От среднего, Белгала, не было писем, но это ничуть не охладило пыл Джастина. Он никак не мог дождаться, когда подойдет его возраст служить.
Едва Джасу стукнуло пятнадцать, как он, встав на колени под благословление отца, надел себе на шею отцовский амулет. Снабженный в дорогу лишь мешком с провизией да старым зазубренным клинком, он примкнул к отряду владетельного сеньора, что двигался неспешно по дороге в столицу. По пути им довелось отбиться от шайки разбойников, потом самим ограбить какой-то торговый караван, ночевали вместе с паломниками на дворе монастыря, где у Джастина украли амулет. Потом какая-то странница лет пятидесяти ночью разбудила его и потребовала «ей послужить», Джастин поначалу не понял, о чем речь, а когда сообразил, удрал, заперся в молельной, там и проспал до утра.
Так, постепенно узнавая все прелести путешествия по дорогам Империи, Джастин прибыл в столицу.
Дрожь охватила его, когда проезжал он под аркой ворот, украшенными охранными знаками самого архангела Мизраэля.
В столице его посвятили в рыцари и занесли в списки. Странные то были списки — длинный, почти бесконечный свиток, и много, много имен. И через одно, а то и чаще, напротив имени чернел восьмиконечный крест.
В Фергале Джастин искал среднего брата, да не нашел. В военной канцелярии долго сверяли списки, просили прийти завтра, потом опять завтра, и, наконец, спустя пять дней выдали груду стальных проржавевших доспехов — Джастин узнал их по истертой позолоте герба, по знакомой вмятине на наплечнике. Но была еще одна вмятина, глубокая ямина на кирасе как раз напротив сердца. Вместе с доспехами писец пытался всучить Джастину кусок пергамента со знакомой надписью (только имя другое, хотя не менее любимое). Джастин отказался, велел отправить пергамент отцу. Хотел и сам написать — да только что напишешь? Не отпускай младшеньких из дома? Так отец и не отпустит мелких — братишка от рождения хром, к военной службе не пригоден, а сестренку давно просватали за соседа. Так и не написал Джастин домой ни строчки.
Он отчистил доспехи от крови и ржавчины, заплатил две серебряные монеты за то, чтобы кирасу выправили, а потом Джаса произвели в рыцари и велели готовиться к отправке к Леонидию вместе с другим новоиспеченным рыцарем Эмери.
После полудня, надев кирасу поверх старой кожаной куртки и перепоясавшись мечом, Джастин вышел прогуляться по столичным улицам. Вот он я, смотрите, рыцарь Джастин… Никогда прежде Джастин не видел такой нарядной толпы — женщин в шелке и бархате, мужчин в суконных мантиях, отороченных мехом. Повсюду были лавки, грубо намалеванные вывески таверн, на площадях выступали глотатели огня, фокусники и канатоходцы. В пестрой толпе ничего не стоило затеряться и утонуть, как в бурной речке.
Джастин так старательно задирал нос, что на перекрестке налетел на паладина Империи. Старенькая мятая кираса звонко блямкнула о сияющую ультрамарином товарку. Настоящий паладин! Расшитые золотом рукава колета, наборный пояс, алый камень в рукояти меча…
— … — пробормотал Джастин.
— Джас! — радостно воскликнул паладин.
Дайред? Погибший старший брат? Паладин Империи? Джастин не верил собственным глазам. Но это он, Дайред, нет сомнений! Только переменился сильно, отрастил волосы и небольшую бородку. И глаза стали другими — насмешливы и… стальными, что ли?
— Но ты ведь… — пробормотал Джастин и задохнулся в медвежьих объятиях брата. — Как же послание… тебя убили…
— Убили, да не совсем! — Дайред весело блеснул зубами. — Меня успели дотащить до храма и воскресить. Представляешь, удар был в самое сердце, а я все еще жив!
— И ты… — Джастин все никак не мог закончить фразу.
— Как видишь, паладин Империи.
— Здорово! А крылатый конь есть?
— Ну, конечно. Какой паладин без коня!
— И всех воскрешают… ну если что…
— Смеешься? — Дайред снисходительно хмыкнул. — Только если есть магическое знамя в полку. А таких знамен… — Он замолчал, прикидывая, может ли он выдавать военную тайну даже родному брату, и решил, что нет, не может. — В общем, не так уж и много, брат. Но даже если знамя есть, не каждого в храме воскресят, на все воля Всевышнего. Тут не угадаешь, кому будет явлена милость, а кому нет. Я, к примеру, из нашего отряда один уцелел. Хотя в апсиду положили семерых. — Дайред помрачнел.
— А Бел? — спросил Джастин про среднего брата с надеждой.
— Не знаю, — слишком уж мотнул головой Дайред. — Не видел его и не слышал ничего. Может, где на границе сражается с проклятыми.
«По спискам он мертв», — хотел сказать Джастин, но не сказал. Дайред и так наверняка знает, что значится в списках. На счастье, бумаги так часто врут!
— Ты бы отцу написал…
— Напишу. А я смотрю, тебе мое ржавье выдали, — грохнул ладонью по старой кирасе паладин.
— Ну да… — Джастин смутился. Этот старый хлам не шел ни в какое сравнение со сверкающими доспехами паладина Империи.
— А меч?
— Тоже что-то нашли. Вот…
— Что-то? — Дайред аж передернулся. Протянул руку и выдернул клинок Джастина из деревянных ножен, взвесил на руке. — Ну и баланс! А магия? Тут же ни грамма магии в рукояти! Конь у тебя, надо полагать, такой же, как меч?
— Коня не видел, — признался Джастин. — Мне на его получение какой-то номерок дали.
— Выкинь! — приказал Дайред. — И марш за мной. Ну что ты встал столб столбом? Шевели подпорками!
Джастин пошел, не веря в свое счастье.
«Я сплю, — думал он, — и Дайред мне снится…»
Но сон получался на удивление длинный и к тому же вполне складный, чего не бывает с обычными снами.
Дайред привел брата на квартиру — паладин, проживая в столице, не обязан ютиться в казарме. Квартирка была так себе — на втором этаже над лавкой, состояла из небольшой прихожей и спальни; кухни не было, еду приходилось брать в таверне. Слуга, мрачный грязный тип, спал на тюфяке в прихожей. Он даже не потрудился подняться, когда пожаловали господа. Только пробормотал что-то вроде «ходят тут, спать мешают», но Джастин не был уверен, что разобрал его ворчанье правильно.
— Он пьян, — невозмутимо пояснил Дайред, и провел брата в спальню. — Вот, выбирай! — королевским жестом указал на стойку.
Джастин замер с открытым ртом. В деревянной стойке хранились четыре меча в ножнах, один великолепнее другого. У каждого алый камень в навершии меча светился солнечно-радостным огнем.
— Я не знаю, какой взять, — признался младший.
— Вот этот, — категорично решил Дайред, вынимая из стойки крайний клинок. — Он тебе по руке. Не слишком тяжел, магии в нем почти на сто ударов. Зря не транжирь. А то в самый ответственный момент останешься беззащитным.
Клинок был великолепный. Джастин чуть не расплакался, принимая от старшего брата подарок.
— Это, правда, мне?..
Только теперь он сообразил, что два углубления в стойке пустовали. Скорее всего, это мечи шестерых товарищей брата — тех, что умерли вместе с ним, но не воскресли. А, может статься, Дайред и не умирал — только ранен был тяжело, и священник вылечил его своей магией?
Джастин не стал выяснять.
Перекусить дома у Дайреда было практически нечем: пара сухарей, немного сушеных яблочных долек, да вино на дне одной из бутылок — ровно столько, чтобы пригубить.
— А теперь на конюшню — за скакуном! — все тем же радостно-бодрым тоном объявил Дайред. — У меня есть на примете один.
— Крылатый? — брякнул Джастин.
— Братишка, ну ты совсем обнаглел. Нет, конечно, самый обыкновенный. Крылатые только у паладинов.
Джастин шел рядом с братом по улице и свысока поглядывал на встречных — особенно на простых лучников и стрелков. Ну и сквайров одаривал надменным взглядом. Несколько раз заметил, что женщины ему улыбаются. Молодые женщины. Хорошенькие. Одна даже высунулась из золоченой кареты до пояса и махнула платком. Или это она Дайреду махнула? Потому как паладин поклонился в ответ.
Наверное, эти красотки все же улыбались Дайреду.
Джастин вздохнул, но ничуть не обиделся. В самом деле, смешно надеяться на внимание женщин, шагая рядом с паладином Империи.
Возле конюшни стояли два человека. Один — в полных доспехах, сверкающих так, что больно было смотреть (шлем рыцарь держал на сгибе локтя), второй — в кожаной куртке, что надевают под кирасу, в грязных растоптанных сапогах. Волосы у этого второго росли лишь на одной половине головы, а лицо практически все было стянуто на сторону безобразным шрамом свежего ожога. Но что это паладин, Джастин понял сразу — по осанке, да еще по рукояти меча, вернее, по алому сиянию, что пульсировало вокруг огромного рубина.
— Привет, Альберт! — почти небрежно бросил старший брат.
Но в этой небрежности было одновременно и уважение, и почти преклонение.
Изувеченный Альберт поднял руку в ответ, слегка кивнул и что-то сказал своему собеседнику в сверкающих латах.
