
А это ведь очень серьезно, господа мои. На протяжении всего восемнадцатого столетия только три монарха удостоились от современников и потомков прозвания Великий: Петр I, Фридрих II и Екатерина II. Подобными титулами не разбрасывались…
Наша Золушка уникальна!
В первую очередь оттого, что слишком многого она добилась собственными трудами, собственной волей, энергией, умом. В мировой истории не раз случалось, что женщины (да и мужчины тоже), вынырнув из неизвестной никому сточной канавы и перепорхнув прямиком в королевскую постель, становились титулованными дамами, усыпанными брильянтами… Классический пример — Екатерина I, девица до сих пор не проясненного историками происхождения, ставшая императрицей всероссийской.
Но это — совсем другое! Сама Екатерина тут, собственно, и ни при чем. Все происходило как бы помимо нее. Сначала смазливую девочку углядели в захваченном городе русские драгуны, хозяйственно утащили в обоз и достаточно долго учили под телегами незатейливой походно-полевой любви. Потом ее углядел фельдмаршал Шереметев, пользуясь служебным положением, выкупил у солдат за пару рублевиков, забрал себе и учить стал уже единолично. У фельдмаршала красотку самым нахальным образом отобрал Александр Данилыч Меншиков, известный шарлатан насчет дамских сердцов — а уж от него Катенька перешла к государю императору и так его очаровала постельными талантами (ничего удивительного — после стольких-то учителей!), что он, в конце концов, с ней обвенчался законным образом. Когда же Петр помер, и вдова стала единоличной правительницей, она себя не проявила абсолютно ничем таковым — только подмахивала подсунутые Меншиковым государственные бумаги да пила беспробудно, отчего в конце концов и отправилась преждевременно вслед за грозным супругом…
С Екатериной Великой все обстояло совершенно иначе. Почти всем успехам и достижениям она обязана исключительно самой себе, и с этим не поспоришь…
Но прежде чем подробно и обстоятельно рассказать о Екатерине, следует, сдается мне, посвятить целую главу ее времени — «веку золотому Екатерины», восемнадцатому столетию.
Право же, это уникальное столетие! Другого, столь же причудливого, поражающего сочетанием самых несовместимых вещей, событий и порядков, в мировой истории, пожалуй что, и не отыщется…
Потому что это был переходный век. Неким рубежом пролегший между двумя совершенно несхожими столетиями, отличавшимися друг от друга, как небо от земли.
Век семнадцатый — еще почти полное всевластие королей, жизнь, в значительной степени основанная на идеях, практике и укладах средневековья.
Век девятнадцатый — бешеный рывок научно-технического прогресса (пароходы и паровозы, телефон и телеграф, электрическое и газовое освещение, воздухоплавание и открытие радиоактивности), широко распространившееся образование, расположившиеся повсюду парламенты и получившие немалую власть над обществом газеты, невиданные прорывы в медицине, сельском хозяйстве, многих науках.
И между ними этот переходный, причудливый, совместивший, казалось бы, несовместимое, восемнадцатый век… Времена, когда наугад, почти вслепую нащупывали дорогу и сами не понимали, куда же она, собственно, ведет. Времена экспериментов решительно во всем. Времена, когда не было ничего почти устоявшегося — государственные границы мало походили на те, к которым привыкли позже, а будущее известнейших впоследствии личностей зависело от бытовых случайностей, висело на волоске: один шажок в сторону пропасти — и…
Каким же оно было, восемнадцатое столетие, таким романтичным предстающее на экранах?
Начнем с того, что тогдашнее человечество не знало других источников энергии, кроме ветра и воды. «Лошадиная сила» была не абстрактной единицей измерения мощности, а самой натуральной лошадью, которую нужно было уметь содержать и лечить. Не было ни электричества, ни паровых машин. Вообще. Ездили на лошадях или в каретах, дома освещались свечами. Печи топили дровами и углем. Токарные и типографские станки приводились в движение теми, кто на них работал — сам себе и мастер, и двигатель.
