Было около пяти часов утра, и я посчитала, что сейчас еще рановато, чтобы звонить своей клиентке и договариваться о встрече. Правильнее всего будет доспать свою суточную норму, которую организм наверняка недобрал, «отдыхая» перед включенным телевизором.
Глава 11
— Алло, Надежда Сергеевна? Это Татьяна Иванова.
— Да, Танечка, здравствуйте, рада вас слышать.
— Мы не могли бы сейчас встретиться с вами?
— О! Неужели вы нашли преступников?!
— Пока нет, но мне необходима некоторая дополнительная информация, которую можете дать только вы.
— Приезжайте! Ученики мои придут только вечером, так что весь день я свободна и буду очень рада, если смогу чем-нибудь вам помочь.
В голосе моей клиентки не слышалось разочарования, и я была очень благодарна ей за это. Хотя я и озаботилась тем, чтобы заранее предупредить — расследование может затянуться, но самой-то мне было очень хорошо известно, что в моей практике большинство дел было раскрыто за гораздо меньшие сроки.
— А о чем вы хотели поговорить со мной, если не секрет? — неожиданно спросила Надежда Сергеевна, и тут только я поняла, насколько деликатна та сфера, в которую я собираюсь вторгнуться.
За последнее время я уже привыкла исходить из того, что либо Влад, либо Надежда Сергеевна причастны к преступлению. А что, если они-то как раз и непричастны? Что, если та небольшая доля сомнения, которая осталась у меня в отношении Зильберг, как раз и окажется ниточкой, ведущей к настоящему убийце?
Я сейчас начну расспрашивать, какие были отношения у профессора с Владом, не ссорились ли они, не конфликтовали ли, не говорила ли чего-либо подозрительного девушка Влада, если таковая имеется… Конечно, моя собеседница обязательно догадается, к чему я клоню. Она хоть и сентиментальна, но вовсе не глупа. Она расстроится, станет кого-нибудь подозревать, утратит свою веру в людей, а в результате окажется, что все это напрасно. Что настоящие виновники не имеют никакого отношения к людям, в чью порядочность она перестала верить с моей помощью. Это было бы в корне неправильно.
Нужно подать все это под таким соусом, чтобы у Надежды Сергеевны даже мысли не возникло — кто-то из студентов ее мужа и она сама находятся под подозрением.
Пора было отвечать на заданный вопрос:
— Я бы хотела, чтобы вы припомнили те моменты, когда вам приходилось общаться со студентами, которые дополнительно занимались по истории с Анатолием Федотовичем. В таком деле любой полунамек может оказаться ключом к разгадке. Ведь ребята довольно тесно общались с профессором, и мне бы хотелось знать: не говорили ли они вам в последнее время о переменах в его настроении, о каких-то странных фактах… обо всем, что как-то выделялось на привычном фоне их повседневных взаимоотношений.
По возникшей на том конце провода паузе я догадалась, что мой монолог собеседнице был не очень понятен. Честно говоря, он и мне самой был не очень понятен, но должна же я была что-то сказать!
— То есть… — неуверенно начала Надежда Сергеевна.
— Просто расскажите мне о них. О студентах, о своем муже, об их занятиях. Я понимаю, трудно вспомнить какую-то мелочь, которая когда-то показалась вам необычной, но о которой вы давно уже забыли — просто потому, что это была именно мелочь. Просто расскажите об их взаимоотношениях и по ходу рассказа вы вспомните что-то такое, что окажется полезным в расследовании.
— Танечка, думаю, я поняла вас. Постараюсь припомнить что смогу. Впрочем, из всех ребят я была знакома только с Владом. Он бывал у нас дома, и мы действительно несколько раз беседовали с ним…
— Вот-вот! Именно это мне и нужно. Если бы вы смогли припомнить содержание этих бесед, вы очень помогли бы мне.
— Хорошо, я жду вас.
На этот раз необходимость «разговаривать разговоры» вызывала у меня особенное отвращение. Мне казалось, что я, взрослая тетенька, строю козни, чтобы обманом отобрать у ребенка его любимую игрушку. Ощущение на редкость паршивое. Но поддаваться сантиментам я не имела права. Расследование должно быть закончено, а преступник — найден.
Непрерывно повторяя мысленно эту «мантру», я поднялась на третий этаж и позвонила в дверь.
Гостеприимная хозяйка открыла мне и пригласила пройти. Вторично очутившись в квартире профессора Разумова, я рассмотрела обстановку более внимательно, чем в первый раз.
