…Был ли Роман жадным? Если бы только кто знал, сколько денег он раздал в долг и сколько человек были ему должны! Я знала, случись что, можно побежать к Роме, и он выручит.
Правда, на своем последнем дне рождения в сентябре он сказал, что хотел бы собрать долги. Как-то горько и обидно, ты выручаешь — а тебя кидают, жаловался он гостям. «А зачем ты раздаешь?» — спрашивала Татьяна Витько, бизнес-леди, с которой он дружил. «Ну, как зачем? Они же просят!»
…Рома говорил, что жадность порождает бедность. Поэтому он и относился так к героям передачи «Деньги не пахнут». Их желание продать душу за сто долларов осуждал. Один раз продашь за сто — и большей суммы НИКТО НИКОГДА тебе не даст! Передача эта родилась в Питере, и смысл ее был поучительный: показать, куда может завести человека жажда быстрых денег. Так, например, в Древнем Риме напаивали рабов до скотского состояния, чтобы граждане видели, как это плохо. Но передача обрела иной смысл. Он сам испугался того, что столько подростков готовы за три копейки опозориться на всю страну. Он ушел, как только закончился контракт: переживал, что теперь не знает, как отмыться. А он всего лишь поставил перед обществом зеркало…
Зеркало
За время общения он сам стал для меня как зеркало, в котором я по-новому увидела людей. Например, ведущие различных клубных вечеринок, тамады всех мастей и «Деды Морозы» — неудавшиеся артисты, узнав, что я работаю с Трахтенбергом, считали нужным высказать мне свое «компетентное» мнение о нем. И начинали все ту же старую песню, рассказывая, что «у него есть наушник, и все анекдоты ему подсказывают», что «ведущий он плохой, они не раз об этом слышали от кого-то там…» и т. д. А в глазах их светились зависть: «Ведь он такой же, как мы, ну почему же ему так много платят?!»
Журналисты и артисты считали его похабником. Но он НИ РАЗУ не произнес матерного слова ни на радио, ни тем более на ТВ. Да просто потому, что радиостанцию за это могут лишить лицензии. Рома однажды даже заявил, что заплатит сто тысяч тому, кто пришлет ему запись, как он матерился в эфире. Такого не было. Но дураков, каких мало, оказывается, много, и его все продолжали мучить вопросами: «А почему вы материтесь?!» Недавно он дал в морду какому-то журналисту на ТВ. Ролик попал в Сеть, я увидела и поняла, как дико он устал оправдываться.
Люди видят только то, что хотят видеть.
Маска
И чаще всего они хотят видеть маску. Трагедия почти всех комедийных актеров, что их перестают воспринимать всерьез. Так было и с Ромой. От него ждали веселых анекдотов, отвязного поведения, и не все готовы были воспринять другие его качества. Вот что сказал об этом Юрий Ровеиский, советник генерального директора группы ОНЭКСИМ:
«Многие из публичных людей становятся заложниками своего образа. Именно образа, когда нас запоминают такими, какими мы себя сделали, да и мы сами привыкаем к своему стилю и не находим времени, чтоб его изменить и подумать о том, кто мы такие на самом деле. Когда я слышал Романа в многочисленных передачах, ток-шоу на радио, он казался мне ярким остряком, балагуром и мастером эпатажа. Но все, как всегда, меняет случай — в 2006 г. Роман принимал участие в международной конференции РБК в Токио. И каково же было мое удивление, когда он пришел рано утром на первое пленарное заседание в костюме, галстуке и белоснежной сорочке. Более того, он как заправский работник финансового сектора стал задавать чиновникам и бизнесменам, выступавшим на конференции, массу вопросов об инновационном развитии экономики и возможности применения японских технологий. Удивление участников конференции было безграничным. Это был не тот Трахтенберг, который буквально вчера сыпал анекдотами и по-доброму подкалывал гостей на вечернем приеме. Мы очень много говорили с Ромой после этого — почему, зачем, откуда эта многогранность в нем? Он ответил очень просто: „Так удобнее, старик, за шутками меня слышат больше, чем если бы я что-то пытался донести с серьезным лицом“.
