— И всё-таки это не самый лучший способ проверить, — тихо бормочет Гарри.
— Черт побери, ты… — снова начинает заводиться Северус.
— Ладно, ладно. Я сделаю это, — примирительно соглашается Гарри, и Северус сразу успокаивается. Гарри делает очередной тяжёлый вздох. — Как?
— Я же сказал: от колена и выше. До крови, но не очень глубоко.
Гарри поджимает губы и неуверенно подносит нож к ноге Снейпа. Ему вовсе не хочется резать Северуса, но где-то в глубине души он прекрасно понимает, как важно сейчас тому проверить, насколько вернулась чувствительность, пусть даже таким варварским способом. Он ещё раз вздыхает и прижимает лезвие к бледной коже.
— Ну? — торопит Снейп.
Гарри надавливает на рукоять ножа, и клинок плавно входит в кожу, на которой тут же появляются крупные капли крови. Гарри бросает осторожный взгляд на Северуса, но тот не отрываясь смотрит на свою ногу.
— Ничего? — спрашивает Гарри, хотя по напряжённому лицу Снейпа и так всё понятно. Северус качает головой.
Гарри осторожно начинает двигать ножом вверх, удлиняя рану, но лицо Снейпа остаётся каменным. И только когда лезвие доходит до самого нижнего шрама, Северус вздрагивает, и Гарри тут же убирает нож. Он наблюдает, как Северус молча разглядывает свою ногу и задумчиво водит указательным пальцем по небольшому участку кожи.
— Два дюйма, — навскидку определяет Гарри.
Северус молча кивает, и его руки начинают дрожать, а дыхание учащается. Гарри перехватывает напряжённое запястье и переплетает свои пальцы с подрагивающими пальцами Снейпа. А другой рукой сам дотрагивается до заветного участка кожи.
— Чувствуешь?
Северус качает головой, и на его лице появляется измученное выражение.
— А так? — Гарри слегка натягивает кожу, чтобы ущипнуть.
Северус склоняет голову, словно прислушиваясь к ощущениям тела, и хмурится. Гарри повторяет манёвр, только щиплет уже сильнее. Северус шумно выдыхает и блаженно прикрывает глаза. Гарри улыбается.
— Просто под коленом кожа нежнее. Наверное, поэтому чувствительность там возвращается быстрее.
— Не надо… — шепчет Снейп, и Гарри хмурится. — Не надо так говорить.
— Говорить как?
— Что она возвращается. Это может… Может быть временно, понимаешь? Возможно, завтра или уже через несколько часов всё… Всё закончится.
Северус говорит с трудом, будто поперхнувшись. И Гарри, как ни странно, понимает его чувства. Он молча кивает, берёт палочку и залечивает сделанный им порез. А потом возвращает нож на место.
Только теперь он замечает, что всё это время проходил перед Северусом абсолютно голым, и сейчас нагота начинает его смущать. Поэтому он натягивает джинсы, не заботясь о нижнем белье, и направляется к двери.
— Куда ты? — быстро спрашивает Северус, и Гарри безошибочно улавливает в его голосе беспокойство.
— В ванную. Приведу себя в порядок и вернусь. А потом завтрак подогрею. Он всё равно уже остыл, — отвечает Гарри и добавляет, прежде чем покинуть комнату: — Видишь, она действует. Я же говорил.
Замерший на краю
Я едва успеваю выскочить из комнаты и закрыть за собой дверь, как по щекам начинают течь слёзы. Эти слёзы — моя радость, моя боль и моё облегчение. Я захожу в ванную, включаю воду и долго вглядываюсь в своё отражение. Мне сложно сейчас разобраться в том, что я чувствую. Эмоции хлещут через край, заставляя слёзы течь быстрее.
Мазь всё-таки помогла. И это с учётом того, что Северус пользовался ей только один раз несколько дней назад. Значит, если я продолжу её втирать, вскоре он встанет на ноги. Я даже не могу себе описать, какое сильное облегчение испытываю от этого. Мне не пришлось ему врать, не пришлось разочаровывать. Мазь, за которую я отдал целое состояние, всё-таки поможет Снейпу. Значит, я не солгал. И надежда, которую я ему подарил, не обманчива. Я улыбаюсь своему отражению, и оно отвечает мне тем же.
Но моя радость быстро исчезает, когда её сменяет боль от увиденного. Это напряжение, этот детский восторг в глазах Северуса, когда он увидел окровавленную сломанную крышку, это безумное облегчение, когда я причинял ему боль… Я думал, что буду счастлив, когда узнаю, что к нему начала возвращаться чувствительность, но сейчас я испытываю тупую давящую боль. Я не думал, что будет так тяжело делить радость с инвалидом, который начинает выздоравливать. И я не могу понять, почему именно.
