И хотя все это превосходило мои самые невероятные мечты, я кое-что узнал, и это знание далось мне нелегко. Слова могут подарить людям надежду. Они странным образом сделали меня богатым и знаменитым. Благодаря им мое фото появилось на обложке журнала «I». Но одну вещь слова делать не могут.
Они не могут возвратить людей к жизни.
Глава 35
Я закончил редактировать свою последнюю книгу и поливал лодку водой, размышляя над тем, куда отправиться ловить рыбу следующим утром. Так я давал мозгу отдых. Мой редактор и мой издатель с нетерпением ждали рукопись, чтобы вцепиться в нее. У них были большие планы. Я же намеревался сначала прочитать ее детям. Я так всегда делал. Они были моей лакмусовой бумагой. Единственным человеком, которому я отдал рукопись, была Джоди. У нее был единственный экземпляр рукописи новой книги, и, судя по сообщению, которое она оставила на автоответчике накануне вечером, она как раз закончила ее читать.
Я сказал детям, и они с восторгом ждали. Мы должны были начать этим вечером и прочитать книгу за четыре-пять вечеров. Больнице нравилась открытость, возбуждение. Мне позвонили оттуда и спросили, не могли бы мы перенести «чтение» в ближайшую аудиторию. И добавить к слушателям пару сотен человек. Я ответил «нет».
Я был в нескольких минутах езды от больницы, когда зазвонил телефон. Это был Род. Его голос дрожал.
– Она спрашивает о тебе… и поторопись.
Спустя девяносто секунд я посмотрел на спидометр. Он показывал сто десять миль в час.
Джоди уже было шестнадцать. Красивая молодая девушка. Когда я приехал, мне коротко рассказали о случившемся. Она вышла из школы, остановилась на углу улицы. Жевала виноградную жвачку. Джоди шла домой, чтобы принарядиться для танцев на школьном вечере. Она не заметила автобус, который ослепил ее. Мне сказали, что она читала на ходу. Зачиталась.
Пчела отвлекла женщину за рулем автобуса, она дернулась. Автобус выехал на тротуар и сбил Джоди на скорости сорок миль в час.
В коридоре рыдали медсестры.
Я аккуратно просунул руку под ее ладони.
– Привет, детка.
Ее веки дрогнули. Тело было изломано, искривлено. На губах запеклась кровь. Она попыталась заговорить. Потом попыталась еще раз, сглотнула. Ее глаза смотрели в точку на границе между этим миром и следующим.
– Расскажи мне историю. – Джоди сжала мою руку. – Почитай мне…
Она впала в кому. Аппарат искусственной вентиляции легких. Система жизнеобеспечения. Медсестра протянула мне пластиковый пакет с листами моей рукописи. Их собрали на улице. Я сложил страницы по порядку и читал без остановки девяносто семь часов. Когда на мониторе надо мной появилась прямая линия, чаша внутри меня, та, в которой была моя любовь, разлетелась на миллион острых кусков. Осколки остались глубоко во мне.
Несколько дней спустя мы похоронили Джоди. Я стоял рядом с ее гробом, слушая, как Моника издает звуки, которые я никогда не слышал у человека. Я смотрел, как мои слезы текут по дереву крышки. Я стоял, и мне было больно. Такой боли я никогда не испытывал. На планете шесть миллиардов… Почему она? Какой Бог смог это сделать? Я поклялся, что никогда больше не расскажу ни одной истории. Никогда не загну уголок ни одной страницы.
Виктор Гюго когда-то сказал, что надежда – это слово, которое Господь написал на лбу каждого человека. В самом деле?
Тогда к черту надежду.
Шли дни. Мой телефон разрывался от звонков, поэтому я дошел до конца причала и скормил его рыбам. Я не хотел читать детям. Ни в этот вечер, ни в какой другой. И мне было наплевать, прочтет ли кто-нибудь что-то из моего. Я не ел, я не спал. Я заливал неутихающую боль джином с тоником, так продолжалось месяц. Я не хотел ловить рыбу. Не хотел разговаривать. Не хотел жить.
