— Забери меня с собой, — кажется, я произношу это вслух, потому что Гарри усмехается, взмахивает палочкой, и я чувствую плавное движение моего кресла.
Гарри делает уверенный шаг за порог, и кресло следует за ним. У меня часто колотится сердце, а дыхание сбивается. Мне страшно и любопытно одновременно. Я тянусь к тёмному силуэту, замирая от волнения, и невольно подаюсь вперёд. Когда я понимаю, что кресло перелетело через порог, то зажмуриваюсь. Кажется, я сижу так с минуту. Мягкое прикосновение к руке заставляет меня поднять веки.
Первое мгновенье я не могу понять, где нахожусь. К моим ступням поднимается свежая трава, солнце припекает, лёгкий ветерок разгоняет по лицу и плечам волосы. Я оборачиваюсь и вижу, что порог моего дома остался ярдах в десяти позади нас. Мы стоим под деревом, растущим перед домом.
— Тебе нравится? — тихо спрашивает Гарри.
Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до коры дерева. Она холодная и шершавая. Я глажу ствол, пытаясь воскресить в памяти забытые ощущения. Вдруг я понимаю, что если хочу выбраться из этого дома, мне придётся учиться жить по-новому.
Глава 11.
Невмешивающийся
— Здесь… хорошо, — наконец произносит Северус, отнимая руку от ствола дерева.
Он пытается разобраться в своих ощущениях, но теряется в них. Всё вокруг ново и необычно. Он вдыхает полной грудью свежий летний воздух, чувствуя себя человеком, который долгое время гнил в тюрьме, довольствуясь лишь запахом сырости и металла. Он видит яркое небо и неспешно плывущие по нему облака, ощущая себя слепцом, который только что прозрел. Он слышит новые звуки — пение птиц и шелест травы — и думает о том, что его спальня похожа на бункер, сквозь стены которого не проникает ни один звук. Северус пока не понимает, нравится ли ему новый мир, но в одном он уверен твёрдо: окружающая его действительность совсем иная, нежели он себе представлял, она живая и интересная. Вслед за этой мыслью его посещает ещё одна, более мрачная: всё же этот мир ни капельки не изменился с тех пор, как он замуровал себя в особняке, он не стал лучше или красивее — это сам Снейп изменился. Это он начал отставать от мира, начал терять с ним связь, начал умирать.
Северус тяжело вздыхает и откидывается на спинку кресла.
— Пожалуй, я останусь здесь, — тихо говорит он, и Гарри, взмахнув палочкой, плавно опускает его кресло на землю.
— Ты в порядке? — на всякий случай спрашивает Гарри и садится перед креслом, ставя локти на колени Северуса и подпирая руками голову.
Северус смотрит в молодое лицо, и что-то отзывается у него в груди слабой болью. То, что он видит перед собой, можно описать только одним словом: гармония. Зелёные глаза очень подходят под цвет свежей травы; непослушные волосы теребит лёгкий ветер, и от этого прядки кажутся Северусу маленькими крыльями; молодая кожа на щеках приятно розовеет под ярким летним солнцем. Гарри идеально вписывается в окружающую их действительность. Чего не скажешь о Северусе. Вымытые накануне волосы уже свисают на плечи угрюмыми прядями; лёгкий ветер насквозь пронизывает его полумёртвое тело, заставляя ёжиться; запах его кожи кажется запахом увядших цветов на фоне свежего благоухания, разносящегося по воздуху; цвет его лица настолько серый и тусклый, что Северус кажется неживой фигурой, вырезанной из старого картона и наспех разрисованной неумелым художником. Он кажется себе совершенно чужим в этом мире, полном ярких красок и давно забытых эмоций.
— Я в порядке, — наконец отзывается Северус со вздохом.
Ему становится неуютно. Он чувствует себя глупо и очень одиноко. Северус машинально протягивает руку и проводит пальцами по щеке Гарри, словно чтобы удостовериться, что тот живой и настоящий, а не просто часть этой красиво нарисованной картинки.
Будто читая его мысли, Гарри понимающе улыбается и произносит:
— Не волнуйся. Ты привыкнешь. — Северус только усмехается, качая головой. — Знаешь, — вдруг оживляется Гарри и садится на пятки, убирая руки с его колен, — я не сказал тебе всей правды.
— О чём ты? — хмурится Северус, и Гарри опускает глаза.
— Я искал тебя не только чтобы… Конечно, и за этим тоже. Но я хотел спросить…
— Спрашивай, — Северус пожимает плечами и пытается сосредоточиться на Гарри, чтобы не пропустить вопрос.
— Я хотел спросить о… О том, что случилось тогда, в Хогвартсе.
