Ну, а для публики Англия и Франция в один голос орали, что благородно защищают бедную Турцию от агрессора Николая… А заодно защищают и тех самых «притесняемых христиан» от турецких супостатов. Благодетели, одни словом…
Интересно, что нашелся польский болван, который этому всерьез поверил. Был такой мелкий шляхтич Чайковский, участник польского восстания, после его подавления сбежавший в Турцию и обитавший там под именем Садык-паша. Воспрянув духом при известиях о начале войны и стремясь насолить москалям, он заявился в английское министерство иностранных дел
с проектом создания в турецкой армии христианских батальонов…
Вежливо выпроводив прожектера, английский дипломат лорд Рэдклиф рявкнул собратьям по министерству вошедшие в историю слова:
Этого не должно быть! Мы вовсе не для того заботимся о неприкосновенности Турецкой империи!
Яснее и не скажешь. Шла нормальная экономическая война. Ввязавшись в нее, Николай крупно просчитался но, повторяю и особо подчеркиваю, вовсе не из-за каких-то романтических заблуждений. Промахи, если можно так выразиться, были насквозь нормальными. Так оплошать могло любое государство, любой лидер. Примеров в европейской истории предостаточно.
Доля вины лежит и на военных, и на разведке. Господа генералы виновны в том, что не рискнули должным образом объяснить императору всю степень военно-технической отсталости России, убаюкивая бодрыми заверениями: всех побьем, шапками закидаем. Тем более что русский флот только что одержал блестящую победу над турецким при Синопе. И это прибавило самоуверенности.
Крупно промахнулась и разведка…
В Париже на протяжении тридцати лет сидел резидентом Яков Толстой, секретный сотрудник III отделения, работавший под «крышей» атташе российского посольства. Человек был интересный приятель Пушкина в молодости, участник декабристских кружков. 14 декабря застало его за границей, и возвращаться он побоялся, справедливо опасаясь угодить во глубину сибирских руд ну а потом его вербанули люди Бенкендорфа и пристроили к делу. Занимался он тем, что нынче называется политической разведкой: организовывал во французской прессе нужные России статьи (и сам недурно пописывал). Налаживал контрпропаганду, качал информацию из политических кругов. Личность, как отмечают историки, безусловно, незаурядная. Парижских газетчиков покупал пачками — они и не противились, кстати.
Одна беда: Толстой сделал непростительную для настоящего разведчика промашку - со временем откровенно стал подстраиваться под начальство. Его донесения меняются резко. Когда III отделением заведовал Бенкендорф, Толстой гнал в Петербург серьезные, обстоятельные отчеты. Когда Бенкендорфа сменил Орлов, откровенный любитель светских сплетен «из самого Парижа», пикантных историек и прочих легкомысленных курьезов, Толстой, моментально уловив текущий момент, начинает набивать нужным материалом свои обзоры - в ущерб серьезному делу, понятно. Чтение, конечно, интересное даже сегодня - чего стоит подробный рассказ о скандалах, устроенных в палате депутатов Александром Дюма (тем самым, папенькой д'Артаньяна) и его попытках драться на дуэли с родовитыми дворянами…
Знаменитый романист, можно признаться по секрету, всю жизнь гонялся за всевозможными орденами и знаками отличия - а также самозваным образом приписал себе титул маркиза де ля Пайетри. И однажды, поссорившись с неким де Мальвилем (настоящим дворянином, чуть ли не от крестоносцев ведущем родословную), отправил тому вызов на дуэль. Де Мальвиль ответил, что, к его великому прискорбию, вызова принять не может, поскольку дворянином не является. И подписался: маркиз де Мальвиль…
Интересно, кто ж спорит… Но разве для того человек сидит резидентом в Париже, чтобы посылать в Центр такие истории? Ну вот нравились они Орлову, что поделать…
Последствия такой деятельности оказались самыми печальными. Толстой, увлекшись сбором для начальства пикантных светских сплетен, совершает один промах за другим. Он шлет в Петербург подробнейшие донесения о многочисленных романах президента Луи-Наполеона и ухитряется проглядеть подготовку к перевороту, которую означенный Луи ведет. Когда он все-таки этот переворот устраивает и провозглашает себя императором Наполеоном III, для русского резидента это станет громом с ясного неба…
