Замерший на краю
Я никак не могу отдышаться. Мои лёгкие горят. Я напоминаю себе марафонского бегуна, только что преодолевшего дистанцию. Сознание постепенно возвращается. Северус плавно выходит из меня, и я ощущаю неприятную пустоту. Он не торопится слезть с меня, и некоторое время мы просто лежим, переводя дыхание и обнимая друг друга. Я чувствую, как из меня вытекает густая сперма и на простынях появляется мокрое пятно. Но меня это совершенно не заботит. То, что сейчас произошло, лишило меня дара речи и способности связно мыслить. Мне просто хорошо и приятно, тихо, спокойно, уютно. Не хочется двигаться, не хочется менять позу или укрываться одеялом. Не хочется ничего.
Его голова покоится у меня на груди и слегка приподнимается, когда я вздыхаю. Я вяло глажу его по волосам, размышляя о том, что теперь точно не позволю ему себя прогнать. Словно этот секс скрепил нас невидимыми узами. Хотя я догадываюсь, с чем связано это ощущение. Он был сверху. Всё было так, как мечталось мне, и как хотелось ему. Всё было правильно. Впервые.
Наконец он приподнимает голову и тихо спрашивает куда-то в моё солнечное сплетение:
— Я сделал тебе больно?
— Ты сделал всё правильно, — отзываюсь я шёпотом, потому что у меня нет сил, чтобы нормально говорить.
— Значит, ты любишь так, — задумчиво усмехается он.
— Ты тоже, — отвечаю я, на миг прикрывая глаза. — Но ты всё верно понял.
— Я ни черта не понял, — улыбается Северус. — Я просто сорвался и не смог дождаться, пока ты…
Мой смех заставляет его прерваться.
— А я думал, ты герой-любовник, — смеюсь я и закусываю губу.
— Нет. Я просто нетерпеливый старый идиот, — отвечает он, и его улыбка тускнеет.
— Мне понравилось твоё нетерпение, — произношу я и невольно ёжусь, потому что становится прохладно.
Северус тянется к палочке, лежащей на тумбочке, и произносит несколько очищающих заклинаний. Неприятное мокрое ощущение под ягодицами тут же исчезает. Он подтягивается повыше и укладывается рядом со мной, укрывая нас одним одеялом. Мой взгляд бездумно скользит по комнате и останавливается на двух тростях, прислонённых к креслу.
— Что с тобой случилось? — уже серьёзно спрашиваю я. Он хмурится в ответ. Я нетерпеливо поясняю: — Два дня назад ты ходил нормально.
— Мне стало хуже, — нехотя отзывается Северус и опускает глаза.
— Как? Почему? В смысле, мазь перестала действовать?
— Полагаю, дело не в этом, — вздыхает он и переворачивается на спину, чтобы не смотреть мне в лицо.
— А в чём? — раздражённо спрашиваю я, когда пауза начинает затягиваться.
— Возможно, я просто на какое-то время потерял причину.
— Какую причину? — мне приходится тряхнуть головой, чтобы упорядочить мысли.
— Мы не делаем ничего просто так. У всех действий и поступков есть причина. У меня не было причины ходить, пока… — он хмурится и сглатывает. — Пока ты не появился.
— Дело не во мне, Северус, — возражаю я. — Дело в мази. Если бы ты сам её купил, она бы всё равно помогла.
— Ты не понимаешь, — устало бормочет он и прикрывает ладонью глаза.
— Ни черта не понимаю, — просто соглашаюсь я. — Объясни мне.
— Это трудно, Гарри. Ты меня не поймёшь.
— Так объясни так, чтобы я понял, — произношу я резко и настойчиво, потому что туманные разговоры уже начинают злить.
— Сейчас я чувствую, что способен на многое. Я получил больше, чем заказывал. Я научился…
— Ходить?
— Нет, — морщится он. — Ходить я не научился. Мне это больше не нужно. Ходить я научился, когда мне ещё не было года.