Алкоголь и одиночество подпитывали мой гнев. А я был очень, очень зол.
Слово «отшельник» не подходит. Я отсоединил свое сердце от тела, которое его питало. Я никого не видел, и никто не видел меня. Прошел год без единой книги. Начались разговоры. Одна настойчивая репортерша заплатила служащему на почте, где я арендовал абонентский ящик, чтобы тот позвонил ей, когда я приду забирать почту. Он это сделал. Я вышел, и она сунула микрофон мне в лицо. Свет камеры ослепил меня.
– Вы пишете?
Мой ответ не был невежливым.
– Н-нет.
– Значит, вы ее закончили? Шестую книгу «Пиратских хроник»?
Я пожал плечами. Кивнул.
– Она вам нравится?
Я снял солнечные очки, прищурился от бликов на воде, склонил голову к плечу, уставился куда-то в пустоту.
– Вы можете рассказать нам об истории?
Ее улыбка показалась мне привлекательной. Глаза – добрыми. Не слишком профессиональными. Она напирала, но просто делала свою работу. Я видал и похуже. На мгновение я задумался, не выпьет ли она со мной чашечку кофе. Но ради чего? Мой мозг не работал. Репортерша снова сунула мне микрофон.
– Джоди понравится эта книга?
– Д-да. Очень.
Я смотрел на нее. Слезы были близко. Я сел в свой грузовик и уехал.
«Нью-Йорк таймс» объявила: ОТШЕЛЬНИК ПОЯВЛЯЕТСЯ ВНОВЬ: ОН РАБОТАЕТ НАД СВОИМ ШЕДЕВРОМ. Я никогда не понимал шумихи. Я много чего не понимал. За шесть месяцев до объявленного в сентябре выхода книги, благодаря предварительным заказам через Интернет, мой манускрипт без названия занял первое место.
Сентябрь наступил и закончился. А книга так и не вышла. Это не значит, что она не существовала. Она просто не была напечатана. Репортеры исследовали каждую деталь, каждый след. Мой ящик на почте заполнился, потом письма стало некуда класть, но я за ними так больше и не приехал. Сколько бы раз я ни менял номер своего телефона, он все равно становился известен. Я перестал отвечать на звонки.
Таблоид опубликовал слух о том, что я встретил девушку, женился. Но через год она бросила меня. Слухов становилось все больше. Кто-то прошептал: «Трагедия». Я представления не имел, о чем они говорят.
Двумя годами ранее, когда мои книги разошлись неожиданно большими тиражами, мой издатель сделал мне подарок – «Мерседес». Самый быстрый из всех. Сияющий, черный. S65 AMG. Более шестисот лошадиных сил. Цена более 210 тысяч долларов. Для меня слишком броская машина, так что я редко ее водил. Но она была быстрой, поэтому я вывел ее из гаража.
В полдень я выехал из Джексонвилля. Рукопись – под бутылкой джина и литровой бутылкой с тоником, все завернуто и завязано в мусорный пакет, потому что в мусор все и должно было отправиться.
Я позвонил редактору и сказал:
– С-спасибо вам… п-правда.
Я позвонил своему бухгалтеру и велел ему записывать телефонные звонки, распорядился, как вложить деньги и что сделать с остатками моей библиотеки. Я позвонил своему агенту и сказал:
– П-прощайте и с-спасибо.
Стоило мне повесить трубку, мой телефон зазвонил. Меня вычислили сотрудники службы новостей Южной Флориды. Я ответил на звонок. Без долгого вступления репортер спросил:
– Насколько мы понимаем, ваше издательство подало против вас иск, чтобы заставить вас выпустить вашу следующую книгу.
– Это п-правда.
– Вы ее закончили?