Наверное, он был прав».
Отчаяние
«Сидит на улице мужик и плачет. К нему подходит прохожий. „Ты чего?“ — „Понимаешь, я двадцать лет строил дома в этом городе, но никто не зовет меня домостроителем! Я десять лет строил мосты, но никто не зовет меня мостостроителем!.. Но стоило мне один раз по пьяни трахнуть козу…»
Рома любил этот анекдот, он хорошо иллюстрирует отношение людей к ближнему своему. Споткнуться достаточно один раз…
«Меня никуда никогда не позовут, — сказал он еще в самом первом интервью. — Ни в Кремле, ни на центральных каналах мне не быть. Они меня считают матерщинником. Почему? Если я знаю кучу матерных анекдотов, почему они думают, что я не запоминаю те, что без мата?!»
В свое время он выбрал фольклорный жанр, потому что с этим никто не работал; потому что тема была ему интересна; интересна она была и публике. Но, как я написала в самом начале, такие шоу происходили только в ночных клубах и на закрытых вечеринках, где посетители были предупреждены. Сейчас же подобный юмор есть даже на ТВ! Но Роман, как первопроходец, пострадал за всех. Ему приклеили ярлык и не хотели видеть его другим. От отчаяния в какой-то момент его спасла вера. Он пожаловался Ифраху, что в жизни у него клоунская роль, в нем видят только шута и похабника. И, может, на самом деле он такой ужасный грешник? В ответ он услышал, что никакого греха в его ремесле нет. На человеческую жизнь выпадает много печали, горя, проблем и бед. А Рома своим искусством дарит людям веселье, смех, возможность ненадолго забыться или через призму анекдота посмеяться над собственными страхами и бедами. Ифрах сказал, что у шутов и клоунов есть доля в грядущем мире. Есть старинная история, как один очень большой праведник и раввин увидел пророка Элиягу, и спросил его, кто достоин доли в грядущем мире? Пророк осмотрел площадь и сказал: «Никто». Потом увидел двух клоунов-бродяг и сказал: «Вот только эти достойны». — «Но почему? Ведь на площади много знающих и праведных граждан». Пророк сказал: «Эти двое веселят людей…»
Путешествия
— Мама-а! — опять начинает Роман, развалившись в кресле самолета.
— …Купи мне мишку!!! — весело подхватывают двести пятьдесят пассажиров самолета.
…Татьяна Витько, бизнес-леди, к которой обращен этот хор голосов, в панике хватается за голову. Вместе с Трахтенбергом они возвращаются из поездки в Японию. Отдыхали большой компанией, Рома увидел, как один из мужчин купил своей девушке в подарок игрушку-медведя, и заявил, что хочет такого же.
— Мама, купи мне мишку, — шутливо потребовал он. — Когда купишь?
Шутка неожиданно прижилась, и всю поездку он доставал Таню с покупкой медвежонка. Он звал ее мамой, хотя был старше. Может, потому, что она была еще и его работодателем: Таня — хозяйка фестиваля «Валенки на снегу», проводимого на Рублевке. Рома там ежегодно работал Дедом Морозом, а в итоге… оказался другом семьи. Не просто другом: вместе они объехали много стран. Рома жаждал увидеть как можно больше, еще в молодости путешествовал автостопом, а уж когда появились деньги, желание посмотреть мир только усилилось… Обычно Таня брала своих детей, Рома брал сына Льва-Давида, и большой компанией они отправлялись на отдых.