Я делаю воду холоднее и умываю лицо. Брызги летят во все стороны — так отчаянно я втираю влагу в кожу. И лишь когда я тянусь за ближайшим полотенцем, меня словно озаряет. Я понимаю, почему так испугался.
Каждое утро миллионы людей по всему миру встают, завтракают и идут на работу, потом возвращаются, ужинают, ложатся спать. Они гуляют, проводят время с друзьями. Они могут бегать, болтать ногами в воде, ходить по берегу моря, ощущая под ступнями мягкий песок и прохладу набегающих волн, могут забраться с ногами на диван, чтобы посмотреть любимый фильм, могут сесть по-турецки на уютный ковёр. И это для них естественно. Всего лишь возможность ходить, о которой они даже не задумываются. Но Северус лишён этой простейшей способности передвигаться. Для него в ней нет ничего естественного. Учитывая то, что он с собой сделал, когда узнал о диагнозе, ходить и жить — равнозначные для него слова, практически одинаковые. И сейчас он, наверняка, ощущает намного больше, чем просто возвращающуюся чувствительность. Возможно, он ощущает… жизнь.
Мечтающий летать
После ухода Гарри я продолжаю сидеть и бессмысленно рассматривать свои ноги. Пока я ещё не до конца осознаю, что случилось, и от нового странного чувства мне делается не по себе. Наверное, я должен испытывать радость, но вместо неё меня охватывает липкий страх того, что всё это может закончиться так же внезапно, как и началось.
Гарри правильно сделал, что оставил меня одного. Так я могу вдоволь пощипать и поцарапать кожу на ногах, чтобы убедиться, что чувствительность пока и не думает пропадать. При нём я бы не решился, потому что мне не хочется пугать его ещё сильнее. Другой вопрос в том, что новые ощущения пугают меня самого. Я пытаюсь осознать, что в моей жизни десять минут назад начали происходить какие-то серьёзные перемены. Но мне словно не хочется, чтобы что-то менялось. Я боюсь любых перемен. Поэтому, вместо того чтобы расслабиться и радоваться тому, что произошло, я пускаюсь в занудный самоанализ, который, разумеется, не приносит никакого результата.
Наплевав на самокопание, я пытаюсь поймать одну назойливую и странную мысль, которая всё ускользает от меня. Возможно, я действительно начну ходить, хотя бы как-то, хотя бы на костылях — мне всё равно. Вот только мне кажется, что Гарри был неправ, когда говорил, что мазь действует. Если бы у меня была твёрдая уверенность в том, что она помогает, я бы не тревожился. Я бы втирал её каждый день и вскоре встал на ноги. И это было бы очень просто. Потому что мазь не может потерять свои свойства, не может закончиться через день, не может… покинуть меня.
Я обхватываю голову руками и глухо рычу, потому что понимаю, что дело, кажется, вовсе не в мази. То, что случилось со мной сегодня, сотворила не она…
Глава 15.
Мечтающий летать
Я лежу на кровати, блаженно вытянувшись и заложив руки за голову. Рядом со мной, подперев подбородок кулаком, лежит Гарри и вяло болтает ложкой в чашке с кофе. К бодрящему аромату напитка примешивается стойкий запах мяты и молотого перца. Так пахнет мазь, которой Гарри только что намазал мои ноги. На этот раз полностью: от бедёр до ступней. Он сам настоял на этой процедуре, а я не стал противиться. Если он думает, что дело в этой мази, это к лучшему. Он не должен узнать, что теперь я стал от него ещё более зависим.
Завтрак давно уже съеден, и кофе Гарри остыл. Но нам не хочется вылезать из тёплой постели, которую заново нагрели наши тела, пока Гарри возился с мазью. К тому же, дел у меня никаких нет. Я не знаю, нужно ли идти сегодня куда-то Гарри — я не стал спрашивать, — но он тоже не торопится подниматься.
— Завтра осень, — вдруг зачем-то сообщает мне Поттер.
— Я не слежу за календарём, — лениво отзываюсь я, не открывая глаз.
— Я догадался. Потому и говорю.
— И что дальше?
— Не знаю, — усмехается он. — Люблю осень. А ты?
Я издаю глухой стон одновременно с нервным смешком.
— Осень, школа, Альбус, документация, дети… Обожаю осень, — язвлю я, и Гарри громко смеётся.
Приоткрыв глаза, я замечаю, что он расплескал кофе на постель. Он берёт с тумбочки мою палочку и убирает мокрое пятно. Его лицо вдруг становится серьёзным.
— Ну, так что мы будем делать сегодня?
— Будем делать? — тупо повторяю я. — Не знаю. Я как-то не задумывался о таких вещах.
— Ну, так что мы будем делать сегодня?
— Будем делать? — тупо повторяю я. — Не знаю. Я как-то не задумывался о таких вещах.
