На тебя, моя душа, век глядел бы не дыша… (сборник) - Филатов Леонид Алексеевич 7 стр.

Все заметнее и выше
В мире уровень дерьма,
В том дерьме уже по крыши
Все окрестные дома.
А парламент все горланит:
Убирать – не убирать!
А парламент выбирает:
Умирать – не умирать!
Дай приказ – спаслись бы сразу:
Наш народ не без ума, –
Но покамест нет приказу
Выбираться из дерьма…
А парламент все горланит,
Как на матче в «Лужниках»,
И ораторы в регламент
Не уложатся никак.
Тары-бары, фигли-мигли,
Круговерть и кутерьма!
В результате все погибли
В океане из дерьма.
И парламент не горланит,
Как бывало, до зари –
Он другим сегодня занят:
Он пускает пузыри…

Какие унижения и пакости
Мне выносить приходится порой!..
А я ведь как-никак в геройском статусе,
Пусть нищий, но пока еще герой!..
И подвернись мне дельце настоящее –
Оно меня без денег увлекло б:
Ну, гидра там какая завалящая
Или хотя бы плохонький циклоп!..
Найдись мне труд, достойный уважения, –
Я сам бы сунул голову в ярмо!..
А тут взамен высокого сражения –
Раскапывай обычное дерьмо!..
Но если говорить без околичностей,
То сколько здесь лопатою ни рой, –
А победить дерьмо в таком количестве
Способен лишь мифический герой!..
Ей-богу, создается впечатление, –
Такого я не видывал нигде! –
Что местное народонаселение
Ежеминутно ходит по нужде!..

Хватаясь за сердце,
Агонию для, –
Уходят кумиры
Вчерашнего дня.
Вчерашние лидеры
И вожаки
Выходят из моды,
Как их пиджаки.
Пусть бьются за правду
И прут на рожон!..
А мы соблазняем
Их глупеньких жен!..
Мы их презираем
За тщетный их труд,
За то, что краснеют,
За то, что не врут.
Мы их презираем
За вечный нефарт,
За мятые брюки,
За третий инфаркт.
Мораль их убога,
Их пафос смешон!..
А мы соблазняем
Их нравственных жен!..
Они нас считают
За стадо свиней, –
Зато мы моложе,
Зато мы сильней.
Плевать нам на Блока,
Плевать на Кокто, –
Зато мы здоровы
И живы зато.
Тот умер от пули,
А тот под ножом!..
А мы соблазняем
Их траурных жен!..

Я рассказал историю в надежде,
Что всяк уловит скрытый в ней намек, –
А вот самодовольному невежде
Он будет, вероятно, невдомек.
Невежда скажет: сказка неплохая,
Но смысла я не смог в ней отыскать!..
…А смысл в том, что, спутник запуская, –
Самих себя не надо запускать.
Не все в стране зависит от начальства,
А потому общественность сама
Обязана – вполглаза и нечасто! –
Но все ж следить за уровнем дерьма.
Вранья и лени должно опасаться,
Пока они не хлынули рекой…
Геракла может и не оказаться
В последнюю минуту под рукой!..

Мне говорил портовый грузчик Джо,
Подпольный лидер левого движенья:
«Я плохо понимайт по-русски, Женья,
Но знаю, что Таганка – хорошо!»
Потягивая свой аперитив,
Мне говорил знакомый мафиозо:
«Таганка, Женья, это грандиозно!
Мадонна, мне бы этот коллектив!..»
Душою ощущая ход времен,
Забитая испанская крестьянка
Сказала мне по-русски: «О, Таганка!
Проклятый Франко, если бы не он…»
Звезда стриптиза, рыжая Эдит,
Сказала, деловито сняв рейтузы:
«Ты знаешь, Женя, наши профсоюзы
Считают, что Таганка победит!..»
О том же, сохраняя должный пыл,
Мне говорили косвенно и прямо –
Рабиндранат Тагор, и далай-лама,
И шахиншах… фамилию забыл…
Поскольку это шло от естества
И делалось отнюдь не для блезира –
Спасибо вам, простые люди мира,
За ваши безыскусные слова!
Меня пытал главарь одной из хунт,
Он бил меня под дых и улыбался:
«Ну что, таганский выкормыш, попался?
А ну положь блокнот и стань во фрунт!..»
Таганка, ты подумай, каково
Мне в сорок лет
играть со смертью в прятки!
Но я смолчал. Я сдюжил. Все в порядке.
Они про вас не знают НИ-ЧЕ-ГО!

Таганка, девочка,
Пижонка, дрянь!..
Что ты наделала,
Ты только глянь!..
О, Апокалипсис
Всея Москвы…
Толпа, оскалившись,
Крушит замки!..
Даешь билетики!..
А им в ответ:
Билетов нетути!
Физкульт-привет!..