Ковры на полу были очень толстыми и, несомненно, дорогими. Они приглушали звуки, и от этого в квартире царила атмосфера уюта и какой-то загадочности. Картины на стенах были подозрительно похожи на оригиналы. Журнальные столики карельской березы, какие-то секретеры и бюро, миллион лет тому назад снятые с поточного производства, бронзовые подсвечники, хрустальная люстра и масса других вещей, мелких и крупных, от которых за версту разило антикварной лавкой, плохо гармонировали в моем воображении с обликом рядового институтского профессора.
Уж кто-кто, а я-то прекрасно знала, сколько получает моя подруга Лена — рядовая школьная учительница. Известно мне было и соотношение между ее зарплатой и зарплатой директора. Вряд ли в вузах эти соотношения разительно отличаются. Да и номиналы… На сколько порядков может отличаться часовая ставка профессора от учительской? Пусть раз в пять она больше… или в десять… Даже если помножить это на учебные часы и прибавить сюда возможные доплаты за заместительство заведующего кафедрой, это недотягивает до серьезных гонораров. Например, моих. А я, к вашему сведению, не могу себе позволить складывать газеты на столик восемнадцатого века из карельской березы.
И потом: нужно знать, где их брать, такие столики. А сие знание приходит только с опытом: человек, имеющий слабость к дорогим столикам, явно не один год вращается в определенных кругах… где же он такие бабки берет? Точнее — брал?
Да и сама квартира. Поселиться на набережной — это вам не в кулак свистнуть! Я знакома с людьми и покруче, чем рядовой преподаватель вуза, которые и в мечтах не видят такой возможности. А тут — на тебе! За какие же это заслуги, интересно было бы узнать? Возможно, здесь как раз все объяснимо. Дома эти старые, может, квартира досталась Разумову (или его жене) в наследство от кого-то из родственников. Но все эти факторы в совокупности у меня, как у сыщика, вызывают неподдельный интерес.
Покойный профессор, который с момента своей смерти уже успел показать себя в самых разных ипостасях — и как зануда, и как финансовый махинатор, и как герой-любовник, — неожиданно раскрылся передо мной с совсем новой стороны.
Откуда у него такие средства? «Курсовые операции», — как метко выразился мой хороший приятель Эрнест Эрастович Спиридонов? Несомненно, и они тоже, но масштабы здесь явно покруче. Уж не ведут ли дорожки в загадочный дом на улице Маркина? Если его посещает Зильберг, почему бы не бывать там и профессору? У меня нет точных данных, свидетельствующих о том, что высокие связи Зильберг получила именно через мужа. Возможно, именно профессор Разумов стал ее проводником в это злачное место…
Я так увлеклась своими рассуждениями, что не заметила: Надежда Сергеевна давно уже что-то говорит мне.
— …и когда он приходил, я все время готовила чай. Кстати, не хотите ли? У нас здесь неподалеку кулинария, еще с тех времен сохранилась! У них всегда прекрасное свежее печенье. Совсем как домашнее, я всегда беру у них к чаю. Я, знаете ли, плохая хозяйка — совсем не умею ничего печь, — смущенно заметила она после небольшой паузы, как будто это и правда могло сейчас считаться серьезным недостатком. Кажется, от внимания Надежды Сергеевны ускользнул тот момент, когда хозяйки, не умеющие печь, перестали считаться плохими, а хозяйки, печь умеющие, превратились в музейную редкость.
— О, большое спасибо! Только я бы предпочла не чай, а кофе.
Силы небесные! Оказывается, в этом доме есть даже настоящий кофе! Не тот вонючий порошок, который ленивые невежды разводят в теплой водице, а настоящий, заправский кофе, который нужно сначала смолоть в кофемолке, вдыхая восхитительный аромат молотых зерен, а потом терпеливо прогревать на самом слабом огне, сняв за секунду до того, как он начнет закипать.
Уважение мое к хозяйке дома подскочило сразу на несколько пунктов. Еще немного, я и готова буду снять с нее все подозрения!
Предупредив меня, что приготовление кофе займет некоторое время, Надежда Сергеевна удалилась на кухню, сказав, что я могу чувствовать себя как дома, и предложив мне для просмотра несколько журналов.
Однако журналы интересовали меня гораздо меньше, чем старинное бюро, стоявшее в уголке и таившее в себе самые разнообразные ящики и ящички, вызывавшие у меня зудящее любопытство. Едва только хозяйка вышла из комнаты, я с видом шкодливой кошки прокралась в интересующий меня угол и, как ночные воры ощупывают неподвижно лежащего пьяницу, начала обыскивать бюро.