Северус не сразу понимает, о чём говорит Гарри, но память услужливо подсовывает ему картинку: коридор в его покоях, пьяный Поттер, острый запах мандаринов и тёплые губы, накрывающие его собственные. Северус улыбается.
— Кажется, это я должен тебя об этом спрашивать, — спокойно отвечает он, внимательно следя за реакцией Гарри.
Тот по привычке начинает кусать губы, поправлять очки и лохматить волосы. Он не знает, что ответить Снейпу. Но после недолгого раздумья набирает в лёгкие побольше воздуха и поднимает голову, чтобы встретиться с зельеваром глазами.
— Я не знаю, зачем я это сделал, — честно признаётся Гарри, глупо улыбаясь.
— Значит, ты жалеешь? — осторожно спрашивает Северус, чувствуя, как что-то в груди начинает неприятно шевелиться.
— Нет, — серьёзно отвечает Гарри, качая головой. — Я не пожалел об этом ни разу. Но я так и не смог понять…
— Неужели ты думаешь, — перебивает его Северус, — что все вещи, происходящие с нами, доступны пониманию? Наши действия, мысли, поступки… Не всегда мы делаем что-то осознанно. Иногда нам просто…
— Диктует сердце? — оживляется Гарри, но Северус морщится от такой банальности.
— Я не любитель маггловских романов викторианской эпохи, — задумчиво произносит он, разглядывая заросли кустарника, за которыми проходит граница аппарации. — Сентиментальность и романтизм мне не свойственны. Но если пытаться объяснить бездумные действия с точки зрения науки, это всего лишь химический процесс, происходящий в нашем мозгу. Он заставляет нас порой совершать необдуманные поступки, а потом жалеть о них.
— Я не жалею, — повторяет Гарри, снова поправляя очки. — Значит… Значит, жалеешь ты?
Северус вдруг издаёт короткий смешок, качая головой. Но тут же вздыхает и становится серьёзным. Он внимательно смотрит Гарри в глаза и поджимает губы, а потом делает широкий жест рукой, произнося:
— Посмотри на всё это. Посмотри на природу. Посмотри на меня. На мой дом. На мою болезнь. А теперь скажи сам, жалею я или нет.
Гарри послушно обводит глазами пространство, отделяющее их от мрачного дома, потом, будто поняв что-то, вздыхает и укладывает голову Северусу на колени, тихо бормоча упавшим голосом:
— Ты не жалеешь. Тебе просто всё равно.
— Умный мальчик, — кивает Северус и чувствует, как к горлу подкатывает ком, а пальцы начинают предательски дрожать. — Гарри, — тихо зовёт он, и Поттер поднимает на него блестящие от слёз глаза, — мне действительно было всё равно. До недавнего времени, — еле слышно добавляет он, но губы Гарри трогает робкая улыбка, и уголок рта Северуса тоже начинает медленно ползти вверх.
— Правда? — спрашивает Гарри с непонятной надеждой в голосе.
— Правда, — улыбается Северус, чувствуя, как дышать становится легче.
Гарри вдруг садится на пятки и задумчиво смотрит на голову Снейпа, периодически опуская глаза на его грудь и шею.
— Что? — спрашивает Северус, начиная ощущать себя занимательным экспонатом в музее.
— Я помню их другими, — тихо бормочет Гарри и отводит глаза.
Северус хмурится, не сразу понимая, о чём идёт речь, но тут порыв ветра шевелит прядь его волос, щекоча шею. Он бездумно наматывает прядь на палец, разглядывая черные секущиеся концы.
— Я не стригу их, — зачем-то сообщает Снейп очевидную вещь.
— Я заметил, — усмехается Гарри. — Может… — он хитро улыбается и отводит глаза. — Может, к чёрту их, а?
Для принятия решения Северусу требуется не больше двух секунд.
— К чёрту, — соглашается он и с непонятной злостью откидывает прядку назад.
Мечтающий летать
Гарри поднимается на ноги, даже не удосужившись отряхнуть грязные от земли колени. Он озирается по сторонам, а потом подбирает с травы какую-то кривую ветку и трансфигурирует её в большие блестящие ножницы. Он критически осматривает получившийся инструмент, потом щёлкает ножницами несколько раз и переводит взгляд на меня.
— Ты уверен? — на всякий случай спрашивает Гарри, хотя по его твёрдому голосу можно точно сказать, что отрицательного ответа он и не ждёт.
— Уверен, — вздыхаю я.
— Только не обещаю, что будет ровно, — улыбается Гарри и заходит мне за спину.
Я не могу его видеть, но чувствую, как подрагивают его пальцы, когда он осторожно касается моих волос и начинает перебирать пряди, пытаясь собрать их вместе. Несколько раз он задевает шею, и у меня по телу пробегают приятные мурашки. Сейчас я явственно осознаю, как же соскучился по простым прикосновениям. И мне не хочется думать о том, что будет со мной, когда Гарри надоест эта игра и он покинет меня.