— Но сейчас ты ходишь, — удивлённо бормочу я, окончательно сбитый с толку.
— Это не имеет значения. Всё это слишком просто. Банально. Мне кажется, я научился чему-то большему. Тому, о чём мечтал несколько лет.
— О чём ты? — прищуриваюсь я.
Он отнимает руку от лица и поворачивается ко мне.
— Я думаю, что смогу полететь, — говорит он совершенно серьёзно.
— Воздушный шар строишь? — бездумно бросаю я и отворачиваюсь.
— Тебя пугает то, о чём я говорю, потому что ты не понимаешь.
— Угу. Куда уж мне…
— Никто не понимает.
— Знаешь, Северус, — снова поворачиваюсь я к нему, — ты рассуждаешь, как пятнадцатилетний подросток: меня никто не понимает, я весь такой уникальный.
— Почему тебя это раздражает? — мягко и немного диковато улыбается он.
— Потому что… — начинаю я и осекаюсь. У меня нет чёткого ответа. И мне не хочется думать о том, что я желаю видеть его нормальным. Совершенно нормальным. — Ладно, продолжай, — наконец вздыхаю я. — Может, что-то и пойму.
— Ты ничего не поймёшь, — упрямо возражает он. — Тебе не испытать этого чувства. Ты никогда не терял то, что потерял я. Ты не сможешь подняться, потому что не падал. И ты не полетишь, потому что у тебя нет крыльев.
— А у тебя есть? — решаю я поддержать этот безумный разговор.
— Теперь есть.
— Где? Почему я их не вижу? Ты их складываешь что ли?
— Их никто не видит, кроме меня.
— Почему?
— Ну, это же мои крылья.
Тут меня разбирает нервный смех.
— Ты знаешь, что окончательно спятил, но я не говорил тебе этого раньше из-за врождённой тактичности? — в лоб спрашиваю я.
— Джордано Бруно сожгли на костре как еретика. Многие тоже считали его сумасшедшим, — парирует Северус.
— Ну ты сравнил… — усмехаюсь я, но тут же становлюсь серьёзным. — Ты правда думаешь, что можешь летать?
— Да. И скоро я это проверю. Завтра, например.
— Каким же образом? Отправишься к обрыву, расправишь крылья и — вперёд?
Северус смотрит на меня, как на сумасшедшего. И от его взгляда мне делается не по себе. Словно это я псих и несу какую-то околесицу.
— Ты не понял ни слова из того, что я сказал, — спокойно замечает он и отворачивается. — Хотя ты, наверное, прав, — добавляет он после паузы деловым тоном. — Именно так я и поступлю.
— Ты невозможен, — стону я и сладко зеваю.
— Я знаю, — усмехается Северус и протягивает руку, чтобы меня обнять. — Просто пойми, что это не то, о чём тебе нужно думать. Ты всего лишь должен исполнять своё предназначение.
— Волдеморта я завалил, как бурого медведя, — смеюсь я. — Так что моя миссия на этой земле окончена, — добавляю я с потусторонними интонациями.
— Глупый, — тихо выдыхает Северус мне в макушку и легко касается её губами. — Ты ещё не знаешь о своей цели. Не знаешь, кто ты.
— Я Избранный, — сонно шепчу я, широко улыбаясь.
— Это всё фасад. Ты пока ещё не понимаешь… Ты больше. Ты другое. И ты очень удивишься, когда об этом узнаешь.
— Удиви меня, — я ворочаюсь, чтобы устроиться у него под боком поудобнее.
— Не сейчас. Позже.
— Хорошо, — выдыхаю я и начинаю быстро проваливаться в сон, согретый его тёплым телом и крепко обвитый кольцом его рук.
— Но я сильно удивлюсь, если ты не поймёшь этого до того, как я…
Его низкий тихий голос тонет в приятной сонной тишине, которая обволакивает меня и тянет за собой, в умиротворяющий мрак.
Глава 25.
