Я раздвинула диван, постелила, Сережа, прислонившись к косяку двери, курил.
– Весьма многообещающие приготовления, – сказал он с усмешкой.
Я резко выпрямилась, посмотрела на него в упор.
– А ты что хотел? Для чего вообще сюда пришел? Я тебя не звала.
Сергей горько улыбнулся.
– Знаешь, – сказал он, – я до последнего момента не верил, что ты путана. Думал, прикидываешься. То есть разумом понимал, а вот поверить не мог. А теперь…
Я в изнеможении опустилась на диван, закрыла лицо руками. Тоска разрывала сердце. Слезы душили меня, я кусала губы, крепилась, чтобы не разреветься.
Сережка сел рядом со мной и осторожно, ласково обнял за плечи. Я вздрогнула, словно меня ударило током. Его огромные, широко раскрытые глаза с длинными пушистыми, словно у девушки, ресницами оказались совсем близко, и я, не отрываясь, как завороженная смотрела в них.
Потом он взял меня за руки, его прикосновения взволновали меня, и я удивилась, что еще способна на такие чувства. А потом… Потом он стал меня раздевать, торопливо, неловко, пуговицы и замки-»молнии» трещали под его нетерпеливыми пальцами. А я раздевала его… Профессионально и ловко, в душе проклиная и ненавидя этот свой профессионализм.
Потом мы занимались любовью. Сережка был абсолютно нормальным, здоровым юношей, с прекрасно развитыми гениталиями и здоровыми инстинктами. И я с горечью обнаружила, что в этом отношении он такой же, как остальные мужчины, не хуже и не лучше. Вздыхая и постанывая под ним, сглатывая слезы обиды, что лишена радости первого контакта с любимым человеком, что тянутся за мной, как многопудовые гири, все эти бизнесмены, чиновники, шофера, преподаватели вузов, бандиты, менты – все те, кого я ублажала своим телом три долгих года. И что могу предложить Сереже только свое тысячекратно оскверненное тело – как же он прав, что презирает меня.
Почти всю ночь мы не спали. Словно молодожены. Никак не могли насытиться друг другом. А под утро, когда за окном забрезжил ранний майский рассвет, Сережка вдруг приподнялся на локте и посмотрел мне в глаза.
– Знал бы я, что ты такая, не наговорил бы тебе всяких глупостей.
Я не ответила, только закрыла глаза.
– Сегодня у меня четыре пары в университете, – сказал Сережа. – Это кошмар, я просто не выдержу. Я лучше останусь. Так и буду лежать рядом с тобой весь день.
– Ты пойдешь, Сережа, – сказала я тихо, но твердо, не открывая глаз. – Мне тоже надо уйти. Поеду к Юлиной маме и обязательно зайду в гостиницу. Ведь я прогуляла вчера целый день, Нина Петровна мне не простит.
– Я убью всякого, кто посмеет тебя обидеть. И с особенной радостью эту злыдню, которая наживается на твоем теле.
– Сначала ты пойдешь в университет. Встретимся вечером. И я снова буду твоей.
– Я не доживу до вечера.
– Доживешь, – воскликнула я почти весело. – От ожидания еще никто не умирал. Только от переусердствования.
Тут я умолкла, вспомнив про Костю. «В доме повешенного не говорят о веревке». Я погладила Сережку по лицу, кожа у него была мягкая, нежная, как у ребенка, проросшая за ночь щетина почти не ощущалась. Мне ли не знать, какие рожи бывают под утро у мужиков, жесткие, как наждачная бумага.
– Ничего, Сережа, ничего, – приговаривала я ему, как маленькому ребенку. – Все образуется, все будет хорошо. А теперь давай вставать.
За завтраком я спросила:
– Когда четвертая пара кончается? – Я тщетно пыталась это вспомнить, начисто вылетело из головы, хотя сама когда-то училась в университете.
– В половине третьего, – ответил Сережка.