Но и это еще не самое печальное. Уже летом 1853 года, когда война буквально на пороге, Толстой громоздит ошибку на ошибке. Шлет в Петербург «достоверные сведения», не имеющие ничего общего с реальностью. Пишет, что недовольство императором «распространяется по Франции с изумительной быстротой и охватывает все классы общества», а оттого, мол, за границей уже действует некий могущественный «революционный комитет», который давным-давно подготовил восстание, и оно грянет по всей стране сразу после того, как Наполеон III объявит войну России…
Это совершеннейший вздор. Нет никакой подготовки восстания, а «революционный комитет» состоит из нескольких литераторов-эмигрантов с Виктором Гюго во главе, которые всего-навсего ругательски ругают Наполеона за бутылкой вина в кабачке…
Но в Петербурге Толстому верят - как же, резидент с тридцатилетним стажем, знает в Париже все и каждого, везде вхож! Самое печальное, что это чистая правда: у Толстого в Париже знакомства самые обширнейшие. Вплоть до того, что информацию ему поставляет личный секретарь Наполеона III. И тем не менее в своих донесениях бывший декабрист раз за разом попадает пальцем в небо. Пишет, что Франция накануне банкротства и всерьез воевать не сможет, а французские финансы стоят прочно. Докладывает, что иностранные банкиры отказывают Парижу в займах, а в действительности дело обстоит как раз наоборот. Но именно на «достойных доверия» рапортах Толстого в значительной степени строят политику и Николай, и его министры…
Эти донесения настолько последовательно расходятся с истиной, что у меня порой возникают нешуточные подозрения: что, если Толстого французы перевербовали? И начали гнать дезинформацию? Очень уж зловещую роль сыграли его донесения в принятии Петербургом серьезных решений. Как на заказ… Истину мы никогда уже не узнаем, конечно.
Как видим, у поражения России в Крымской войне немало причин, и они далеко не так примитивно-плакатны, как об этом порой можно прочесть. Но я повторяю снова и снова, что для основной идеи этой книги чертовски важно: поражения и промахи Николая I были, если можно так выразиться, «нормальными». Они не имели ничего общего с просчетами его преемников, проигравших по совершенно другим причинам из-за того, что оказались в плену дурацких мифов и самых что ни на есть вредных иллюзий.
Об этом - дальнейшее повествование. Но напоследок еще немного о Николае. Лично я категорически не верю в расхожую легенду о том, что он не умер своей смертью, а, потрясенный крымским крахом, принял яд. Есть веские причины думать именно так. Государь Николай Павлович был человеком по-настоящему верующим, а для христианина самоубийство - смертный, непростительный грех.
Точно так же напоминают скорее легенду якобы предсмертные слова, обращенные к сыну: «Прощай, Сашка. Сдаю тебе Россию в дурном порядке». Кто их пустил в обращение, толком неизвестно - но серьезных свидетельств нет.
Когда умер Николай, у кровати стояли поношенные, дырявые туфли. Как у Сталина…
Его смерть была концом целой эпохи. У этой эпохи много имен, но мне представляется, что, помимо всего прочего, это была еще и великая, прекрасная эпоха политического реализма. При Николае, несмотря на неизбежные ошибки и промахи, все же твердо придерживались реализма: не гнались за миражами, не тешились иллюзиями, во главу угла ставили не эмоции и «человеческие чувства», а исключительно интересы государства.
Потом все это рухнуло. Напрочь.
О том и книга.
Глава вторая.
Зыбкая прелесть миражей
1. О либеральных цигарках и заморских земляхЕще в мае 1837 года, отправив наследника Александра в «образовательное путешествие» по России, Николай писал сыну, призывая любить «матушку-Россию»: «Люби ее нежно; люби с гордостью, что ей принадлежен и родиной называть смеешь, ею править, когда Бог сие определит для ее славы, для ее счастья. Молю Бога всякий день в всяком случае, чтоб сподобил тебя на сие великое дело к пользе, чести и славе России».
Я не в силах отделаться от впечатления, что Бог Николая не услышал. От долгого царствования Александра II России не прибавилось ни пользы, ни славы, ни чести. Скорее наоборот.