Мечтающий летать
Я просыпаюсь очень рано. За окном ещё темно. Но спать мне больше не хочется. Гарри тихо сопит на моей груди, чуть приоткрыв рот. Я долго смотрю на его умиротворённое лицо, а затем машинально начинаю гладить его по голове. Тут же уголки его губ приподнимаются, а дыхание становится глубже.
Глупый. Очень глупый. Как и всегда, он не захотел меня слушать, не захотел понять, о чём я говорю. А я ведь сказал ему всё верно. Теперь я действительно смогу летать. И он почему-то даже не подозревает, что сделал для этого. Он не хочет об этом думать. Не хочет принимать на себя ответственность за моё состояние. И я его прекрасно понимаю. Но отменить то, что он сделал, уже невозможно. Невозможно забыть или перечеркнуть всё, что было. Теперь есть не только он и я. Теперь есть мы. Наконец-то вместе. Я нашёл то, что искал. И нет, это не только лежащий на моём плече красивый молодой человек, к которому у меня только зарождаются какие-то чувства. Это намного больше. И Гарри никогда не узнает о том, что он есть. Потому что я больше не буду говорить ему об этом. Он всё равно не поймёт. Пусть всё останется, как есть. Пускай он думает, что это чувства, отношения, любовь… Или что там ещё может думать об этом молодой влюблённый мужчина?
Я обнимаю его и чувствую такое умиротворение, какое не испытывал уже очень давно. Наконец-то всё встало на свои места. Я был глупцом, когда прогонял его, стоило ему только переступить порог моего дома. Тогда я ещё не знал, что обрёл. Его. Их. Теперь они мои. И я их не потеряю, как когда-то потерял ноги. Хотя их стоило лишиться, чтобы получить то, что у меня теперь есть. Моё. Только моё.
Я обнимаю его и чувствую такое умиротворение, какое не испытывал уже очень давно. Наконец-то всё встало на свои места. Я был глупцом, когда прогонял его, стоило ему только переступить порог моего дома. Тогда я ещё не знал, что обрёл. Его. Их. Теперь они мои. И я их не потеряю, как когда-то потерял ноги. Хотя их стоило лишиться, чтобы получить то, что у меня теперь есть. Моё. Только моё.
Я легко целую Гарри в висок и обнимаю ещё крепче. Он недовольно стонет и переворачивается на бок, скатываясь с моей груди. Мне до сих пор не верится, что этой ночью я дошёл наконец до финала. Я нахожусь на той стадии пути, когда земное притяжение уже не действует. Меня уже ничто не держит. Мне только хочется ещё немного полежать и посмотреть на спящего Гарри. Подниматься и идти у меня совершенно нет желания. Но я должен. Мне это нужно.
Я дожидаюсь, когда на улице начинает светать, и тихо поднимаюсь с постели, стараясь не разбудить Гарри. На моём лице появляется торжествующая улыбка, когда я встаю на ноги без помощи тростей. Правда, для страховки я всё ещё хватаюсь за стоящую на моём пути мебель, пока пробираюсь к комоду с одеждой. Я выбираю самую красивую, на мой взгляд, рубашку, с большими блестящими пуговицами, и самые удобные брюки. Обуваю ботинки, хватаю со спинки стула сюртук, беру ту трость, которую мне подарил Гарри, потому что с ней я чувствую себя увереннее, и тихо выхожу из спальни, плотно прикрывая за собой дверь.
В коридоре я натыкаюсь на изумлённого Милти.
— Хозяин, — пищит домовик, окидывая мою одежду оценивающим взглядом. — Куда вы? Ещё совсем рано. Семь утра.
— Я иду летать, — с улыбкой бросаю я, проходя мимо, и краем глаза замечаю, как маленькое серое лицо вытягивается от удивления.