– Вот и отлично, – сказала я. – До полтретьего я успею и в гостиницу сходить, и к Юлиной маме съездить.
Из гостиницы меня наверняка уволили, и теперь нужно искать какой-то заработок, чтобы содержать Юлину маму, Сережу, и себя. Денег, что дал мне Артак Кучерян, хватит ненадолго. Ничего этого я Сереже говорить не стала. Сказала лишь:
– В полтретьего буду ждать тебя возле университета. В каком корпусе, кстати, последняя пара?
– В десятом.
– Там у входа и встретимся. Но учти, – сказала я, пристально заглядывая ему в глаза, – если я узнаю, что на лекциях ты не был, будешь ночевать сегодня у себя дома в Раскове.
Мы пешком направились к ресторану «Москва», где Сережка оставил машину. Она стояла на месте. Он довез меня до набережной, подъезжать к «Ротонде» я отказалась наотрез. Смотрела, как его «девятка» не спеша развернулась и покатила по набережной в сторону университета. После этого пошла в «Ротонду». На душе кошки скребли при мысли о том, что меня ждет в гостинице.
16
Уже подходя к «Ротонде» я поняла, что в нашей славной гостинице опять что-то стряслось. У входа группками стояли люди, о чем-то оживленно переговаривались – вещь совершенно необычная в столь ранний час. Напротив входа стояли «Скорая помощь», милицейский «уазик» и еще один «уазик» без особых примет, с табличкой на лобовом стекле «Дежурная УВД». Когда я подошла к двери гостиницы, она открылась и появились двое санитаров, несущих носилки. На них лежало завернутое в черный полиэтилен тело.
Сердце у меня болезненно сжалось. Захотелось узнать, кого вынесли на носилках. Но санитары, подойдя к «уазику» с надписью «Дежурная УВД», задвинули носилки в кузов и захлопнули заднюю дверцу. Я поспешила внутрь гостиницы, надеясь там узнать больше.
– Что случилось, опять кто-то умер? – спросила я у дежурной администраторши. Теперь за стойкой сидела другая дама, не та, что в тот раз. Судя по выражению ее лица, особой симпатии ко мне она не питала. Дама пропустила мимо ушей мой вопрос, поначалу вообще сделала вид, что не замечает меня. Потом вдруг обернулась и, как мне показалось, со злорадством сказала:
– Там тебя Нина Петровна спрашивает. И милиция интересуется.
Она криво усмехнулась. Напрасно, милиции я теперь не боялась.
– Так кто умер-то? – повторила я свой вопрос. – Кто-нибудь из постояльцев или…
Администраторша, будто не слыша, никак не отреагировала на мой вопрос.
Я решила, что Нина Петровна и милиция подождут, и направилась в отдел кадров. Секретарша, увидев меня, вытаращила глаза. Потом кивнула и сказала:
– Хорошо, что ты зашла. На вот возьми трудовую книжку… Уволена по 33-й статье, пункт Б, «Систематическое нарушение трудовой дисциплины».
Я догадывалась, что такое может произойти, но, когда секретарша вот так, не церемонясь, сунула мне трудовую книжку, я в изнеможении плюхнулась на стул, дрожащими руками взяла темно-зеленые корочки, машинально сунула в сумочку и стала лихорадочно соображать: ведь не ради трудовой книжки я шла в отдел кадров. А ради чего? Потом вспомнила и взяла себя в руки.
– Вы не подскажете, – голос у меня сел от волнения, – здесь у нас работает уборщица Даша, недавно, недели две назад устроилась, высокая такая, молодая.
– Даша Дмитриева, что ли? – спросила секретарша небрежно. – Так ведь ее тоже уволили.
– Как уволили? За что?
Я была на грани истерики.
– Как и тебя, за систематические прогулы.
– Прогулы? Она же не занималась вместе с нами этим.