Однако журналы интересовали меня гораздо меньше, чем старинное бюро, стоявшее в уголке и таившее в себе самые разнообразные ящики и ящички, вызывавшие у меня зудящее любопытство. Едва только хозяйка вышла из комнаты, я с видом шкодливой кошки прокралась в интересующий меня угол и, как ночные воры ощупывают неподвижно лежащего пьяницу, начала обыскивать бюро.
Мне попадались какие-то записки, чеки, квитанции по оплате за квартиру и за телефон, разные бытовые записи, каких немало найдется в любой квартире среднестатистического российского гражданина. Ничего компрометирующего или наводящего на мысль.
Только одна квитанция привлекла мое внимание. Это был счет по оплате услуг типографии на очень крупную сумму. После мелких счетов за квартиру и телефон… я даже еще раз внимательно рассмотрела число — нет ли там в середине запятой, которую я второпях пропустила? Но запятой не было, и число сияло, записанное в нужной графе, во всей своей полноте и завершенности. Дата на квитанции свидетельствовала о том, что счет был оплачен еще при жизни профессора, а тип документа говорил о том, что оплатили наличными.
Факт существования квитанции еще не доказывает, что упомянутые наличные были собственными средствами профессора Разумова, но уж больно сумма хороша! Надо будет в эту типографию заглянуть.
Я сложила квитанцию и засунула ее в карман. Конечно, мои действия можно было квалифицировать как воровство, но, убежденная, что действую в интересах истины, я отпустила себе этот грех.
Тем временем из кухни стал доноситься чудесный запах, который доказывал, что Надежда Сергеевна готовит кофе почти так же хорошо, как и я.
— Вот и кофе, — сказала она, появившись в комнате с небольшим подносом, на котором располагались маленькие чашки и кофейник.
«Не хватает еще, чтобы это оказался какой-нибудь севрский фарфор», — подумала я, с большим интересом разглядывая сервиз, действительно очень тонкий и изящный.
— Танечка, кроме того, что я уже сообщила, я мало что смогу сказать вам, — говорила Надежда Сергеевна, продолжая монолог, начало которого я пропустила мимо ушей, пока разглядывала антикварные редкости, заполнявшие квартиру.
Мы сидели в креслах возле небольшого столика и, попивая напиток, действительно мастерски приготовленный, беседовали об особенностях взаимоотношений студентов и преподавателей.
— А вообще… например, Влад — как бы вы его охарактеризовали?
— О, это очень впечатлительный мальчик! Все эмоции — очень бурные, всегда ярко выраженные… причем частенько он мог от бурной восторженности тут же перейти к такому же бурному негодованию.
— А с Анатолием Федотовичем у него не возникало недоразумений из-за этого?
— Ну что вы! Какие недоразумения! Ведь Влад совсем еще мальчик, Анатолий Федотович прекрасно понимал это, — в голосе Надежды Сергеевны прозвучало самое искреннее удивление моим странным вопросом, и не было никакого намека на то, что она старается покрыть какие-либо конфликты, возникавшие между профессором и его учеником.
— Напротив, он всегда стремился внушить Владу, что не нужно так откровенно проявлять свои эмоции, пытался подействовать… воспитательными мерами, — продолжала она. — Но не напрямую, а намеками, примерами… Анатолий Федотович был очень деликатным человеком.
Моя собеседница снова загрустила, и я начала беспокоиться, как бы она опять не расплакалась. Сменю-ка я тему.
— А вы не знаете, у Влада есть девушка? Может быть, он дружил с кем-то или кто-то ему нравился?
— Насколько мне известно, нет. И думаю, всему виной именно его эмоциональность. Такие люди обычно не хотят довольствоваться просто равными себе, со всеми их достоинствами и недостатками. Они ищут идеал и хотят, чтобы их возлюбленный или возлюбленная непременно были воплощением всех мыслимых и немыслимых достоинств. — Надежда Сергеевна вздохнула. — Думаю, если бы у Влада была девушка, это могло бы очень помочь ему… во всем.
Девушка сорвалась. Значит, узнавать о возможных причинах испуга Зины и двусмысленного поведения студентов мне придется либо сейчас, у Надежды Сергеевны, либо, как бы ни претило мне использовать жесткие методы по отношению к ребенку, у самой Зины. Но сначала нужно попытать счастья здесь.
— А вы не припомните, когда Влад в последний раз был у вас, он… кстати, а когда он в последний раз был здесь?
— В последний раз? Может быть, за неделю или за полторы, до того как… все это случилось.