— Ты ведь… — неуверенно начинает Гарри. — Ты ведь, наверное, не планируешь свой день, когда просыпаешься.
— Если ты имеешь в виду, что я не просыпаюсь с бодрой мыслью: «О, а займусь-ка я сегодня вот этим!», — то да, не планирую, — ровно отвечаю я. — Все мои дни в этом доме похожи один на другой, как две капли воды. Последние пять лет — это один долгий кошмарный день, разнообразие в который вносит только снег за окном зимой, — тихо добавляю я.
— Слушай, я хотел спросить, — хмурится Гарри и садится в постели, поправляя очки. — Ты купил этот дом давно или после того, как?..
— Ни то, ни другое, — быстро перебиваю я, чтобы не заставлять его подбирать деликатные слова для описания моей болезни. — Я купил этот дом за два месяца до битвы. Я допускал, что может случиться нечто подобное. Что меня могут ранить или убить. Если бы я погиб, дом бы просто отошёл школе. И если бы даже мне удалось не сдохнуть, я бы всё равно ушёл оттуда. А ведь ещё мог победить Тёмный Лорд. В любом случае, мне нужно было приличное место обитания, а не та развалюха в тупике Прядильщика, в которой я устроил склад ненужных вещей.
— То есть, ты даже не верил в мою победу? Отлично! — фыркает Гарри. — Ты просто пессимист.
— Я прагматик, — улыбаюсь я.
— А эльфа где взял? — спрашивает Гарри, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Он уже давно тут живёт. Прошлые хозяева покинули дом за три года до того, как я его купил, а Милти оставили, потому что он был уже очень стар. А я подумал, что слуга мне не помешает, и не стал его выгонять.
— А на какие средства ты купил дом? — подозрительно хмурится Гарри. — Не думаю, что зарплата школьного учителя могла бы это позволить.
— Чёрный доход, — мрачно отвечаю я и усмехаюсь, видя, как меняется лицо Гарри.
— Что?
— Ты думал, я работал на Тёмного Лорда бесплатно?
Гарри трясёт головой и часто моргает.
— Я не понимаю. А как же…
— Зелья, которые я для него варил, практически все были очень опасны и весьма недёшевы. Он оплачивал не только ингредиенты, но и саму работу. Так что за три с небольшим года мне удалось накопить на целый дом.
— Ага. Вот только интересно, откуда такие деньги у него? — фыркает Гарри.
— Ну, это, скорее, вопрос не ко мне, а к лорду Малфою, — пожимаю я плечами.
— Да я бы спросил, — улыбается Гарри, — если бы знал, где искать этого мерзавца. Аврорат за ним три года гонялся по всему свету. Потом мы просто решили… Ну, забить.
Я морщусь от его лексикона. Но Гарри, наверное, думает, что мне не понравилось упоминание о Люциусе, поэтому быстро меняет тему.
— Так что? Чем займёмся?
— А у тебя разве нет никаких дел?
— Ну… Да нет, в общем-то. Я вроде как болею.
— Ну-ну, — усмехаюсь я. — Ладно. Предлагай тогда ты.
— Знаешь, я тут подумал… Ты бы мог снова начать варить зелья.
Его предложение заставляет меня тихо рассмеяться и задать совершенно естественный вопрос:
— Зачем?
— Для начала просто так. А потом ты бы мог продавать их в аптеку в Косом переулке.
— Ты думаешь, мне больше…
— Нет, — уверенно перебивает Гарри. — Тебе больше нечем заняться. Можешь, конечно, и дальше продолжать сидеть в кресле, огородившись от всего мира, но, по-моему, это не очень весело.
— Наглец, — беззлобно произношу я, качая головой.
— Какой есть, — в тон мне отзывается Гарри. — Так что? У тебя, наверное, тут есть что-то типа лаборатории?
Я невольно хмурюсь, вспоминая свой последний визит туда.
— Знаешь, что там сейчас творится?
— Дай угадаю. Склад? Погром? Бардак?
— Всё вместе.
— Так давай я помогу там убраться.
— Я не знаю. Не уверен, что смогу что-то сварить. Я так давно…
— Ничего. Я же сказал, что со всем помогу.
— Ты?! Ты, который получил «отлично» за ТРИТОН только потому, что старый манипулятор устроил мне скандал?
Гарри тут же отворачивается с обиженным видом.
— Знаешь, вообще-то в Аврорате я полтора года зельеварение изучал. Это обязательная учебная программа, которая…
— Ладно, ладно, — вяло машу я рукой. — Хочешь разбираться в лаборатории — я не против. Мне всё равно.
Мне действительно всё равно. Но Гарри прав. Других развлечений у меня в доме нет. А если он загорелся идеей разобраться в той куче хлама, которой сейчас наполнена маленькая комната в конце коридора, я не стану ему мешать. Лишь бы ему было интересно.