– Д-да. – Чем меньше слов, тем лучше.
– И где она?
Я посмотрел на пассажирское сиденье, на котором лежала шестая книга, «Пират Пит и ненужные люди: последний закат», завернутая в пластиковый пакет.
– З-здесь.
– И как вы планируете с ней поступить?
Когда я честно ответил, природа интервью сразу изменилась. Мой ответ застал всех врасплох. Местная история сразу стала национальной, и я тут же оказался в прямом эфире.
– У вас есть рукопись? Почему она заключительная? Где вы находитесь в настоящий момент?
Я отхлебнул из бутылки и ответил на последний вопрос, сказав, не где я был, а где я буду. Потом я выбросил мобильный телефон в окно, он ударился об асфальт на скорости восемьдесят миль в час и разбился вдребезги. Я прибавил скорость, расстегнул ремень безопасности. Чтобы ничто не помешало моей голове удариться в стекло, открыл в крыше люк, пусть у пожара, который я собирался разжечь, будет достаточно кислорода.
В моей крови уже был огонь. Три четверти джина, одна четверть меня.
Я выбрал время и место – теперь и мост Кард-Саунд – по двум причинам. Во-первых, несколько лет назад мне крупно повезло, и здесь у меня был лучший улов тарпона за всю жизнь. Я подумал, что это будет хорошим местом, чтобы все закончить. Во-вторых, мне нужна была окончательность. Мост Кард-Саунд раскинулся над водами, в которых я ловил рыбу. Бонус: туда не пускали пешеходов, и мост был очень высоким. Шестьдесят пять футов над водой. Более, чем достаточно.
Я перестроился в другой ряд, гадая, появится ли кто-нибудь. Или всем будем все равно?
Им оказалось не все равно.
Машины стояли. Длинная череда задних габаритных огней. Пробка. Собралась толпа. В свете фонарей поблескивали видеокамеры. Прибыл фургон теленовостей, настроил свою антенну. Репортер встал перед камерой на фоне толпы и моста. Я был рад. Есть свидетели – нет сомнений. Я поджег конец тряпки, свисающей из канистры с бензином на заднем сиденье, надавил на клаксон и замигал фарами. Камеры развернулись в мою сторону. Толпа замахала руками. Некоторые размахивали моими книгами. Я посмотрел на мост, вдавил педаль газа в пол, рванулся вперед.
Им оказалось не все равно.
Машины стояли. Длинная череда задних габаритных огней. Пробка. Собралась толпа. В свете фонарей поблескивали видеокамеры. Прибыл фургон теленовостей, настроил свою антенну. Репортер встал перед камерой на фоне толпы и моста. Я был рад. Есть свидетели – нет сомнений. Я поджег конец тряпки, свисающей из канистры с бензином на заднем сиденье, надавил на клаксон и замигал фарами. Камеры развернулись в мою сторону. Толпа замахала руками. Некоторые размахивали моими книгами. Я посмотрел на мост, вдавил педаль газа в пол, рванулся вперед.
Потом я вывел машину на мост Кард-Саунд и вылетел с него.
Свидетели происшествия – а таких было много – говорили, что катастрофа была ужасной. Репортеры описывали, как моя машина пробила ограждение, в стороны полетели стекло, осколки бетона и искореженные части фонаря. Мощный мотор помог моему автомобилю описать дугу и исчезнуть в темноте. В полете машина совершила четверть оборота и вертикально вошла в воду. Некоторые говорили, что машина на долю секунды зависла в воздухе, почти замерла, тогда как другие клялись, что слышали, как я кричал, запертый в машине, горевший заживо. Так как темнота скрывала поверхность воды, удар оказался внезапным и громким, но не таким громким, как наступившая после этого тишина.