— Вы не заметили: в то свое посещение он не выказывал чего-то необычного в своем поведении? Не было ли каких-то поступков, нехарактерных для него?
— Кажется, нет… А почему вы спрашиваете?
Черт! Кажется, я прорвалась. Я поспешно дала задний ход, без остановки выбалтывая все, что приходило на язык, лишь бы только в голове у моей собеседницы не задержались ненужные подозрения, которые, кажется, возникли у нее из-за моего слишком прямого вопроса.
— Видите ли, Влад имел возможность контактировать с профессором и в рабочее время, в отличие от вас. Может быть, он стал свидетелем какого-то случая или происшествия, на первый взгляд незначительного, которое чем-то обратило на себя его внимание, и он в разговоре упомянул об этом… Иногда даже самая незначительная мелочь подсказывает очень ценные идеи.
— Да нет… В ту нашу встречу не случилось ничего особенного. Влад, как обычно, около часа занимался в кабинете с Анатолием Федотовичем, потом мы все вместе пили чай, затем он ушел.
— А за чаем… все было как обычно? Никто не рассказывал о каких-то странных происшествиях?
— Нет… Мы поговорили об учебе Влада, Анатолий Федотович пожурил его за лень, но, как и всегда, скорее в шутку. Потом Влад поблагодарил за чай и пошел домой…
«Смотри-ка ты, прямо святое семейство! Впрочем, это понятно: у Разумовых не было своих детей, вот они и привечали Влада… Но мотив, мотив! Как хотите, а мотива нет. Надежда Сергеевна, совершенно очевидно, не лукавит, и нарисованная ею идиллия если и не есть сама истина, то довольно близка к ней. Если бы и случился в отношениях профессора и ученика какой-нибудь негатив, она наверняка бы заметила это и не стала бы скрывать от меня. Просто не смогла бы. Такие дамочки по природе своей не способны правдиво врать, их обязательно глаза подведут. В связи с этим моя версия о причастности к убийству мужа моей клиентки звучит не так уж убедительно. Но для полной уверенности нужно проверить и ее. Итак, свойственно ли вам чувство ревности, уважаемая Надежда Сергеевна?» Я перешла к новой группе вопросов.
— Надежда Сергеевна, вы дали мне подробную характеристику Влада Незнамова. Не могли бы вы также охарактеризовать и Анатолия Федотовича? У меня сейчас в разработке находится несколько версий, и, чтобы более конкретно определить для себя, на какой из них нужно сосредоточить главные усилия, я должна иметь более точное представление о том, каким человеком был профессор Разумов, — в этот раз я уже была осторожнее. — Например, насколько он был коммуникабельным, склонным к новым знакомствам? — пыталась я незаметно забросить удочку.
— Толечка был не слишком общительным человеком. Он был очень разборчив в знакомствах, и даже… Вы знаете, я вспоминаю смешной случай. Как-то однажды, еще в молодости, мы ездили отдыхать в Крым. И там, в одном из летних кафе, Толечка встал в очередь за мороженым, а я сидела за столиком. К нему обратились две девушки. Такие загорелые, симпатичные. Что-то спросили, начали заигрывать с ним, кокетничать. Так он, бедный, чуть не бегом убежал из этой очереди, и пришлось нам искать другое кафе. Ох и подтрунивала я потом над ним! Целую неделю, наверное. Испугался девчонок!
Н-да-с… И это — в молодости! Когда все нормальные мужья так и ищут, где бы свернуть «налево», а все нормальные жены закатывают сцены ревности аккурат три раза в день. И эту женщину я пытаюсь подозревать в том, что, прожив со своим необщительным мужем не один десяток лет, она захочет лишить его жизни за роман с одной из коллег? Смех, да и только!
— И потом, — продолжала Надежда Сергеевна, — мы ведь жили очень бедно. Это в последнее время, когда и у Анатолия Федотовича сложилась прочная репутация, появилась возможность дополнительного заработка, мы понемногу начали обрастать… имуществом. А сначала… подумайте сами: оба преподаватели, зарплата одинаково низкая — какая это жизнь? Весь год копим, необходимого себя лишаем, чтобы хоть летом недели на две на юг съездить, совсем уж мхом не обрасти. Толечка всегда очень переживал из-за этого и винил себя. Мол, я, мужчина, не могу обеспечить семье нормальный уровень существования! Я разубеждала его, но он не успокаивался, старался дополнительные часы брать, подрабатывал где только можно было… В общем, если вы говорите об общении, то и возможностей у нас особых не было, и времени, чтобы на тусовки ходить. Общались с коллегами в основном.