— Вот и отлично! — бросает Гарри, и прежде чем я успеваю опомниться, наклоняется, чтобы оставить на моём подбородке мокрый поцелуй, а потом вскакивает и начинает натягивать на себя одежду.
— Милти! — зову я, недовольно морщась.
Эльф тут же появляется возле постели, и я открываю рот, чтобы велеть ему одеть меня, но Гарри быстро машет на него рукой и торопливо произносит:
— Уйди, Милти. Я сам.
Милти переводит удивлённый взгляд на меня, но я киваю, и он растворяется в воздухе.
Замерший на краю
Как только эльф исчезает, я оборачиваюсь к Северусу и спрашиваю:
— Где одежда?
— Там, куда ты её вчера бросил, — хмуро отзывается он.
— Да не эта, — я машинально пинаю кучу белья, валяющуюся на полу возле кровати. — Где чистая одежда?
— В комоде, — почему-то морщится Северус и делает вялый взмах рукой в сторону стены.
Я подхожу к комоду, по очереди открываю несколько ящиков и начинаю тихо смеяться, потому что вся одежда у Северуса чёрная. Причём, одинакового оттенка, так что мне не сразу удаётся отыскать в куче вещей подходящие предметы. Когда я вынимаю из ящика третий сюртук подряд, думая, что это брюки, начинаю смеяться уже в голос.
— Северус, это просто… Слушай, а ты в Хогвартсе в вещах не путался, когда с утра одевался?
— В Хогвартсе одежда висела в шкафу, — нехотя отвечает Снейп.
— Так почему сейчас не повесить? Она же вся мятая.
— Ну и что?
Я открываю рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но тут же закрываю, понимая, что разумных аргументов у меня нет.
— О! Мне повезло, — радостно сообщаю я, наконец-то находя брюки.
Я кидаю одежду на кровать, сажусь возле Снейпа и начинаю его одевать. Он сопровождает все мои действия насмешливой улыбкой. Но мне она нравится намного больше, чем смущённый взгляд, которого я, к счастью, сейчас не наблюдаю. Мне приходится изрядно потрудиться, чтобы натянуть на него трусы и брюки. Зато всё остальное надевается без труда. Северус даже даёт мне застегнуть пуговицы на рубашке, хотя с этим мог бы прекрасно справиться сам.
Когда я помогаю ему сесть в постели и спустить ноги на пол, перевожу взгляд на кресло, стоящее возле окна, и мне становится не по себе. Кажется, я успел возненавидеть этот дурацкий предмет мебели всего за несколько дней. Как же он, наверное, надоел Снейпу! Но мне приходится отвлечься от мрачных мыслей, чтобы призвать кресло поближе. Мне не хочется использовать магию, как это, наверняка, делает Милти. Поэтому я встаю, беру Северуса за руку, перекидываю её через плечо, а второй обнимаю его за талию и помогаю привстать, чтобы быстро пересадить его в кресло. Как я и ожидал, Снейп совсем лёгкий. Пожалуй, даже легче меня. Я привычно взмахиваю палочкой, выхожу из комнаты, и кресло плавно летит по воздуху следом.
Выйдя в коридор, я сразу обращаю внимание на тёмную обшарпанную дверь возле лестницы. Странно, что я не замечал её раньше.
— Туда? — оборачиваюсь я к Северусу. Он молча кивает.
Я подхожу к двери, толкаю её, но она не поддаётся. Тогда я достаю палочку, навожу на замок и произношу: «Alohomora», — но опять ничего не происходит.
— На двери какое-то фирменное запирающее заклятие? — улыбаюсь я.
— Нет, — вздыхает Снейп. — Наверное, просто петли заржавели. Лабораторию не открывали четыре года.
— Ну ладно, — пожимаю я плечами и делаю шаг назад.
Моя «Bombarda» выбивает дверь, и та резко распахивается, со всей силы ударив о стену.
— Поттер, обязательно нужно начинать поход в мою лабораторию с вандализма?
— Починю, — бросаю я через плечо и захожу внутрь.
Комната оказывается намного меньше, чем я себе представлял. Здесь действительно царит полный хаос. Столы и стулья перевёрнуты, повсюду валяется битое стекло. Полки на стеллаже поломаны. Тут и там на полу виднеются высохшие пятна от зелий. Окна законопачены, поэтому в полумраке комната выглядит меньше. Я делаю несколько шагов вперёд, и под ботинками начинает хрустеть стекло. Пахнет здесь, как в подвале: сыростью, плесенью и пылью. Воздух такой тяжёлый, что начинает кружиться голова. Я вытаскиваю палочку и выбиваю оба окна, потому что не уверен, что у меня получится их открыть вручную, как в спальне. Тут же становится свежее и светлее.