Внизу, в коридоре на тумбочке, мне на глаза попадается старый выпуск «Ежедневного пророка» от двадцать пятого августа. Сначала я просто прохожу мимо, направляясь к входной двери, но замираю и оборачиваюсь. Кажется, именно в тот день, двадцать пятого августа, Гарри пришёл ко мне впервые. Я усмехаюсь занятному совпадению, а потом возвращаюсь к тумбочке, беру газету и вырываю из неё страницу. Выйдя на улицу, достаю палочку, навожу её на листок и произношу трансфигурирующее заклинание. Тут же страница дёргается у меня в руках и складывается в небольшую бумажную птицу. Я подбрасываю её в воздух, но она сразу же возвращается и садится ко мне на вытянутый указательный палец. Я с интересом разглядываю ожившую страницу, которая наклоняет голову то в одну, то в другую сторону и переминается на крохотных лапках. На спине птицы красуется кусок колдографии с гоблином, а к голове уходит надпись: «Министерство Магии ввело новый за…» Птица смотрит на меня маленькими блестящими глазками, получившимися из двух запятых, и, наверное, пытается чирикать, потому что я слышу тихий шелест, словно кто-то очень быстро листает книгу.
Я снова делаю взмах рукой, подбрасывая птицу вверх. На этот раз она поднимается в воздух и делает несколько кругов над моей головой.
— Лети же, — с улыбкой произношу я.
Птица описывает последний круг, а потом быстро устремляется в сторону обрыва. Я провожаю её взглядом, крепче перехватываю трость и направляюсь следом.
Замерший на краю
Проснувшись, я чувствую себя отдохнувшим. Я сладко зеваю и потягиваюсь. По телу проходит волна приятной дрожи. Я улыбаюсь и открываю глаза. Меня нисколько не удивляет, что проснулся я не у себя дома. Стоит мне немного пошевелиться, слабая боль тут же напоминает обо всём, что случилось вчера. Я невольно улыбаюсь ещё шире и сажусь в постели. Но когда поворачиваю голову, вижу, что кровать рядом пуста. Северуса нет. Я провожу рукой по простыне. Она холодная. Значит, он встал давно. Вот только куда делся? Раньше он никогда не поднимался, не дождавшись моего пробуждения. Мне становится тревожно.
— Милти! — неуверенно зову я, потому что не знаю, откликнется ли эльф на мой зов.
Но Милти тут же возникает возле постели и склоняет голову.
— Доброе утро, мистер Поттер.
В голове проскальзывает мысль о том, что Милти — первый эльф на моей памяти, который не коверкает слова и правильно выстраивает предложения, в отличие от Добби или Кикимера. Но мысль быстро исчезает, потому что сейчас меня волнует совершенно другое.
— Доброе, Милти, — машинально отзываюсь я. — А где хозяин?
Эльф поднимает голову, и его лицо принимает какое-то страдальческое выражение.
— Хозяин ушёл, сэр. Два часа назад.
— Ку… Куда? — выдавливаю я, невольно косясь на кресло. Теперь там стоит только одна трость.
— Я не знаю, сэр, — вздыхает Милти и морщит лоб.
— Что значит, ты не знаешь? Что он сказал, когда уходил? — я уже начинаю не на шутку волноваться.
— Он сказал, что… Сказал… — эльф опускает голову и тихо заканчивает: — Он сказал, что идёт летать.
Несколько раз я тупо моргаю, переваривая услышанное. Северус ушёл летать? Что за чушь?! Куда он мог уйти «летать»?! Я невольно перевожу взгляд на окно, и тут острая булавка впивается мне прямо в сердце. Вчера он сказал мне, что утром уйдёт летать к обрыву. Моё дыхание останавливается, а на лбу выступает ледяной пот.
— Придурок! — кричу я, вскакиваю на ноги и наотмашь бью Милти по лицу.
Он охает, отлетает на пол и хватается руками за щёку. Но я уже не обращаю на него внимания. Дрожащими руками нашариваю на полу свои вещи. Натягиваю джинсы, рубашку. Пальцы немеют и не слушаются, и мне не сразу удаётся заметить, что, застёгиваясь, я пропустил одну пуговицу и теперь рубашку на мне перекрутило. Я громко чертыхаюсь и рывком отрываю мешающую пуговицу. Второй носок не желает быть найденным, а я даже не догадываюсь применить к нему Accio, поэтому натягиваю кроссовки на босу ногу. О куртке я даже не вспоминаю, и она остаётся валяться на полу.