Широко раскрыв глаза, толпа затаила дыхание, а быстрое течение под мостом приняло машину и потащило ее и меня на дно канала, не оставив ничего, кроме пузырьков воздуха. Более ста ошеломленных людей одновременно набрали 911, некоторые включили карманные фонарики и начали осматривать поверхность воды. Другие прыгнули следом за мной, но только для того, чтобы через несколько мгновений самим просить о помощи. Вызвали частные спасательные суда, прибыли и водолазы, но течение в канале оказалось слишком сильным. Они качали головами и смотрели на восток.
– Вероятно, его унесло в океан.
Очень похоже на мою жизнь. Прибыли психологи и утешили тех, кто слишком расстроился из-за увиденного. Спустя два дня уборщики нашли на берегу мою разорванную рубашку вместе с брюками и одним ботинком. На полмили ниже по реке на глубине восемьдесят футов нашли машину и подняли ее на поверхность. Из нее достали мои вещи. Мешок для мусора с наполовину полной бутылкой джина, пустой бутылкой из-под тоника, очки «Коста Дель Марс», спиннинг, катушку, нож для шпаклевки, солнцезащитный крем, канистру для бензина на пять галлонов и несколько ламинированных карт. Тесты ДНК подтвердили, что это моя машина.
Хотя часть страны моя смерть не тронула, многих она огорчила. Спустя неделю состоялась поминальная служба. Толпы скорбящих, зевак и просто любопытных заполнили пляж к востоку от моста. Люди стояли под дождем, держа запятнанные слезами книги, стараясь подойти как можно ближе к импровизированному и растущему святилищу. В полном составе прибыли федеральные средства массовой информации. Церемонию вел местный священник. Он выразил сожаления по поводу того, что не встречался со мной, и сказал что-то о «красоте в прахе». Если и была какая-то красота, то стоявшие на пляже ее не увидели.
В следующие несколько месяцев агентства новостей высосали из этой истории все, что только возможно. Документальные фильмы, часовые передачи, расследования из двух или трех частей. В изобилии множились теории заговора. Через три месяца после катастрофы на полках появилась неавторизованная биография, на которую ушли «годы работы». Написанные мной книги снова заняли первые места в списках бестселлеров. На берегу появился бетонный столб, и место поклонения стало постоянным. Местный торговец, утверждавший, что видел все своими глазами, продавал футболки, кружки, коврики для «мышки», широкополые соломенные шляпы и мои книги в мягком переплете. Некие коллекционеры выставили на продажу «подписанные» первые издания, хотя я не помню, чтобы подписывал их. Местный университет открыл писательское отделение для особо одаренных. К первой годовщине моей смерти на экраны кинотеатров по всей стране вышел фильм с историей моей жизни. Меня играл один из моих любимых актеров. Хорошая работа. Фанаты выстраивались в очередь. К концу дня моей гибели я стал еще популярнее, чем когда-либо был при жизни. В последующие пять лет журналисты, комментаторы, блогеры, предсказатели и все, у кого были силы и голос, чтобы выступать перед аудиторией, исчерпали все до последней детали моей талантливой, трагической и короткой жизни, не оставив ни одного неперевернутого камня.
Но… книгу они так и не нашли.
Глава 36
Я очнулся на пляже. Голый. Замерзший. На моем лице лежала морская пена. Мой нос покусывал краб. Я понимал пару вещей: я не знал, как сюда попал, но, чтобы получить помощь, отсюда надо уходить. О том, что я жив, я догадался не по слепящему солнцу, запаху соли или крикам чаек, а по раздирающей боли в груди и в горле.
Я поднял голову, огляделся. Берег слева уходил вдаль. Берег справа уходил вдаль. Белый песок. Много деревьев. Шумные птицы. Ни одного человека. Мысли медленно возвращались. Тяжелые. Спотыкающиеся. Должно быть, я на каком-то острове. Странно, когда я закрыл глаза, мое состояние не изменилось.