– Этим не занималась, – усмехнулась секретарша, – во всяком случае, в гостинице. А вот на работу являлась, когда попало. Позавчера ночью, когда было у нас это ЧП, приперлась посреди ночи, пылесосить надумала. Она это днем должна была сделать. Перепутала, видно, день с ночью. Потом так ничего и не пропылесосила, бросила шланг и исчезла. И больше не появлялась.
– Вы не дадите мне ее домашний адрес? Пожалуйста, – попросила я.
– На хрена он тебе?
– Нужен позарез.
– Слушай, брось выдуриваться. Тебе надо с милицией разбираться. Они собираются тебя арестовать. Я удивилась, когда ты вошла. Думала, ты или где-нибудь далеко, или уже за решеткой сидишь.
– Из-за чего менты ко мне прицепились?
– Ваши девочки наговорили, будто ты все это сделала. И того первого, и эту.
– Кого? – спросила я. – Кого еще убили?
– Да Олю Колесникову, – ответила секретарша. – Которая на кухне работает, смурная такая. По лицу видно, что с придурью. Тоже все с вами крутилась.
Итак, Оля… Это ее выносили санитары.
Я зашлась кашлем, начала задыхаться.
Секретарша трясла меня за плечи, колотила по спине, поднесла стакан воды. Стуча зубами о его края, я сделала глоток и наконец вздохнула.
– Курить надо меньше, детка, – с презрением, смешанным с жалостью, произнесла секретарша.
– Когда ее убили? – выдавила я из себя. – Где? За что?
– Этой ночью, – ответила секретарша. – Подробностей не знаю, я же только в девять утра пришла.
– А где она была?
– Без понятия, – ответила она равнодушно. – У девчонок спроси. А еще лучше беги отсюда и спрячься, если можешь.
– Спрятаться? От кого?
– Да от ментов, дуреха, – рассмеялась она. – Твои подружки все на тебя свалили. Мол, ты на нее наезжала, на эту Ольгу. Однажды чуть до обморока не довела.
– Спрятаться? От кого?
– Да от ментов, дуреха, – рассмеялась она. – Твои подружки все на тебя свалили. Мол, ты на нее наезжала, на эту Ольгу. Однажды чуть до обморока не довела.
Горло снова перехватили спазмы.
– Давай, Светлана, беги, пока не поздно. – Она рассмеялась. – Может, удастся проскочить, у входа ментов нет.
Я выбежала из отдела кадров и направилась в комнату отдыха. Еще издали услышала гул голосов и отдельные выкрики. Среди них выделялись ленивый голос Наташи и ее подружки Лильки.
Капитан Потапов и лейтенант Васянин пытались получить хоть сколько-нибудь вразумительные показания. Воображаю, как это трудно, когда дюжина баб, перекрикивая друг друга, высказывает свои версии случившегося. Стоило мне появиться на пороге, как наступила гробовая тишина и все взгляды обратились на меня.
– Так, – сказал наконец капитан Потапов, – на ловца и зверь бежит.
– А мы уже собирались объявлять тебя в общероссийский розыск, – вторил ему лейтенант Васянин.
Я, не отвечая, прислонилась спиной к косяку двери, ожидая вопросов.
– А между прочим, Светочка, – пропела Нина Петровна, – вы сюда напрасно пришли. С сегодняшнего дня вы уволены за систематические прогулы. – Она помолчала, ожидая моей реакции. Но я не произнесла ни слова. – Зайдите в отдел кадров. Возьмите трудовую книжку.
– Я уже ходила.
– Ходили? – разочарованно произнесла Нина Петровна. – Зачем?
Снова наступило молчание.
– Да она это сделала, она! – воскликнула Наташа.
– Конечно, она, – подхватила Лилька, – и Костю убила она. И Олю.
– Точно, – заявила Лена, русская красавица. – Ольга, наверное, ее застукала, когда она лекарство в бутылку подсыпала. Вот она ее и того, чтоб свидетелей не было.
– Она последние дни как пришибленная ходила. Никого не замечала. Начнешь говорить – не слышит…
– Она как во сне жила!..