«С ним очень удобно было, — вспоминает Таня. — Он всю поездку заранее продумывал, где и что мы должны посмотреть. Гиды чувствовали себя двоечниками рядом с ним. Может, поэтому они старались удивить, чем могли. Однажды в Дамаске гид нам заявил, что у них на рынке можно трюфеля купить по сто долларов за килограмм, а если поторговаться, то и за тридцать! Трюфеля стоят тысячи долларов за килограмм, и потому муж мой, который в той поездке был с нами, заявил, что это полная чушь. Однако мы его уломали. И вот на жаре, спустя два часа шатаний по какому-то грязному цыганскому рынку, мы набрели на что-то, похожее на трюфеля. «Ты, мать, их попробуй, а то я вкуса не помню», — предложил Рома.
Я кусаю, их можно есть сырыми, но вкус непонятный. Все же мы их купили. А вскоре мне стало плохо. Может, грибы и настоящие, да рынок был очень грязный. Рома наливает мне стакан виски и говорит, чтобы выпила залпом. Вечер для меня был окончен, однако виски вылечило. С утра трюфеля стали скользкие, но мы их помыли и… забрали с собой в Москву, где я бросила грибы в морозилку и забыла про них. Рома вспомнил о трюфелях спустя год, позвонил и предложил… выбросить. «Все твоя еврейская жадность! — сказала я. — Это же надо было обойти весь рынок, купить, отравиться, привезти их в Москву, а через год решиться наконец выкинуть!»
…Мы обычно дружили с гидами, обменивались телефонами, приглашали в гости, но никто не предполагал всерьез, что какой-нибудь бедный араб приедет в Москву. И все же однажды Роме позвонил один гид-сириец, сказал, что год назад показывал нам достопримечательности и мы его приглашали к себе. Так вот он в Москве, у него день свободен, и он готов прийти в гости. Рома в изумлении позвонил мне: что делать? Мой муж сказал, что ни в коем случае нельзя пускать домой совершенно незнакомого человека. Однако Рома все же пригласил того гида, накормил его…
…Мы обычно дружили с гидами, обменивались телефонами, приглашали в гости, но никто не предполагал всерьез, что какой-нибудь бедный араб приедет в Москву. И все же однажды Роме позвонил один гид-сириец, сказал, что год назад показывал нам достопримечательности и мы его приглашали к себе. Так вот он в Москве, у него день свободен, и он готов прийти в гости. Рома в изумлении позвонил мне: что делать? Мой муж сказал, что ни в коем случае нельзя пускать домой совершенно незнакомого человека. Однако Рома все же пригласил того гида, накормил его…
Еще из каждого путешествия Рома привозил уникальный сувенир. Он специально оставлял время, чтобы разыскать что-нибудь такое, что только в данной стране делают. И любил поесть местную еду в каждой стране. Как правило, в красивом респектабельном месте, но мог изменить себе. Однажды мы вдвоем ушли с официального приема и отправились гулять по ночному Берлину. Во втором часу ночи нам захотелось есть, мы нашли какую-то забегаловку, типа привокзальной столовой для бомжей. Нам дали одну салфетку на двоих, кетчуп вываливался из булочки, а окружающие глазели на нас, как на инопланетян. Он тогда был в строгом костюме, я в вечернем платье, бриллиантах… «Теперь осталось еще заночевать в трубе, — предложил Рома. — Я в юности так спал. Там тепло и сухо».
Тогда родилась идея вспомнить молодость и отправиться по Германии австостопом. Деньги с собой взять, но не тратить их. Решили попробовать снова стать студентами, есть в супермаркетах незаметно от охраны, ночевать под мостом. Супруг мой покатывался от смеха над нашими планами, но нам даже представлять, как сложится подобное путешествие, доставляло удовольствие. Жаль, что идея не осуществилась, как и идея съездить в Антарктиду…»
Театр
— Я хочу умереть на сцене! — твердил Роман во время своего последнего эфира на радио, еще не зная, что жить ему остается пару часов…
— Ну, хватит уже, что ты все о смерти заладил, — просила Лена Батинова, которая вела с ним передачу.