Лоллобриджидочка,
Чернявый бес,
Вы были в джинсиках,
А стали – без!..
Очкарик в свитере,
Второй Кювье,
О, как вам свистнули
По голове!..
Профессор с Запада,
Заморский гость,
Где ваши запонки,
А также трость?..

Кассирша в ботиках
И в бигуди
Вопит: о Господи,
Не погуби!..
Ату, лабазники,
Ату, рвачи!
Как ваши блайзеры
Трещат в ночи!..
Пусть мир за стеночкой
Ревет в бреду!..
Сижу, застенчивый,
В шестом ряду.

Может, это прозвучит
Резко,
Может, это прозвучит
Дерзко.
Но в театры я хожу
Редко,
А Таганку не люблю
С детства.
Вспоминается такой
Казус,
Вспоминается такой
Случай:
Подхожу я как-то раз
К кассе,
Эдак скромно, как простой
Слуцкий.
Говорю, преодолев
Робость, –
А народищу кругом –
Пропасть! –
Мол, поскольку это я,
Роберт,
То нельзя ли получить
Пропуск?..
А кассир у них точь-в-точь
Робот,
Смотрит так, что прямо дрожь
Сводит:
«Ну и что с того, что ты –
Роберт?
Тут до черта вас таких
Ходит!»
Вот же, думаю себе,
Дурни! –
А в толпе уже глухой
Ропот! –
Да сейчас любой олень
В тундре
Объяснит вам, кто такой
Роберт!
В мире нет еще такой
Стройки,
В мире нет еще такой
Плавки,
Чтоб я ей не посвятил
Строчки,
Чтоб я ей не уделил
Главки!
Можно Лермонтова знать
Плохо,
Можно Фета пролистать
Вкратце,
Можно вовсе не читать
Блока,
Но… всему же есть предел,
Братцы!
…Но меня, чтоб я не стал
Драться,
Проводили до дверей
Группой…
Я Таганку не люблю,
Братцы.
Нехороший там народ,
Грубый.

О, вряд ли кто-нибудь предполагал,
Что я, бродя в окрестностях Таганки,
Однажды с праздным видом чужестранки
Рискну войти в тот сирый балаган!..
Надменно и взыскующе шурша
Программкой предстоящего миракля,
Я села. Все затихло. И обмякла
Моя высокомерная душа…
…Как заново рожденная на свет,
Я шла к дверям. И тут явился некто,
Чей лоб, на редкость чуждый интеллекта,
Являл намек, что он – искусствовед.
Он закричал: «Должно быть, это сон!»
(Когда б мы с ним вот так столкнулись лбами
Не здесь, а в раздевалке энской бани,
Он, верно, был бы меньше потрясен.)
Он продолжал: «В Москве полным-полно
И даже свыше нужного, пожалуй,
Иных театров. Есть Большой и Малый.
Есть МХАТ. Качели. Шашки. Домино».
Я улыбнулась: «Вам не по плечу
Представить жизнь вне покера и дерби,
А мне, мой друг, за собственные деньги
Угодно видеть все, что я хочу…»
Он пригрозил: «От взрослых до детей –
Любой поклонник данного театра
Закончит век в приемной психиатра,
Страдая от навязчивых идей!..»
Я рассмеялась: «Уж скорее вы –
Находка для Канатчиковой дачи,
А впрочем, я желаю вам удачи,
Которой вы не стоите, увы!..»
…Я шла домой, и бедное чело
Точила мысль, похожая на ранку:
Сойти с ума! Примчаться на Таганку!
Пробиться в зал, где шумно и светло!..
Во тьме кулис, ликуя и скорбя,
Узреть простых чудес чередованье!
Прийти в восторг! Прийти в негодованье!
Прийти домой! И там прийти в себя.

У нас в ауле есть такой обычай:
Мужчина – что поделаешь, Восток! –
Приходит в дом избранницы с добычей,
Способной вызвать в девушке восторг.
И если горец сватает горянку,
Он знает, свадьбе попросту не быть,
Покамест он билеты на Таганку
Для милой не сумеет раздобыть.
Для этого нужны – коварство кобры,
Злость барса и выносливость коня,
А все это, к моей великой скорби,
Из всех мужчин есть только у меня.
Печально, но под крышами аула
Не родился еще такой орел,
Который бы без помощи Расула
Билеты на Таганку приобрел.
Мне вывернули душу наизнанку,
Когда я раз приехал в Дагестан:
«Расул, достань билеты на Таганку!
Ты можешь все! Пожалуйста, достань!»
И, обращаясь к целому аулу,
Я простонал, согнувшийся в дугу:
«Хотите турпоездку в Гонолулу?
Пожалуйста! А это – не могу».