– А эта злыдня ее до обморока довела прямо на кухне!..
– Да не на кухне, а в раздаточной. Она чуть поднос с салатами не уронила!..
– Ничего подобного, едва сама на салаты не упала!..
Снова поднялся гвалт, и Потапов, потеряв терпение, грохнул кулаком по столу.
– Тихо, бабы!!! – заорал капитан.
Однако «бабы» продолжали говорить, правда, уже вполголоса и себе под нос.
– Я же сказал: тихо! Ядрена вашу душу мать! Ну-ка, живо все заткнулись! Ну!!!
Наконец воцарилась тишина.
– Вот так! – сказал капитан, побагровев от натуги. – Кто раскроет рот, убью на хрен!
Он сел к столу и стал дописывать протокол. Потом поднялся и посмотрел на меня:
– Ты поедешь с нами! Арестована по подозрению в убийстве Ольги Колесниковой… – Я продолжала неподвижно стоять. – На, подписывай! – капитан протянул протокол Нине Петровне.
– Ничего я не буду подписывать. На хрен мне это надо!..
– Чего ты не будешь подписывать, дура хренова? – Он подошел вплотную к Нине Петровне. – Чего ты не будешь? Да я тебя вместе со всей твоей кодлой в КПЗ определю, и любой прокурор мне санкцию на арест подпишет! – Капитан стал перечислять, загибая пальцы: – Совершение развратных действий в стенах гостиницы – раз! Незаконный оборот денежных средств – два! Несанкционированная торговля спиртными напитками – три! Ну, хватит с тебя?
Нина Петровна побледнела и, казалось, сейчас упадет. Капитан Потапов подтащил ее к столу и усадил на стул.
– Подписывай, дурила! – сказал он, подавая Нине Петровне шариковую ручку. – И не зли меня. Я и так сегодня на взводе.
Нина Петровна, не глядя, подписывала один протокол за другим, потом пришел черед девочек. Потом капитан сложил пачку исписанной бумаги, кивнул мне:
– Ну, пошли… – Обернулся к остающимся в комнате девочкам. – Если еще что случится, звоните! – сказал он хмуро и зло. – Если вспомните что или в таком роде… Только по всякой ерунде не звоните! По всякому дурацкому поводу… Никогда не думал, что с вами, бляхами, столько мороки будет!..
Лейтенант Васянин пристегнул мою правую руку к своей левой руке наручниками. Я ощутила, как жестко и бездушно обхватил холодный металл мое запястье. Так, скрепленные наручниками, мы и пошли к ждавшей нас у входа милицейской машине.
17
До здания областного УВД ехали молча. Там меня провели в уже знакомый кабинет и сняли наручники. Усадили на стул у окна. Сами заняли свои места, закурили. Я тоже закурила.
– Ну, моя красавица, – заговорил наконец капитан Потапов, – что скажешь?
Я ничего не сказала, выпустив изо рта облако дыма.
– Насчет Ольги – это правда? – спросил он.
– Смотря что…
– Что, – капитан вздохнул. – Что ты на нее наезжала?
Я молча кивнула.
– Зачем?
– Думала, это ее рук дело.
Оба оперативника посмотрели на меня удивленно.
– А у нее была такая возможность?
Я снова кивнула.
– Так! Очень интересно! – сказал Потапов. – Прямо как в детективе. У всех была возможность, у всех был мотив. Юлька Смирнова, ты, теперь вот Ольга…
– Юлька не могла! – горячо запротестовала я. – Она физически не могла этого сделать!
– Допустим, – согласился капитан. – Но ты-то ведь могла?
– Могла.
– И говоришь, Ольга тоже могла? Может быть, кто-нибудь еще?
– Да, еще Нина Петровна.
– Серьезно? – менты переглянулись.
– Слушай, детка! – подал голос лейтенант Васянин. – Может, ты мозги нам пудришь, а? Может, сама это все сделала? И дуры бабы правду говорят?