Я не хотел выжить, и я не понимал, как мне это удалось. Очевидно, я проплыл большее расстояние, чем люди догадались обыскать. Я услышал шаги. Заскрипел песок. Потом появился он, одетый в белое. Сутана развевалась. Он нагнулся, бросив тень на мое лицо. Моим глазам понадобилось время, чтобы сфокусироваться. Он сказал:
– Тебя ищет очень много людей.
Я кивнул.
Он помолчал, глядя вниз, на пляж, потом снова посмотрел на меня.
– Ты хочешь, чтобы тебя нашли?
Это был простой вопрос. Сложным был ответ.
– …Нет.
Он кивнул. Еще одна пауза.
– Как долго?
Была такая британская рок-группа под названием «Квин». Может, она до сих пор есть. В любом случае, я вспомнил их песню под названием «Кто хочет жить вечно?». Кажется, это часть саундтрека к фильму «Флэш Гордон», о парне, который умер. Очнулся в другом мире. В моей голове звучала эта песня, и я знал, что это не для меня. Мои глаза впервые остановились на лице старика, и я почти уверен, что никогда не видел таких голубых глаз. Я прошептал:
– В-вечно.
Он выпрямился.
– Что ж, тогда идем. Если ты останешься здесь, то и в самом деле умрешь.
Я встал и сразу упал. Снова встал и упал во второй раз. Я поднялся в третий раз, и он подхватил меня. Я прислонился к нему. Он сказал:
– Ты не можешь разгуливать в таком виде.
Он снял через голову сутану. Под ней были черные брюки, черные туфли, черная рубашка с белым воротничком. Старик надел на меня сутану, помог сунуть руки в рукава. Одеяние задрапировало меня.
Шаг одной ногой, потом другой.
Мы прошли среди деревьев на другой берег острова, где он в защищенном месте оставил лодку. Двадцать четыре фута, мотор «Ямаха-250». Оказалось, что он священник со страстью к рыбной ловле. Я упал на носу. У меня кружилась голова. Я не был уверен, виноват в этом джин или авария или и то, и другое. Я потер затылок. Выяснилось, что я лишился почти всех волос. Одни пеньки. Я осторожно дотронулся до кожи на затылке и плечах. Она была чувствительной. Я вспомнил, как языки пламени обняли меня сзади. После этого я больше ничего не помнил.
Я спросил:
– К-как давно я…?
Он поднял якорь, провернул двигатель и ответил, не глядя на меня:
– Три дня назад.
Значит, это не джин. Наверное, обезвоживание.
– У в-вас есть в-вода?
Старик протянул мне бутылку. Она была холодной. На стенках выступили капли конденсата. Я сделал глоток, потом еще один и еще. Стало легче сфокусировать взгляд.
Священник завел двигатель и начал выводить лодку с мелководья. Он повернулся ко мне:
– Как мы будем тебя называть?
Об этом я не подумал. Ни о чем таком я не думал. Мысль о том, что я не умру, не приходила мне в голову. Мой мозг работал над вопросом: что теперь делать? Я не хотел никакого имени, потому что не хотел, чтобы ко мне кто-то обращался. Я пожал плечами, покачал головой.
Он кивнул, поджал губы, обдумал ситуацию. Через минуту он спросил:
– Как насчет Санди[22]?
– Что?
– Санди.
– В-вы хотите с-сказать, к-как день недели?
Он кивнул:
– Да.
Мир все еще оставался мутным, в нем было мало смысла, но это совсем не имело смысла.
– Почему… С-санди?
– Это мой любимый день недели.
В этом было еще меньше смысла. Думаю, мой пустой взгляд убедил в этом священника.
– Почему?
– Он обозначает начало. Новый старт.
Полагаю, в его сумасшествии была некоторая логика. Слово «Санди» грохотало внутри меня. Я посмотрел на старика. Он надел солнцезащитные очки. Я встал, прищурился. Он откинул сиденье рядом, взял другую пару и протянул ее мне.