Изувеченный Альберт поднял руку в ответ, слегка кивнул и что-то сказал своему собеседнику в сверкающих латах.
Рыцарь в полном вооружении неуклюже повернулся и глянул на пришедших.
— Я заберу Весельчака для брата, — сказал Дайред. — Скакун все равно не подходит для превращения.
— Бери, — все так же скупо кивнул Альберт.
— Идем, — шепнул Дайред и торопливо впихнул брата внутрь, будто опасался, что Альберт передумает.
Два парня крестьянского вида трамбовали здоровенными бревнами земляной пол конюшни. Третий, в грязных лохмотьях, босой, на тачке вывозил навоз. Джастин огляделся, не в силах понять, что здесь не так — вроде бы все, как в обычной конюшне: запах навоза, конского пота, похрапывание и фырканье коней. Потом сообразил — денники. Они слишком просторны для обычных коней. В такой сразу трех скакунов можно поставить — а тут этакая ширь для одной животины. Из ближайшего высунулась горбоносая конская голова со сверкающими фиолетовыми очами. Конь дернул тонкими ноздрями, всхрапнул. Джастин услышал рассерженное хлопанье крыльев.
— Тихо, тихо, Смельчак! — Дайред похлопал коня по горбатой хищной морде.
Тот издал странный звук, похожий на кошачье урчание, только раз в десять более громкое, и присмирел.
Братья подошли к деннику напротив. Он был так же широк, как и прочие, но скакун, что стоял в нем, был самый обычный — не крылатый летун паладина, а гнедой жеребец с пышной, неровно подстриженной гривой и еще более нелепо остриженным хвостом.
— Это Весельчак. Это Джастин, — сказал Дайред, и опять же похлопал коня по морде.
— Нравится?
— Очень, — с восторгом воскликнул Джастин.
— Да я не тебя спрашиваю!
Джастин смутился, а конь заржал, будто понял шутку.
— Нравится, — кивнул паладин и протянул брату кубик желтоватого сахара.
Странный кубик, он немного светился и менялся цвет, то розовея, то становясь почти белым.
— Дай ему.
И положил кубик на раскрытую ладонь брату.
Джастин протянул коню магический дар. Весельчак снял с ладони теплыми губами розовый сахар. Хрупнул и глянул на Джастина почти с умилением — так старый пес глядит на хозяина, принесшего ему сахарную косточку.
— Он теперь твой, вот узда, оголовье, седло. Сам седлай, — Дайред похлопал брата по плечу. — Но запомни: в крылатого Весельчак никогда не переродится. Уже пробовали — не проходит. Порченный он. Но аллюр хороший. По земле любого крылатого обгонит.
Джастин так нервничал, что дважды пришлось перетягивать подпругу — один раз затянул слишком слабо, другой — перетянул.
Наконец конь был оседлан.
— Жетон тот канцелярский у тебя с собой? — спросил вдруг Дайред.
— Ты же сказал — выброси, — напомнил младший.
— Пошутил я…
— А! — Джастин вытащил из кармана кусок кожи с номером. — Вот… не успел выкинуть…
Дайред прибил жетон гвоздем к столбу денника.
— Ну, вперед, рыцарь, на подвиги! — весело крикнул брату и хлопнул Весельчака по крупу.
Весельчак обиженно всхрапнул и попытался цапнуть Дайреда за руку, но не преуспел.
Джастин сам вывел коня из конюшни.
— Да хранит тебя Всевышний! — напутствовал брат.
— А мы разве… а ты… — Джастин растерялся.
Он был уверен, что с Дайредом они отправятся в знаменитую таверну Фергала «Летающий конь», где собирались паладины Империи. И Джастин вместе со всеми, с покалеченным Альбертом и его товарищем, наверняка знаменитыми героями битвы, будет пировать до утра и слушать их удивительные рассказы о сражениях с проклятыми.
— У меня дела. — Дайред повернулся к Джастину спиной и направился к Альберту.
— Отцу напиши! — крикнул Джастин в спину брату.
— Обязательно, — ответил тот, не оборачиваясь.
* * *Больше они с Дайредом не виделись.
На другое утро Джастин вместе с Эмери покинул столицу и отправился в Леонидию.