Ничего, кроме досады и усталости, я не чувствовала.
– Доказательства у тебя есть, начальник? – сказала я, втыкая окурок в пепельницу. – Кроме бабьей болтовни…
– Доказательства? – лейтенант Васянин цинично усмехнулся. – Вечно тебе подавай доказательства!
– Как умерла Ольга? – спросила я. – Так мне толком никто и не сказал.
– Ее нашли повесившейся в сортире, – ответил капитан Потапов.
Я вздохнула. Сердце болезненно сжалось, я едва сдержала слезы.
– В каком сортире? – спросила я, снова закуривая. – В нашем, в служебной части гостиницы?
– Ну да! – отвечал Потапов. – Одной официантке приспичило, она долго ждала у двери в сортир, но оттуда так никто и не вышел.
– Значит, там изнутри было заперто?
– Изнутри, – согласился Потапов. – На щеколду.
– И там решетки на окнах!..
– Точно! – подтвердил капитан. – Решетки остались неповрежденными, в окно никто не влезал.
– Так что ж они мне голову морочат! – воскликнула я. – С чего эти дуры вообразили, будто я во всем виновата? Я сквозь стены проходить не умею! И закрыть дверь изнутри не могла!
– Не могла! – усмехнулся капитан. – Потому-то мы с тобой беседуем вежливо и культурно, иначе посадили бы в КПЗ и проводили не беседы, а допросы.
Некоторое время я сидела молча, скривив губы, и злилась. С этими ментами всегда так. Бегаешь, стараешься, собираешь информацию, ломаешь голову над преступлением, а ведь это их прямая конституционная обязанность. А чуть что, они на тебя же все и свалят.
– Ладно, не дуйся, моя красавица! – сказал капитан Потапов извиняющимся тоном. – У нас работа такая: всех во всем подозревать.
– В том туалете следов борьбы не нашли? – спросила я прокурорским тоном.
– Нет, все чисто, – ответил Потапов. – И врач сказал: картина самоубийства стопроцентная. Вопрос в том, с чего это она на себя руки наложила?
– Она была истеричкой, – ответила я печально. – Спросите у девочек, если мне не верите. Только на болтовню их не обращайте внимания, требуйте факты.
– Ладно, без тебя знаем! – ответил Потапов с плохо скрываемым раздражением. – Говоришь, она могла подсыпать в бутылку лекарство?
– Могла. Но не подсыпала.
– Кто же тогда?
Я вздохнула. Рассказать им все, этим олухам, так они глупостей натворят, чего доброго арестуют Дашу. Им-то что! В случае неудачного расследования – выговор по службе, и то вряд ли, а меня и Сережку бандиты убьют.
– Ну, не тяни! – раздраженно бросил Потапов. – Давай рассказывай, что выведала! Если ничего – мы тебя прямо сейчас в СИЗО определим, вместе с твоей Юлькой. Улик достаточно, чтобы вам это дело пришить!
Ну, спасибо, удружили! Связалась с ментами на свою погибель. Теперь или тюрьма, или смерть от бандитской пули!
– Я, кажется, вышла, на след тех, кто убил Костю.
– Так, отлично! – обрадовался Потапов. – Давай улики, факты.
– Ничего я тебе не дам! – сказала я резко и зло. – Попрешься к бандитам с вопросами, они пошлют тебя, а меня грохнут! На хрена это надо! – Тогда в СИЗО! – сказал капитан.
Я вздохнула, посмотрела на них обреченно. Менты дружно заржали.
– Ладно, красавица, не боись! – успокоил меня капитан. – В СИЗО тебя сажать мы не будем, обещаем всячески беречь твою симпатичную шкурку. Но придется тебе все рассказать. Никуда не денешься!
И я стала рассказывать. Про то, как побывала в Раскове, у Кости в особняке, про лысого покупателя трубок, про банду, с которой когда-то был связан Костя. Услышав, что дверца в Костиной машине была прострелена, лейтенант оживился: