Впрочем, о нем, кажется, можно пока не беспокоиться. Вроде бы от него отстали. Строго говоря, если бы хотели его прикончить, в ТЮЗе для этого можно было бы найти массу возможностей. Однако ни Костя, ни Эдик больше не появлялись в поле его зрения. Видимо, Бронников решил на некоторое время оставить парня в покое, не суетиться. Действительно, до той поры, как Резвуна и его семейство официально зачислят в полноправные покойники, времени вагон и маленькая тележка, куда спешить, зачем подставляться? Да, похоже, Никите можно некоторое время ничего не бояться. Резвун несколько раз проверял: никакой слежки нет, только одна малахольная девулька, чем-то похожая на таракашку, бегает за ним, но эту помешанную Светоню Никита умолял не принимать всерьез. Резвун и сам это понимал. К сожалению, он понимал также, кого племянник принимает всерьез.
Римму. Все ту же Римму…
Пока она не возникала, не высовывалась, даже звонить перестала – видимо, Никита крепко ее шуганул. Ну да, ведь он чуть не помешался от ревности: попадись ему Римма под горячую руку, убил бы. Но теперь, когда время прошло, когда безумие оскорбленного любовника начало остывать, Никита стал угрюмым, все время странно задумывается. Не хочет ли вновь наладить с ней отношения? Ведь что-то там между ними все же произошло, куда более весомо, грубо, зримо, чем при первой встрече, и это что-то накрепко запало в голову и сердце Никите. Как говорили в старину, в плоть и в хоть…
Римма опасна. Римма очень опасна! Крепкий напиток, слишком крепкий для неокрепшей Никиткиной головы. Если уж Бронников не нашел сил с ней расстаться после анонимки и порнографического набора, то чего ждать от мальчишки? Причем чем хладнокровнее дама будет к парню относиться, тем сильнее он начнет опьяняться ею. Закон природы, инстинкт охотника и все такое. Легко себе вообразить, что она сможет все-таки подчинить себе Никиту. Ведь он по-прежнему не в силах расстаться с подаренным ею колечком. Резвун на его месте бросил бы колечко в ее коварную и красивую физиономию, а Никитка – нет: таскает на руке это золотое сердечко, прожигает им себя насквозь. Может, это чисто сорочье тяготение к блескучей и дорогой игрушке? Не похоже: уж больно убитый вид у парня. Кстати, не побывало ли колечко у Марка свет Васильевича, алхимика этого долбаного, астролога недоделанного? Уж не заговорено ли оно?
Все это, конечно, полная бредятина… а вдруг не полная? Вдруг в этой магической чепуховине что-то есть? И с помощью колечка Римма держит Никитку на привязи.
Впрочем, что он, Резвун, спятил? Да такой бабе никакого колечка не нужно, чтобы мужика на привязи держать. У нее для этого другие средства имеются.
Все, что Римме сейчас нужно, это выждать время. А потом, когда Никита от тоски по ней вовсе на стенку полезет, явиться снисходительной королевой. И все на свете фотографии будут забыты. Еще небось и подхлестнут вожделение племянника! И начнется все снова-здорово…
Самым непонятным во всей этой истории оставалось спокойствие Бронникова. Разрыва между ним и Риммой не произошло: Резвун сам видел, как эта сладкая парочка недавно посетила уютненький грузинский подвальчик «Пиросмани» и там провела некоторое время. Оттуда пошли ночевать к Бронникову – благо «Пиросмани» тоже находится на Покровке и соседствует с домом-тортом. Дурак не понял бы, что между ними полный ажур.
А что, если… Черт возьми, как же Резвун не сообразил раньше! Что, если Бронников понял: у него нет почти никаких шансов добраться до шахмат, надежно скрытых в банковском сейфе? Даже когда их обладателем станет Никита. Через пять лет он может жениться, обзавестись своими собственными наследниками. И, добравшись до шахмат, роскошно проматывать дядюшкино состояние, оставив с носом человека, который ради этих шахмат положил столько трупов.