Один Фитиль, гуляя спозаранку,
Увидел у метро какую-то Таганку
И говорит: «Сестра,
Куда как ты остра,
Занозиста не в меру!
Слыхал, опять прихлопнули премьеру?
Вот я… Могу воткнуть свечу
Кому хочу
Однако же молчу!..
А ты? – Фитиль Таганку поучает. –
Худа, бледна,
Всегда в загоне и всегда одна…»
Таганка слушает и головой качает,
Потом тихонько отвечает:
«Фитиль, Фитиль, пошел ты на…»
Мораль сей басни такова:
Таганка не всегда права.
Нельзя, когда стоишь с лауреатом,
Браниться матом.

Мне захотелось выпить и поесть.
Я заглянул в кафе. Меня знобило.
Внесли графин. В графине что-то было.
И я подумал: «В этом что-то есть!»
Я сел за столик. Рядышком, в углу,
Сидели Волк и Заяц. Их беседа
Была занятной. На правах соседа
Я наблюдал их странную игру.
Вначале Заяц плюнул Волку в суп.
Затем смахнул под стол его цыпленка.
Он сделал это столь умно и тонко,
Что Волк подумал: «Ба, да он неглуп!»
Тщедушный Заяц был ничтожно мал
В сравненье с Волком, истинным гигантом,
Зато превосходил его талантом,
И Волк прекрасно это понимал.
Подумав, Заяц вылил Волку в торт
Остатки недопитого глинтвейна.
Он сделал это столь интеллигентно,
Что Волк подумал: «Эк воспитан, черт!»
Противники заспорили всерьез.
Столкнулись глыбы двух мировоззрений.
Добро и Зло. Посредственность и Гений.
Дантес и Пушкин. Мускус и навоз.
Тут Заяц вдруг нанес врагу прямой
Удар, вложив в него всю силу духа.
Удар пришелся Волку прямо в ухо,
И Волк подумал: «Амба, боже мой!»
Отважный Заяц знал в ударах толк,
Он понимал, что глупо ждать ответа.
Легко представить, что ему на это
Ответил бы духовно нищий Волк.
Меж тем внесли горячую фасоль,
Душистый плов спешил за ней вдогонку.
Я битый час вертел в руках солонку,
И вдруг меня пронзило: «В этом – соль!»

Который день – и явно, и во сне –
Меня томит нежданная забота:
Я поняла, что появилось что-то
Неизлечимо заячье во мне.
Среди нетонко чувствующих масс
Меня одну гневила и бесила
И гнусная безнравственность бензина,
И пошлая разнузданность пластмасс.
Комфорт, что прежде мной был так ценим,
Мне опостылел, ибо я открыла:
Неискренность мочалки, подлость мыла
И унитаза явственный цинизм.
Поскольку зов природы мне не чужд,
И я питаю ненависть к эрзацам –
Меня влечет – подобно вольным зайцам –
Направить бег колен в лесную глушь.
Какой восторг – попав в дремучий лес,
Свободный от бетона и дюраля –
Вершить – при виде волка – удиранья
Пленительный и горестный процесс!..
Бежать, и быть все время впереди,
И размышлять над суетной судьбою,
И временами слышать за собою:
Ну, – о, наивность просьбы! – погоди!
Возможно ль? – удивится кое-кто.
Ах, полно! – усмехнусь я на расспросы.
Ужели же глаза мои раскосы
Без всяческого повода на то?
О, эта блажь меня не в первый раз
Тревожит, и, не знай своей беды я,
Я до сих пор винила бы Батыя
За дерзкую раскосость этих глаз!..

От автора:
Какая чепуха, увы и ах! –
Зевнет Читатель, в корень не вникая.
Да, чепуха, Читатель. Но какая
Премилая! И главное – в стихах.

Травят зайца…
Веками травят.
Травят в Африке
и в Австралии.
Во Флориде
и в Арканзасе
Травят зайца!..
Травят зайца!..
Несет цианистым!..
Кто посмел
быть инициатором?..
Проклинаю
того мерзавца!
Травят зайца!..

Блещет фикса.
Хрустит манишка.
Волк страшен,
как анатомичка.
Кто рискнул бы
с таким связаться?..
Травят зайца!..
Морфинист,
доходяга, циник,
Грудь в наколках
и лапы в цыпках.
Вот он, срам твой,
цивилизация!
Травят зайца!..

Травят зайца!..
Да как старательно!
Травят в прессе,
в кино, по радио.
В баснях, в пьесах,
в экранизациях –
Травят зайца!..
Травят зайца!..
Смотреть противно!
Травят бомбами
и тротилом.
Безработицей
и инфляцией.
Травят зайца!..

P.S. Он, усталый, лежал в снегу.
Полуангел. Полурагу.

Прошлой ночью снились мне ученья
Энского стрелкового полка,
Но на середине – вот мученье –
Мне пришлось проснуться от звонка.
Я – девчонка фронтовой закваски.
Мне на крем и пудру наплевать.
Как спала – с гранатою и в каске, –
Так и побежала открывать.
У меня на штатских нюх отменный,
Враз определяю, что к чему.
Вижу – хлопец. Вижу – не военный.
Вижу – Заяц, судя по всему.
Без сапог, без каски, без одежи,
Кровь на лбу совсем еще свежа…
«Сзади полк?» – спросила я без дрожи.
«Сзади – Волк!» – ответил он, дрожа.
На себя от страха не похожий,
Заяц был измучен и продрог.
Я ему на коврике в прихожей
Разложила легкий костерок.
Что до Волка – быть ему в уроне,
Слишком он нахален, этот Волк.
Не скажу – в стихах, но – в обороне
Я еще покамест знаю толк.
Зря я, что ли, бегала все лето
С просьбами и жалобами, чтоб
Выбить разрешенье Моссовета
Перестроить кухню под окоп?..
Волк, конечно, храбр и бесшабашен,
Только как он, глупый, не поймет,
Что в родном окопе мне не страшен
Собранный им за ночь миномет!..

Ах, бывают всякие в жизни карамболи,
Дивные события, странные дела!..
На обычной улице, а не в чистом поле
Муха – представляете? – денежку нашла!..
Что случилось с Мухою, резвой хохотушкой?..
Муха – не поверите! – сделалась иной!
Не вульгарной Мухою, а пикантной Мушкой
Над прелестным ротиком Е. Карамзиной.
Ах, как это весело, ах, как это глупо,
Ах, какое счастье, ах, какой кошмар!
Возле – представляете? – Аглицкого клуба
Заприметил барышню доблестный Комар!
Был он смел до одури и красив до жути,
В звании поручика и в расцвете сил,
И к тому же в юности был замечен в смуте:
Графа Аракчеева лично укусил.
Ах, какой любовию встреча увенчалась,
Ах, того не выразить кистью и пером!
Муха – представляете? – тут же обвенчалась
С ихним благородием оным Комаром!
Праздновали во среду, накануне Пасхи.
Сколько было сказано спичей и острот!
Целый вечер кушали рыбу по-гишпански,
Целый вечер спорили, прав ли Дидерот!..
Ах, какие славные прежде были пьянки –
Вист и философия, нега и азарт!..
…Было это в Питере. В доме на Фонтанке.
В щелке под обоями. Много лет назад.

Мухи имеют совесть.
Дико, но это так.
Вот вам простая повесть,
Грубая, как наждак.
У одного главбуха,
Ползая на столе,
Некая дура Муха –
Бац – и нашла сто рэ.
Твердая, как зубило,
Строгая, как пила,
Муха так поступила:
Муха их не взяла.
Вот она чешет брюхо,
Вот она ест бульон.
Муха. Простая Муха.
Муха, каких мильон.
Кланяюсь Мухе в пояс
И отдаю в набор
Эту простую повесть,
Честную, как топор.

Вот начало фильма. Дождь
идет.
Муха вдоль по улице идет.
Крупный план. Усталый
профиль Мухи.
Ей за тридцать лет. Она не
в духе.
В том, как она курит
и острит,
Чувствуется скепсис и гастрит.
Дальше в фильме вот что
происходит:
Муха в луже денежку
находит.
Магазин. Изделья из фаянса.
Еле слышный запах
декаданса.
За прилавком – грустный
продавец.
Неврастеник. Умница. Вдовец.
В том, как он берет у вас
червонец,
Чувствуется Чехов и
Чюрлёнис.
Просмотрев предложенный
товар,
Муха выбирает самовар.
Продолженье фильма в том
же духе.
Муха дома. Мы в гостях у
Мухи.
Том Хемингуэя. Бюст
Вольтера.
Сиротливый привкус
адюльтера.
Тонкая французская игра:
Муха в ожиданье Комара.
Он приходит. Он снимает
плащ.
Он провинциален и ледащ.
В том, как он стыдится
сантиментов,
Чувствуется бремя алиментов.
Тихо. Он молчит. Она молчит.
Самовар тем более молчит.
Он вздыхает. Муха понимает.
И из шкафа чашки вынимает.
Пьют без разговоров. Молча
пьют.
Общий план. Всеобщий неуют.
За окном в мерцанье сонных
луж
Чувствуется острый Клод