Приключений хватало — в первый же день вместе отбились от шайки оборванцев — Эмери убил одного, Джастин оглушил второго, остальные удрали. Трудна была дорога, но отнюдь не скучна. Эмери распевал печальные песни и рассказывал, что готов к героической смерти, ибо злосердная Амелия отвергла его любовь. Кто такая Амелия, из его рассказов было трудно понять. То она была женой сеньора, то юной дочерью того же самого сеньора, то монахиней, то служанкой у старой и злобной богачки, унаследовавшей, в конце концов, огромное состояние. И волосы у нее то и дело меняли цвет — из золотых становились черными, потом делались каштановыми с огненным отливом. На четвертый день пути, когда Амелия превратилась в молодую вдову, прекрасную, но при этом совершенно седую, Эмери приободрился, еще через два дня сделался весел, остроумен, говорлив, так что в Леонидию он прибыл в наилучшем расположении духа, тем более что по дороге двум рыцарям удалось пришибить какого-то полудохлого ящера. Эмери утверждал, что это настоящий дракон нежити — мерзкая ползучая виверна, отравляющая все ядовитым дыханием, но Джастин подозревал, что это просто болотный страж — безобидная и вовсе не ядовитая большая ящерица, опасная лишь тем, что прикосновение к ее коже вызывает ожоги.
Несмотря на явную склонность к вранью (фантазиям, как называл свои сочинения Эмери), новые товарищи сдружились. Эмери был единственным сыном в семье, чуть более богатой, нежели семья Джастина. Отец Эмери владел полуразрушенным замком и обширными землями, (преимущественно болотами), так что пахотной земли набралось едва на десяток с небольшим арендаторов. Эмери признался, что мечтал, да и теперь мечтает сделаться менестрелем. Он непременно сложит такую песню, что у бездушной Элизии разорвется ее каменное сердце. Эмери даже возил с собой лютню в кожаном мешке за седлом, только у этой лютни не было ни одной целой струны, так что Эмери не перебирал струны, а отбивал на инструменте такт, как на барабане.
Джастин не стал напоминать, что в предыдущих историях девушку звали иначе. Впрочем, вновь созданная Элизия состояла с исчезнувшей Амелией в явном родстве, унаследовав от прежнего предмета обожания каштановые с огненным отливом волосы, статус вдовы и огромное состояние.
Глава 9
— Один хороший удар — и все кончено! На два удара я не размениваюсь. Ясно?
Дарган поднял руку и открыл глаза. Рассвет еще только начинал брезжить.
В сером сумраке Дарган рассмотрел, как обнаженный по пояс зеленокожий кромсает подвешенную к горизонтальной ветви дерева тушу.
Здоровяк срезал кривым кинжалом пласты мяса с добычи и ел сырым, облизываясь и чавкая. Потом «охотник» повернулся, и Дарган увидел, что это орк.
Рядом с алкмаарцами расположилась на ночь сотня орков. Когда-то зеленокожие враждовали с Алкмааром, и хитроумный Ашган заманил орков в болотистые, пропитанные ядом, западные топи. Обманом заставил зеленокожих дать клятву, и отныне прежние враги должны были жить в местах, где, казалось, жить в принципе невозможно. Ну что ж, вместе с самим королем-жрецом на службу Мортис пришли и его чары. Орки наконец выбрались из ядовитых топей и встали под знамена безмясой богини.
Орк что-то крикнул и швырнул кусок кровоточащей плоти своему соратнику.
— Кто это? — прочавкал орк, впиваясь зубами в кусок свежей плоти. По нижней, выпирающей вперед челюсти стекала кровь. — Гном? Или листогрыз?
— Олень, вонючая жаба! — захохотал охотник.
Дарган поднялся и спешно ушел. Иначе он бы тоже схватил нож и отрезал себе сырого истекающего свежей кровью мяса.
* * *В тот день Мортис приказала истребить попавшуюся на пути армии деревушку. Обезумевшие от ужаса жители заперлись за невысоким частоколом и заложили брусьями ворота. Глупцы, неужели надеялись устоять против войска богини смерти?
Армия нежити тут же снесла ворота и ворвалась внутрь. Несчастные крестьяне теперь сами перелезали через частокол и бежали, куда глаза глядят в надежде укрыться в полях. В тот день Дарган увидел, на что способен рыцарь смерти. Зитаар преследовал беглецов, и его ужасный скакун, пластавшийся над незрелым пшеничным полем, поджигал огненными копытами колосья. Костяные рога выхватывали беглеца из хлебов, будто жалкого кролика из норы, и огромный меч Зитаара в зареве зеленого огня рассекал живую плоть. Посреди поля росло огромное дерево — в Алкмааре его называли каменным дубом. За необхватным стволом укрылось человек пять беглецов — все при оружии. Когда Зитаар оказался рядом, все пятеро выскочили и попытались напасть. Один метал стрелы, другой бил болтами из арбалета, третий пытался достать всадника мечом и кинжалом. Еще двое тыкали в коня копьями. Рыцарь смерти смел всех пятерых одним движением. Огромный меч поднялся и опустился в ореоле зеленого пламени. При жизни Зитаар никогда не обладал такой силой, но после смерти Мортис даровала ему почти непобедимость.