— Ты уверен? — на всякий случай спрашивает Гарри, хотя по его твёрдому голосу можно точно сказать, что отрицательного ответа он и не ждёт.
— Уверен, — вздыхаю я.
— Только не обещаю, что будет ровно, — улыбается Гарри и заходит мне за спину.
Я не могу его видеть, но чувствую, как подрагивают его пальцы, когда он осторожно касается моих волос и начинает перебирать пряди, пытаясь собрать их вместе. Несколько раз он задевает шею, и у меня по телу пробегают приятные мурашки. Сейчас я явственно осознаю, как же соскучился по простым прикосновениям. И мне не хочется думать о том, что будет со мной, когда Гарри надоест эта игра и он покинет меня.
— Замри, — слышу я тихий шёпот над головой и невольно улыбаюсь, потому что и так сижу без движений.
Я чувствую, как одна моя прядь натягивается, и слышу сухой щелчок ножниц. Потом вторая прядь. Третья. Голове постепенно становится легче. А мне хочется верить, что вместе с волосами Гарри отстригает какую-то мёртвую частицу моего тела.
— Ну, вот и всё, — наконец выдыхает он и отходит на несколько шагов, чтобы осмотреть результаты своей работы.
— И как я выгляжу? — улыбаюсь я.
— Почти как раньше, — совсем тихо и почему-то очень печально произносит Гарри и превращает ножницы в зеркало.
Я беру зеркало у него из рук, вздыхаю и перевожу взгляд на своё отражение. Зеркало показывает мне угрюмого мрачного человека с нездоровым цветом лица и тенями под глазами. Впавшие щёки делают чёрные глаза огромными. Я отвожу руку чуть дальше, чтобы разглядеть свою новую причёску. «Старую», — мгновенно поправляю я себя, увидев в отражении ровные гладкие пряди, едва достающие мне до плеч. Я провожу рукой по остриженным концам, ощущая приятное покалывание жёстких волосков.
— Мне нравится, — сообщаю я Гарри, беспечно бросая зеркало на землю.
Гарри кивает, улыбается и, взмахнув палочкой, возвращает ветке прежний вид. Он немного мешкает, а потом подходит ближе и бесстыдно усаживается мне на колени, развернувшись вполоборота. Обхватив руками мою шею, которую после стрижки непривычно холодит, он внимательно заглядывает мне в глаза.
— Ну?
— Что «ну»? — вяло отзываюсь я.
— Что мы теперь будем делать?
Я насмешливо поднимаю бровь.
— Я не знаю.
Мне действительно всё равно. Сейчас мне просто спокойно и приятно. Мне нравится ощущать рядом тепло его кожи, нравится осознавать, что он сидит, прижимаясь ко мне, хоть я и не чувствую веса его тела.
— А чем ты обычно занимаешься? — чуть хмурится он, склоняя голову набок.
— Читаю, — машинально отзываюсь я.
— Правда? — Гарри тут же оживляется. — А что ты читаешь? Что не газеты, я уже понял.
— Я читаю одну книгу… — медленно произношу я, потому что не знаю, как он на это отреагирует.
— Только одну? — усмехается Гарри.
— Одну.
Его лицо моментально становится серьёзным.
— Что, все пять лет одну и ту же книгу?
— Да, — я пожимаю плечами и осторожно обхватываю его за талию.
Мои руки чувствуют крепкое молодое тело. Я провожу ладонью по его груди и животу и с удовольствием ощущаю накачанный пресс. Он держит себя в форме.
— И что это за книга? — продолжает он допрос, словно не замечая моих прикосновений.
— Принеси её. Посмотри, — улыбаюсь я.
К моему неудовольствию, он тут же слезает с моих колен и подтягивает брюки.
— Где она?
— Лежит в спальне на каминной полке. В чёрной кожаной обложке.
— Я скоро вернусь, — бросает он и трусцой направляется к дому, а я отрешённо думаю о том, что раз окна в комнате открыты, можно было воспользоваться простым Accio.
Замерший на краю
Я влетаю в спальню, пробираюсь к каминной полке, лавируя между рассыпавшимися мандаринами и бесформенными кусками мармелада на полу, хватаю одиноко лежащую на полке книгу и бегом возвращаюсь к Снейпу. Я знаю, что он никуда не сможет уйти, но мне почему-то не хочется оставлять его одного надолго.
Когда я подхожу, он рассматривает дерево, возле которого сидит, каким-то напряжённым взглядом, периодически хмурясь. Я слежу за его глазами, но так и не понимаю, что вызвало в нём такой интерес.
Снейп замечает меня не сразу, а только после того как моя тень падает ему на лицо. Он смотрит мне в глаза, потом переводит взгляд на книгу в моих руках.