— У меня завтра спектакль! — повторял он. — Красиво было бы выйти на сцену и умереть…
В тот вечер он должен был ехать в Санкт-Петербург, где участвовал в спектакле «Уикенд по-французски». Ради театра Рома мотался между двумя городами. Возможно, именно ради театра он в тот вечер отказывался уезжать на «скорой». Его повезли в больницу, когда ему стало совсем плохо, на свой субботний спектакль Роман так и не попал… Тот был посвящен его памяти.
«Мне в пятницу позвонил продюсер, сообщил, что все билеты проданы, — вспоминает партнерша Романа по спектаклю народная артистка России Ирина Мазуркевич. — Сказал, что с Романом созвонился, тот приедет, хотя голос у Ромы какой-то печальный… Сейчас странным кажется, но вначале я была против того, чтобы Рома играл. Наш спектакль шел уже почти три года, и тут режиссер сказал, что решил ввести нового артиста и что это будет Трахтенберг. Но он ведь не драматический актер, он эстрадник, а они все самодостаточны — принимайте меня таким, какой я есть!..И вот он начал приезжать на репетиции, летал из Москвы, но всегда появлялся вовремя. Сначала репетировал с другими артистами, а я сидела в зале, смотрела на происходящее и думала, что ничем хорошим это не кончится. Он видел мое скорбное лицо, я видела, что партнеры ему помочь не могут и мои худшие подозрения оправдываются. Потом поняла: деваться некуда, и пошла знакомиться. „А давай на „ты“!“ — сразу предложил он. „Я не обещаю сразу. Не потому что меня нельзя на „ты“, я сама не могу сразу на „ты““….После репетиции Рома у девочек спросил, сколько мне лет, удивился и стал звать по имени-отчеству. А меня удивило, что он оказался очень умным человеком. Среди артистов такое встречается очень редко. Оказалось, что он много ходит по театрам, много видит, в Питере ходит даже по студенческим и молодежным театрам. Сказал, что видел одного коллегу в спектакле, в который тот ввелся. Все вокруг были нормальные, а тот совершенно беспомощный. Рома сказал: „Я не хочу позориться. Пока не будет все хорошо, не выйду на сцену!“ Поэтому он слушал советы, ему можно было делать замечания. Он говорил: „Так ты, барин, покажи, а мы переймем!“ И у него все начало получаться, и было видно, что работа доставляет ему удовольствие.
Если бы еще немножко, мы бы с ним подружились. С ним было очень легко, как обычно бывает при общении с умными интеллигентными людьми. Что его развязность — всего лишь маска, стало видно практически сразу.
…Однажды само его присутствие в моей жизни спасло меня от неприятностей. Я тогда ехала на дачу, впереди идущий грузовик долго пыхтел газами в мою сторону, и в итоге я решила обогнать его. Впереди никого не было, но, как бывает в таких случаях, откуда ни возьмись, нарисовались гаишники. Меня остановили. Я прошла в их машину, и они стали говорить, что ждет меня лишение прав. „Может быть, я штраф заплачу?“ — умоляла я. „Мы даже не знаем, какая сумма штрафа тут может быть“, — тянули они, вымогая деньги. „Может, я позвоню кому-нибудь и спрошу?“ — продолжала я, хотя знала, что стоит это тридцать тысяч рублей. „И кому мы позвоним? Роману Трахтенбергу, что ли?“ — спросил гаишник. Оказывается, в мои права как-то попала Ромина визитка. Я уже думала, что потеряла ее.
— Не стоит ему звонить, он за границей отдыхает.
— А откуда вы его знаете?
— Мы с ним в одном спектакле участвуем.
— Вы артистка, что ли? — тут он в первый раз посмотрел на меня. — А, это вы. Ну тогда… Тогда поезжайте, только осторожно.
Я так и не успела Роме рассказать эту историю».
Эпитафия
Этой осенью по тусовке ходила идея, что Бог, наверное, собрался снимать кино: он забирает для себя самых лучших, умирают артисты, писатели. «Давай напишем про это пьесу», — предложил он мне. И ушел участвовать.