Вообще-то об электричестве уже кое-что знали — так, самую чуточку. Было известно, что «електрическая сила» существует — но никто и представления не имел, можно ли ее приспособить к реальному делу, и как ее вообще приспособить. Как раз в год рождения Екатерины, в 1729-м, некто С. Грей открыл: абсолютно все, что есть на свете, делится на две категории: тела, проводящие электричество, и тела, такового не проводящие. Для своего времени — открытие эпохальнейшее, без малейшей иронии…
Лишь в семидесятые годы восемнадцатого столетия в испанских университетах стали открыто учить студентов, что Земля шарообразна и вращается. Боже упаси, не подумайте, что до того времени кто-то полагал, будто Земля плоская! Ничего подобного. О том, что Земля круглая и вращается, в Испании прекрасно знали уже во времена Колумба — и, между прочим, заключали межгосударственные договоры о разделе сфер влияния в Америке как раз исходя из того, что наша планета — шар. Просто… Просто-напросто власть имущие полагали, что лишние знания широким массам абсолютно ни к чему. Так оно гораздо спокойнее — когда мозги подданных знаниями не особенно и перегружены… И налоги собирать легче, и вообще…
О микробах уже имели некоторое представление — еще в конце семнадцатого столетия голландец Антоний ван Левенгук изобрел микроскоп. Новомодное изобретение быстро распространилось/по Европе, и в него разглядывали микробов, бактерий, инфузорий и прочих невидимых простым глазом крохотулек — но исключительно забавы ради. Практически на всем протяжении восемнадцатого века никто не связывал микробов и эпидемии. Лучшие умы тогдашней науки в простодушии своем полагали, что микробы «самозарождаются» во всякой гнили — и это всеобщее заблуждение французский ученый Пастер опроверг только в шестидесятых годах века девятнадцатого…
Ну, а поскольку никому и в голову не приходило, что микробы, вульгарно говоря, разносят заразу, то ни о какой санитарии и гигиене тогдашняя медицина не заботилась. Врачи и акушерки, принимавшие роды, тщательно мыли руки не до того, как подступали к пациенткам, а после. В результате свирепствовала хворь под названием «родильная горячка» — точнее говоря, целая куча болезней, вызываемых исключительно тем, что эскулапы немытыми руками заносили инфекцию. Смертность среди рожениц и детей была потрясающая.
Хирурги обходились без наркоза, которого к тому времени тоже еще не изобрели. Операции они, в общем, делать навострились (главным образом всевозможные ампутации), но вместо привычной нам общей или местной анестезии беднягу пациента либо глушили по голове специальным деревянным молотком, чтобы ненадолго выпал из реальности, либо поступали чуточку гуманнее — напаивали вином вусмерть. На фоне жуткого похмельного синдрома, согласитесь, отсутствие ноги или руки можно перенести гораздо легче, нежели на трезвую голову…
На протяжении всей первой половины восемнадцатого столетия по Европе, от Мадрида до Петербурга, еще болтались живые пережитки прошлых веков — странствующие алхимики, обещавшие любому, кто готов был платить звонкой монетой, сделать груды чистого золота из любого мусора с помощью загадочного «философического эликсира».
Черт побери, до чего изобретательный был народ! Одни применяли «капеллы» — горшки, на дно которых клали золотой порошок, а потом делали фальшивое дно из воска. Горшок ставили на огонь, наливали туда «философический эликсир», довольно долго в сосуде что-то бурлило, кипело и воняло — и, наконец, к радости клиента, там обнаруживалось золото. Правда, потом, когда алхимик, всучив заказчику за кругленькую сумму флакончик эликсира, растворялся в безвестности, золота почему-то уже не получалось, сколько ни кипяти…
Другие использовали выдолбленные палочки, помешивали ими варево, незаметно подбрасывая золотые опилки. Третьи демонстрировали всем и каждому гвозди, монеты и прочие металлоизделия, наполовину состоявшие опять-таки из чистейшего золота: мол, опустил краешком в философический эликсир, и вот что получилось, сами убедитесь, люди добрые…
С подобными цирковыми номерами чуть ли не всю Европу объездил, собирая денежки с доверчивых простаков, итальянский «адепт всевозможных тайных наук и алхимии» Каэтано, без всяких на то законных оснований именовавший себя «графом». Однако в Пруссии у него вышла осечка. Тамошний король Фридрих Вильгельм I был человеком суровым — и, когда не дождался не то что обещанных «графом» шести миллионов талеров, но и гроша ломаного, велел без суда и следствия итальянца вздернуть. Ну, и вздернули, конечно — уже на самой обычной виселице, не на позолоченной, как принято было в старину…
Правда, иногда из алхимических опытов неожиданным образом получалась польза. Были среди алхимиков не только циничные шарлатаны, но и упертые фанатики, искренне верившие, что магический эликсир существует, и открыть его можно при необходимом упорстве. Один из таких «упертых», Иоганн Бетгер, чуточку тронувшись умом от бесчисленных экспериментов, вообразил, будто все же изобрел «философический эликсир» — и до тех пор болтал об этом на всех перекрестках, пока его не похитили агенты саксонского курфюрста. Засадили в уединенный замок, оборудовали великолепную лабораторию и велели:
— Ну, делай золото… Страдивари! А то у нас и пытошные имеются…
Бетгер так и не сделал ни крупинки золота — но зато неожиданно как для окружающих, так и для себя самого, придумал, как изготовить самый натуральный, первоклассный фарфор (который тогда ввозили из Китая, в Европе делать не умели, и стоил он по этой причине бешеные деньги). Так и появились на свет знаменитые Мейсенские заводы, обогатившие Саксонию…
К чести наших предков, следует непременно упомянуть, что в России никогда ни один алхимик ни гроша не выцыганил из казны, как ни пытался. В 1740 году, скажем, некий голландец Иоанн де Вильде объявился в Петербурге, полагая, должно быть, что тамошние дикари поверят любым сказкам — и предложил за скромную сумму всего в тысячу червонцев открыть способ, «как делать ежемесячно по сто червонцев золотом». Императрица Анна Иоанновна (далеко не такая тупая баба, как принято считать), высочайше повелела, чтобы под носом у голландцев изобразили некую фигуру из трех пальцев.
Через год, уже при Елизавете Петровне, заявился с похожими предложениями некий французик де Шевремон, то ли настоящий барон, то ли самозваный. Этот по мелочам не работал: кроме денег, просил еще графский титул, высший русский орден Андрея Первозванного и пост русского посла при французском дворе. Вылетел из Петербурга, толком не успев сообразить, что с ним произошло, и откуда у него пониже спины отпечаток подошвы… Представления не имел, придурок, что еще в 1731 г. «Ведомости Санкт-Петербургской академии наук» напечатали огромную статью «Об алхимиках», где таким, как он, давно воздали должное. Не следил за русской научной литературой.
Итак, восемнадцатый век…
Германии как единого государства не существовало. На ее месте расположилось триста с лишним суверенных государств — некоторые вполне приличных размеров, но многие можно было за день обойти по всему периметру границ. Вообще-то все это аж с девятого века именовалось «Священной Римской империей германской нации», и все эти долгие столетия без всяких перерывов кто-нибудь да занимал императорский трон — но этот пышный титул приносил лишь моральное удовлетворение. Реальной власти у императора не было, никто ему не подчинялся, никто его не слушался…
Англия с Шотландией только в 1707 г. объединились в одно государство, получившее название Великобритания. Но после этого шотландцы устроили еще парочку крупных восстаний, борясь за прежнюю независимость. Их с превеликим трудом победили — и еще несколько десятков лет, говоря современным языком, прессовали по-черному, заставляя носить вместо юбок штаны. Упорные шотландские мужики сопротивлялись, как могли (по их твердому убеждению, только клетчатая юбка могла считаться настоящей мужской одеждой, а портки таскали всякие воры, мошенники и педерасты, вроде англичан). Но, в конце концов, поняли, что против власти не попрешь, и с тяжкими вздохами стали натягивать штаны…
Единой Италии опять-таки не существовало. Там, правда, было не триста суверенных государств, а гораздо меньше. Два королевства: Королевство Обеих Сицилий и Сардиния. Три герцогства: Милан, Парма и Модена. Великое герцогство Тоскана. Две республики — Генуя и Венеция. Не маленькое по размерам Папское государство, где вся власть принадлежала римским папам. И, наконец, загадочная Область Президии, о которой мне, несмотря на все поиски, не удалось ничего раскопать.