Вопрос только в том, на ком женится Никита…
Теперь понятно, почему Бронников не только не расстался с Риммой после двойной информации о ее изменах, но даже стал с нею еще ближе. Ведь один из ее любовников – племянник Резвуна! Сколько там разницы между Риммой и Никитой, двенадцать лет? Многовато… Однако Резвуну известны браки и с гораздо более резкой амплитудой. Скажем, одна известная в городе дама, преподавательница школы бальных танцев, вдруг взяла да и выскочила замуж за своего ученика. Между ними разница вообще в семнадцать лет! В свое время эта новость активно муссировалась светской прессой. Так же, как известия о браках всяких там известных певиц и известных певцов. А как насчет Сергея Есенина, который какую-то женщину сорока с лишним лет называл скверной девочкой и своею милою? Если Римма захочет, если приложит максимум усилий, всякое может случиться!
А потом… а потом с Никитой что-нибудь произойдет. Ну сколько времени этот глупенький мальчик сможет тешить такую женщину, как Римма? В постели он будет неутомим, но жизнь в постели не пролежишь. Опять же эта неутомимость до поры до времени. А вот когда начнет играть роль та самая разница в возрасте… Нет, скорее всего, Никита окажется обречен в ту самую минуту, когда наденет на палец Риммы обручальное колечко. «Когда ей священник на палец надел роковое кольцо, из глаз ее горькие слезы струей потекли на лицо…»
А потом она овдовеет, оставшись полноправной наследницей своего мужа, а через него – некоего господина Резвуна…
Резвун наклонился вперед и крепко взялся за виски. От этих мыслей у него порою настолько шла кругом голова, что он даже забывал, что еще жив, жив, что живы Нина с Кириллом, то есть Никите никак не стать его наследником. Забавно, верно? Забыть, что ты жив, что тебе удалось ускользнуть из страшной западни… Конечно, от этой постоянной игры в прятки с самим собой недолго и з глузду зъихаты, как выразились бы соплеменники Павло Малютко! Вот, к примеру, он не в силах сейчас понять, как в эту схему брака Риммы и Никиты, выработанную Бронниковым (а что без Гришки тут не обошлось, сомнений нет и быть не может!), вписывается посылка Бронниковым фотографий Никите. Вроде бы не должен был Гришка так рисковать, настраивая его против Риммы, а все же…
Нет, этого Бронникова хрен поймешь! Главное – разрушить его планы. Все подряд. Оптом и в розницу.
Вопрос – как.
Самое простое – рассказать обо всем Никите. И о предполагаемых планах Бронникова и о шахматах, о дедушке и о прожженных валенках… Все как есть! Все, что Резвун когда-то по глупости – и это была самая большая глупость, содеянная им в жизни! – поведал Бронникову.
Но вряд ли от рассказа Никите будет прок. Во-первых, он парень с не слишком развитым воображением, книжек практически не читал, кроме парочки авантюрных романов, в числе которых, как это ни забавно, «Наследник из Калькутты»! Еще сочтет дядюшкино предупреждение содранным из подобного романчика.
И это еще полбеды. Гораздо хуже второй вариант развития событий, при котором Никита все воспримет всерьез, расстанется с Риммой, а потом… потом решит не ждать помощи от природы. И в один прекрасный день стукнет дяденьку топором, как Родион Раскольников – старушку-процентщицу. А потом расправится и с Ниной да Кирюшей, как тот же Раскольников расправился со старухиной сестрицей Лизаветой. Нет уж, лучше судьбу не пытать.
То есть сказать – нельзя. А не скажешь – он непременно свяжется с Риммой. Это уж как пить дать!
А этого допустить тоже нельзя. Вот если бы с этой женщиной что-нибудь случилось… Скажем, нечто подобное тому, что случилось с одним украинским подданным на набережной одного французского города… Да еще при этом если бы где-нибудь поблизости оказался старенький «вальтер» калибра 5,6…
Это был бы классный ход. Во-первых, выведен из опасной ситуации Никита. Во-вторых, можно было бы так закопать Бронникова, что его не скоро бы откопал даже тот хитрющий мужик, который ведет его дела. У Бронникова хороший адвокат, но ведь даже хороший адвокат – это всего лишь человек. У него есть голова, которая может болеть. Особенно если по ней бьют чем-нибудь тяжелым.
Самое трудное в этой ситуации – это добраться до «вальтера». Ну а потом останутся чисто драматургические ходы: свести героев в нужное время в нужном месте.
Ладно, как-нибудь. А пока надо что-нибудь поесть. У Резвуна от напряженной мыслительной работы всегда делался просто-таки волчий аппетит.
Он вышел из аптеки и заспешил на Мытный рынок. Потом с полными сумками – на Алексеевскую, где оставил свою «Ладу». Он сразу поехал домой, на Бекетовку, был занят приготовлением ужина и только глубоким вечером вспомнил, что опять не позвонил в «Алтекс». Может быть, рыжий Чернов уже прочитал дискету Малюты? Завтра надо постараться позвонить, а может, просто сразу взять и заехать туда!
Римма Тихонова
12 ноября 2001 года. Нижний Новгород
А в загс они с Григорием так и не попали. То есть пришли, прочитали объявление, что в понедельник никакие заявления не принимаются, – и отправились восвояси.
Римма Тихонова
12 ноября 2001 года. Нижний Новгород
А в загс они с Григорием так и не попали. То есть пришли, прочитали объявление, что в понедельник никакие заявления не принимаются, – и отправились восвояси.
– Понюхали пробой и пошли домой, – очень сердито, а оттого грубо выразился Григорий. Он и не пытался скрывать, как расстроен. Римма тоже огорчилась. Как было бы здорово выйти из той дубовой двери, в которую они пытались достучаться, уже мадам Бронниковой! Наверное, это событие сразу вернуло бы на место все исчезнувшие чувства. То есть Римме очень хотелось бы надеяться, что вернуло.
А впрочем, окажись сегодня даже не понедельник, их бы так быстро все равно не зарегистрировали. Надо подождать предусмотренный законом месяц, надо проверить свои чувства. Да плевать, что вы, граждане, желающие немедленно вступить в брак, находились в интимной связи целых пять лет. Всякое бывает на свете! Пять лет вы любили друг друга. Но вот вы, гражданка Тихонова Р. Н., однажды встречаете молодого человека с сияющими черными глазами и веками, напоминающими голубиные крылья, – и все, и теряете голову, и гражданин Бронников Г. А. для вас более не существует…
Да, всякое бывает на свете.
– Все равно, давай хотя бы отпразднуем мой развод, – предложил Григорий. – Пошли в «Пиросмани», что ли.
Они замечательно посидели в этом отделанном голым камнем подвальчике, где все было отлично стилизовано, от картин и фонариков на стенах до кубачинских бокалов, в которых золотилось любимое Риммой «Твиши». И кухня была великолепная, особенно хачапури и кучмачи, а впрочем, и лобио весьма удалось, да и язык в томате – тоже. Вот только с национальной музыкой «Пиросмани» оплошал. Томный долговязый парень с невероятно длинными пальцами весьма хорошо играл на синтезаторе всякие блюзы, а когда он уходил, включали почему-то запись Первого концерта Чайковского для фортепьяно с оркестром. С другой стороны, если весь вечер слушать какую-нибудь лезгинку, можно ведь и одичать, как сказал в конце концов Григорий.
Ночевать пошли к нему – в разоренную Мариной квартиру. Беспорядок здесь царил такой, что Римме стало дурно еще в прихожей. Страшно было даже разуться и ступить на этот замусоренный пол. Тогда Григорий взял ее на руки и унес в свою спальню (уже несколько лет супруги вели вполне самостоятельную жизнь не только днем, но и ночью). В этой комнате Римма, помнится, бывала раза два или три – когда Марина отъезжала на летний отдых в свой любимый Геленджик. Здесь оказалось более-менее прибрано.
Давно Римма так тихо, так спокойно не проводила вечер. Особенно если сравнить его, к примеру, с вечером воскресным! Да и вообще – если вспомнить жуткую нервотрепку, в которой она пребывала последнее время. Ей было так хорошо! «Твиши» и обильная еда явились замечательными транквилизаторами. Наверное, и Первый концерт Чайковского тоже оказал свое благотворное влияние – это вам не какой-нибудь там приснопамятный «Dance me to the end of love»!
Дома Григорию почему-то снова захотелось есть. Он принес из кухни поднос, и, сидя прямо на кровати, они поели сыру, яблок и севрюжки горячего копчения. Потом Григорий все убирал, а Римма в это время рассматривала новые авторучки. Что-то они вместе покупали в Париже, что-то Григорий приобретал в Нижнем, благо теперь в его доме открылся новый потрясающий магазин «Консул», с огромным отделом авторучек. Римма полюбовалась главным сокровищем – перламутровым с черными прожилками «Паркером Дуфолд», покрутила его, разобрала, снова свернула…
– Что за страсть у тебя все раскручивать? – удивился Григорий. – Совершенно мальчишеская черта, между прочим. А ты все-таки девочкой была. В детстве машинки игрушечные не разбирала на колесики-винтики?
– Как ты правильно заметил, я была девочкой, – усмехнулась Римма. – А значит, играла не в машинки, а в куклы. Нет, им я руки-ноги не откручивала, как ты мог подумать. Но у меня была губительная страсть расплетать им косы и мыть головы. Горячей водой с мылом. Представляешь, на что они потом были похожи?
– Теперь я знаю, почему ты так любишь каждый день голову мыть! – Григорий взъерошил ей волосы, которые только после многократного мытья самыми лучшими шампунями начали приходить в себя от пытки темно-рыжим париком.
Не думать. Не вспоминать!
Она сосредоточенно крутила «Паркер Дуфолд».
– Ты что вытворяешь? – возмутился Григорий. – Сокровища ищешь, что ли?
– А почему бы и нет? Почему бы не сделать такой приз покупателям – алмазы в «Паркере»? Недавно видела рекламный щит – дамам рекомендуют покупать какую-то там косметику – якобы в одном из тюбиков могут быть захованы камушки. Как бы выигрыш такой, понимаешь? Очень длинная лапша на уши доверчивых покупательниц.
– Почему ты думаешь, что лапша?
– Да потому, что эта косметика какая-то второ – или даже третьеразрядная. Была бы там реклама «Элизабет Арденн», или «Готино», или «Ланкома», какое-нибудь солидное имя, я бы поверила в эти алмазы.
– Между прочим, не все то золото, что блестит, – усмехнулся Григорий. – Слышала такую поговорку? И какая-нибудь неприметная фирмочка вполне может разориться на такой вот сверкающий приз для своих постоянных покупательниц. Кстати, насчет сверкания. Самые великолепные алмазы, которые я когда-либо в жизни видел, имели весьма неприглядный вид.
– Как это может быть?
– Да так. Блестят ведь бриллианты – то есть обработанные, ограненные камни. А алмазы, особенно когда они еще не очищены и не огранены, особенно алмазы «в рубашке», смотрятся очень невыразительно.
– А где же это ты видел необработанные алмазы? Бывал на копях?
– Нет, не бывал. Я их видел у… у одного человека.
– У какого?
Римма спрашивала без особого любопытства, но она ощущала, что рука Бронникова, мягко поглаживающая ее ногу, становится все более настойчивой, а потому хотела отвлечь его. Хотя бы ненадолго отсрочить ту минуту, когда надо будет лечь с ним в постель и…
Вот странно! Умом она сознавала, что изменила Григорию с Никитой, но глупое, дурацкое сердце этого понимать не хотело: оно уверяло Римму, что нельзя изменять Никите с Григорием, оно болело, оно боялось этой приближающейся ночи, оно суеверно уповало, что если удастся сохранить на своем теле прикосновения любимого, то он вернется по своим старым следам, рано или поздно вернется!