Однажды спросила у Ромы, а какую бы он хотел эпитафию для себя? Многие ведь при жизни думают об этом. Так, писательница Тэффи просила, чтобы на ее могиле написали: «Здесь лежит Тэффи. ВПЕРВЫЕ ОДНА».
Рома ответил, что ему все равно, что напишут, лишь бы не как у Баркова: «„И жил грешно, и умер смешно“. По слухам, Барков по пьяни утонул в сортире. „Хотя лучше написать что-нибудь практичное, — продолжил он. — Как в анекдоте, надпись на надгробии: „Здесь лежит известный портной Зяма Гольдштейн“, — и внизу приписка: „А его жена до сих пор держит магазинчик готового платья по адресу…“»
Наверное, в этом обаяние еврейского народа: на любую беду можно придумать повод улыбнуться. Уныние — самый большой грех. После смерти Ромы о нем стали говорить много хорошего. А при жизни он сам любил рассказывать о себе небылицы. Когда его спрашивали, зачем портит себе имидж, отвечал: «Плохая реклама — только некролог».
Елена Черданцева, журналист, литературный редакторПуть самца
Вступление
Я начал работать над этой книгой потому, что внезапно впервые в жизни остался совсем один.
Жены не было. Потому что я от нее ушел к любовнице.
Но и любовницы не стало. Потому что ее я выгнал.
Каких-то других постоянных партнерш на горизонте также не наблюдалось. Потому как с незамужними я держу дистанцию: подружил чуть-чуть — и до свиданья, пока-пока. Ведь они опасны, ибо, в силу своего коварства или ввиду многочисленности популяции, стремятся попасть в «Красную книгу», то есть в твой паспорт. А мои замужние любовницы, с которыми мне было бы удобно, живут по тому же циничному принципу, что и я. То есть приезжают ко мне, когда этого хотят они, а совсем не тогда, когда я подыхаю от тоски в голоде и холоде. Когда некому сварить суп и залечить сердечную рану. Им твои проблемы до фонаря.
Желая убежать от такого неожиданного кошмара, я подался туда, куда нормальному человеку пойти и в голову не стукнет: в писатели. И решил посвятить свое творчество тому, чего в моей жизни было навалом, как мусора на помойке, и что однажды вдруг исчезло, как снег в период оттепели. А именно, бабам!
Я, правда, не знаю, как бабцы отреагируют на мой труд. Будет ли им интересно узнать, что мы, мужики, часто невооруженным глазом видим все их приемы, ужимки и прыжки. И что иногда точно знаем, где у них кнопочка, на которую нужно нажать, чтобы все срослось.
А мы знаем, потому что изучаем их всю жизнь и следим за ними внимательнее, чем они думают. Начинаем исследования уже в подростковый период, а заканчиваем… Да никогда конца этому не будет.
Вначале, по малолетству, в голове роится только одна мысль: кого бы, кого бы?!! Потом мы слегка взрослеем, у нас появляется юношеское эстетство, и хочется уже чего-нибудь эдакого. Например, девственной чистоты. И ты изучаешь именно эту горную породу. Проходит какое-то время, появляется цинизм, и тянет на проституток, олицетворяющих мегаполисную грязь. С теми приятней, зато с этими гораздо проще! Не надо кривляться, уговаривать, они вынуждены принимать нас такими, какие мы есть….Потом приходит осознание того, что вообще не интересен секс как таковой, а хочется любви: чистой и светлой. Сначала с женой, но потом и с ней неинтересно — потому что она уже есть, — и тогда находишь любовницу. Причем талантливую и перспективную, чтобы ее общение с тобой не прошло даром. Ты ведь уже известен и богат и можешь ей помочь. Тебе кажется, что девица, которая строит себе карьеру, по гроб жизни должна быть благодарна тому, кто поможет ей выйти в люди. Ты думаешь именно так потому, что сам был бы благодарен подобной помощи — в свое время. Но ты и тут просчитываешься. На поверку эта вулканическая порода: любовница и начинающий талант в одном лице оказываются одной, да притом еще и самой заурядной бл…ю…