Я выбегаю в коридор, пулей несусь вниз по лестнице. На тумбочке в прихожей я случайно замечаю порванную газету, но тут же забываю о ней. Я вылетаю из дома, даже не захлопнув дверь, и устремляюсь к обрыву.
Кажется, я не бегал так даже от василиска. Мозг уже плохо контролирует тело, и ноги несут меня сами собой. Трава скользкая от утренней росы. Несмотря на то что на мне нет куртки, мне жарко и душно. Лоб покрыт горячей испариной, а по спине стекают ледяные капли пота. Я уже ничего не соображаю. В голове пусто. В сознании мелькает лишь одна мысль: «Только бы успеть, только бы успеть». Хотя остатками здравого смысла я понимаю, что если Северус ушёл два часа назад, то я точно не успею. Но робкая тревожная надежда заставляет меня отогнать подобные мысли и ускорить бег, хотя быстрее, кажется, уже некуда.
Когда я добираюсь до горы, в ушах звенит, во рту пересохло, грудная клетка горит огнём, я весь взмылен. Ноги стали ватными, но я заставляю себя начать карабкаться по склону, не переводя дух. Каменные выступы торчат прямо из земли, но у меня нет времени думать о причудливом ландшафте. Мокрые пальцы цепляются за острые камни, влажные подошвы кроссовок оскальзываются на склоне, и я рискую сорваться в любую секунду, но мне наплевать. Я хочу как можно скорее добраться до верха.
Когда до вершины остаётся всего несколько выступов, силы начинают стремительно покидать меня. Ноги плохо слушаются, руки поднимаются с трудом, у меня ломается ноготь, дышать практически невозможно, но я продолжаю карабкаться, наплевав на боль и усталость. Я с трудом выбираюсь на ровную поверхность. Вижу всё как в тумане, потому что обзор застилают солёные слёзы, которые я глотаю, упрямо продолжая двигаться к цели.
Я падаю на землю, стараясь хоть немного отдышаться. А потом поднимаю голову.
Здесь пусто. Здесь никого нет. Только маленькая ровная площадка и одинокое дерево у самого обрыва. Мне не хочется верить в то, что он это сделал. Он просто не мог. Не имел права. Он бы не стал. Я заставляю себя подняться на ноги и сделать несколько шагов к краю пропасти. Я замираю. В ушах перестаёт звенеть, и на меня обрушивается жуткая мёртвая тишина. Я делаю глубокий вдох. В боку колет, но я не обращаю на это внимания.
Поднимается сильный ветер. Меня трясёт от холода и страха. Я вглядываюсь в даль. Там нет ничего, кроме синей полосы моря и небольшой птицы, неспешно летящей в мою сторону. Я набираюсь смелости и делаю ещё шаг вперёд. Теперь я стою, замерев на самом краю. Кончики кроссовок свешиваются с обрыва. Я опускаю голову и пытаюсь рассмотреть хоть что-то внизу. Но там только вода и огромные выступающие камни. По телу пробегает дрожь.
Я не понимаю. Я отказываюсь что-либо понимать. Он не мог этого сделать. Он бы не стал. Мысль вертится по кругу. Но она не успокаивает, а только нагоняет панику, потому что выглядит жалкой и бесполезной. У меня начинают дрожать губы. Я не представляю, что мне делать. В голове пусто. Я всё ещё не могу поверить, что это случилось. Мозг отказывается воспринимать произошедшее. Мне страшно. Мне очень страшно. Я запускаю руку в волосы и закрываю глаза. Сердце колотится уже где-то в желудке. Мне нужно успокоиться, нужно всё обдумать, но не получается. Ничего не получается. Боль, страх, отчаяние, слёзы, снова боль. Всё это крутится вперемешку, разрывая меня на части.