— Она? — на всякий случай спрашиваю я, и Снейп лениво кивает, а потом снова отворачивается к дереву.
Я стою, переминаясь с ноги на ногу, и не знаю, что делать дальше. Но вдруг Снейп вздыхает и зачем-то сообщает:
— Ты можешь её открыть.
Я облизываю губы, по-турецки сажусь на траву рядом с ним и устраиваю фолиант на коленях. Я наугад открываю книгу. Мой взгляд тут же находит цветное живое изображение метлы, очень похожей на мою «Молнию», только с более толстым древком. Я непонимающе таращусь на страницу.
— Что это? — спрашиваю я, нахмурившись.
— Двести тридцать шесть, — ровным голосом отзывается Снейп, и до меня не сразу доходит, что это номер страницы.
Я принимаюсь судорожно переворачивать хрустящие листы. Ладони вспотели, потому что я сижу на самом солнцепёке, страницы прилипают к пальцам, и я случайно надрываю одну из них, когда очень резко перелистываю. Я бросаю осторожный взгляд на Снейпа, но он по-прежнему смотрит прямо перед собой, и на какое-то мгновение у меня появляется надежда, что он не заметил моей небрежности, но тут он вздыхает и очень тихо произносит:
— Не порви нужную.
Я смущённо киваю в ответ и начинаю перебирать страницы так бережно, словно они сотканы из паутины. Наконец мой взгляд выхватывает чёрные цифры «236» на желтоватом фоне. Я укладываю книгу на коленях поудобнее и читаю название главы: «Полёты без магических приспособлений и анимагии». Я не сразу понимаю, что это значит. Поначалу мне кажется, что я открыл не ту страницу или что Снейп ошибся, назвав номер «236». Мне никогда не приходило в голову, что он может увлекаться чем-то, кроме зелий и тёмной магии. Да и летать-то он никогда не любил, если вспомнить тот матч на первом курсе, который он судил. У него тогда было очень недовольное лицо, в котором ясно читалось, что полёт ему радости не приносит.
Я трясу головой и поднимаю глаза.
— Что это?
— Ты ведь прочёл, — почему-то мрачно отзывается он.
— Да, но я не понимаю. Причём тут… Причём тут полёты?
— Не просто полёты, — усмехается он и наконец-то опускает голову, чтобы встретиться со мной взглядом. — А полёты без…
— … магических приспособлений и анимагии, — быстро заканчиваю я. — Да, я вижу. Но почему?.. То есть… Объясни мне.
Снейп вздыхает и устраивает локоть на подлокотнике, подперев подбородок кулаком. Он опускает голову, и теперь волосы скрывают его лицо. Когда он начинает говорить, его голос звучит глухо и отрешённо.
— Я изучаю этот раздел магии уже несколько лет. Это одна из самых удивительных вещей, о которых я читал. Человеку от рождения не дано летать, но маги сумели решить эту проблему посредством мётел, ковров-самолётов, анимагии различных уровней, трансфигурации. Но ещё, пожалуй, никому не удавалось освоить искусство полётов без заклинаний и магических приспособлений.
— Кроме одного ублюдка, — мрачно вставляю я, вздрагивая от жуткого воспоминания о Волдеморте, зависшем в воздухе с одной только палочкой в руке.
— Именно, — медленно кивает Снейп. — Когда он только… — вдруг его голос срывается, а рука нервно дёргается. Однако он справляется с собой и договаривает: — Когда он только вербовал своих сторонников, он обещал им… Он обещал нам удивительные магические возможности, одной из которых была способность летать.
— Но он, кажется, не выполнил своего обещания, — хмуро произношу я.
— Выполнил, — шепчет Снейп и качает головой.
Я не вижу его лица, но мне почему-то кажется, что он закрыл глаза и нахмурился.
— Я не понимаю, — вздыхаю я. — Если он выполнил обещание, то почему ты…
— Я летал только один раз, — перебивает Снейп, не обращая внимания на мои слова. — И это было очень давно. Ещё в молодости. Это было удивительное чувство. Потом я возненавидел его и не делал этого из принципа. Мне не хотелось пользоваться теми благами, что подарил мне он. Я… — он горько усмехается. — Я просто дурак.
— Да объясни же! — раздражённо бросаю я, потому что уже начинаю заводиться от его недомолвок и пространных фраз.
Он резко оборачивается ко мне. Его глаза влажные, а на лице застыло мученическое выражение.
— Я пытался взлететь, но у меня ничего не вышло. После его смерти, — тихо добавляет он. — Как будто, умерев, он вытянул из меня часть силы. Забрал то, что когда-то подарил.
— Возможно, — пожимаю я плечами. — Но какая разница? Если ты летал раньше так мало, то… Ну, может, и чёрт с ним?