Ведь она не забыла тогда, в «Барбарисе», последовать совету Марка и намазала лоб… И если то странное, бесстыдное средство и в самом деле действенно, значит, еще все возможно!
Забудь. Это бред, чепуха. Никита не чувствует к тебе ничего, кроме ненависти. Все это сон, который больше никогда не приснится.
Григорий. Единственная реальность в ее жизни – отныне, и присно, и во веки веков. Аминь!
Но… в постель с ним пока не хочется. Спать – это да, но ведь он сразу не уснет. Не убаюкать ли его разговорами?
– Рассказывай, рассказывай.
– О чем?
– Об этих, ну алмазах необработанных. Где ты их видел?
– Говорю же, у одного человека. Как и ты, между прочим.
– Я? Нет, что ты. Я видела брюлики только на витринах ювелирных магазинов да на картинках.
– Видела, видела. У Резвуна.
При упоминании этой фамилии Римма чуть не подскочила. Она совершенно забыла о полученном сегодня письме! Надо будет рассказать Григорию об этом забавном совпадении: ее родной отец – дважды тезка и однофамилец с Николаем Александровичем Резвуном! Интересно, отец все еще живет в Хабаровске? Забавная все-таки история – узнать, что ты не полная и окончательная сирота-сиротинушка. С другой стороны, своему отцу, известному или нет, она все равно никогда в жизни не была нужна. Еще удивительно, что этот неведомый Резвун расщедрился подписать «Свидетельство о признании отцовства»… Как воспримет эту новость Григорий?
– Помнишь, мы встречали у него Новый год? Марина тогда умотала в Геленджик, а мы с тобой пошли к Резвуну. Помнишь, в шахматы играли?
– Новый год помню, а шахматы нет, – ответила Римма с острым сожалением.
Нет, она не о том жалела, что шахматы не помнила. Она жалела, что воспоминание об этой ночи, долгое время бывшее самым драгоценным ее воспоминанием, теперь потускнело по сравнению с новыми впечатлениями жизни, словно цитрин или фианит – рядом с подлинным бриллиантом.
– Ну бог с ними, не помнишь, и не надо, – нетерпеливо сказал Григорий. – Я их и раньше сто раз видел. Они уникальные – костяные, вернее, из клыка моржового. Николай сказал, это память от деда, который работал долгие годы в Якутии, поэтому фигурки вырезаны не как обычные пешки-ферзи, а в виде туземных богов. Вместо коней – олени, тура – юрта, ну и все такое. Очень забавно, хотя работа не бог весть какая тонкая. И в тот вечер я как-то впервые обратил внимание, что во всех фигурах в головы вставлены какие-то камушки. Сам не знаю, почему я раньше этого не замечал. Впрочем, игрок из меня никакой, шахматы я вообще не люблю. А в тот раз начал Резвуну проигрывать – и дай, думаю, его отвлеку от доски. Начал ковырять один камушек и спрашиваю: зачем, мол, они здесь, это что, национальная якутская традиция – шахматы серыми камнями украшать. «Не столь уж они и серые, – сказал загадочно Коля. – Они очень даже разноцветные!» Взял белого ферзя, развинтил корону и вынул камушек. И я увидел, что с нижнего конца это – алмаз, да какой! Показал камни и в других фигурках. Мне таких и видеть в жизни не приходилось. Практически с горошину величиной, некоторые больше. Коля сказал, они все с одной стороны зачищены, хоть и не огранены. Камни редкостного качества! Белизна их, судя по тому, что я видел, удивительная. На языке ювелиров это называется «файнист вайт» – «отличнейшие белые». Чистота – «флоулесс», то есть самые лучшие, без малейших черных пятнышек или точек. Прозрачность – «лууп клин», то есть «чистые под лупой», абсолютно прозрачные, без видимых включений. Это мне Николай уже потом рассказал, все эти ювелирные тонкости. «Откуда дровишки?!» – начал я спрашивать. Он сначала отнекивался, потом, подвыпив еще, рассказал. Вы с Нинкой тогда концерт по телевизору смотрели. А я слушал про алмазы…