После кончины Николая I в России пышным цветом расцвели либерализм и свобода. На городских улицах в одночасье объявилось столько либералов, что яблоку негде упасть. Куда ни глянь - узришь либерала…
Я не в силах отделаться от впечатления, что Бог Николая не услышал. От долгого царствования Александра II России не прибавилось ни пользы, ни славы, ни чести. Скорее наоборот.
После кончины Николая I в России пышным цветом расцвели либерализм и свобода. На городских улицах в одночасье объявилось столько либералов, что яблоку негде упасть. Куда ни глянь - узришь либерала…
Дело в том, что при Николае в числе прочих действовал запрет на ношение бород и на курение на улицах. Первое трудно оправдывать и защищать, очень уж нелепое запрещение. Во втором же, сдается мне, было рациональное зерно, что подтвердит любой пожарный: при русской привычке швырять куда попало непотушенные чинарики риск для деревянных в основном городов был довольно велик…
Именно эти запреты первым делом отменил новый император. А потому и объявилось на улицах превеликое множество либералов: буквально всякий «свободомыслящий» субъект быстренько отращивал бороду, а по улице шествовал, дымя как паровоз, с видом гордым и значительным, так, чтобы всем стало понятно с полувзгляда — человек не никотином себя травит вульгарно, а принародно осуждает деспотию прошлого царствования. Как уж там устраивались некурящие, неизвестно определенно тоже старались изо всех сил, перхая и смахивая слезы… Главный выигрыш, как легко догадаться, сорвали табачные фабриканты, нежданно-негаданно оказавшиеся тоже чем-то вроде символов либерализма.
А если говорить о делах серьезных, то на Россию свалилась нешуточная напасть - Александр II решил проводить обширнейшие реформы. Быть может, иные со мной согласятся: как только в нашем Отечестве задумают реформировать все сверху донизу, жди самого худшего…
Для начала Александр выпроводил в отставку отцовских министров - людей деспотичных, чего уж там, а порой и казнокрадов, но тем не менее собаку съевших в делах управления государством, равно как и иностранных. Подробный рассказ о министрах новых лежит за пределами нашего повествования, скажу лишь, что чехарда смещений-назначений и бюрократическая грызня разных ведомств сохранится до самой смерти императора.
Очень быстро Россия получила чувствительный удар на Парижском конгрессе, созванном для выработки мирного договора после окончания Крымской войны. Единоличный протекторат над Дунайскими княжествами у России отобрали как и само устье Дуная, да вдобавок вынудили отдать означенным княжествам кусок российской Бессарабии. Держать военный флот и строить крепости на Черном море запретили. Привычно свалить эти печальные итоги на «злого гения Карлушку Нессельроде» уже было невозможно по чисто техническим причинам: царь отправил Нессельроде в отставку. А министром иностранных дел назначил князя Горчакова, ранее ничем абсолютно себя не проявившего деятеля, чуть ли не до шестидесяти лет прозябавшего в МИД на третьестепенных должностях и не имевшего никакого опыта в крупных и серьезных делах. Славен он был главным образом романами с молодыми красотками. Но, вот радость, был чистокровнейшим русским, Рюриковичем, не то что крайне подозрительный по пятому пункту Нессельроде. На многих это обстоятельство действовало убойно…
Вскоре император Александр затеял и осуществил освобождение крестьян из крепостной зависимости.
За это ему спето немало дифирамбов, выкликнуто немало хвалы и даже присвоено пышное звание «Царя-Освободителя». Беда в том, что эта акция, которую давным-давно следовало осуществить - была устроена так, что заложила под Российское государство мину, которая его и взорвала в семнадцатом году…
Дело в том, что российский крестьянин жаждал в первую очередь не абстрактной «свободы», а вполне конкретной, осязаемой земли. Еще в XVIII веке в народе возникла неизвестно кем выдуманная, но повсеместно распространившаяся формула, жизненная философия, присловье, обращенное к помещикам: «Мы - ваши, а земля наша». То есть крестьянин, пусть и с ворчанием, признавал над собой власть барина - но вот землицу упорно считал собственностью не барской, а божьей, принадлежащей тем, кто ее обрабатывает.
Еще при Александре I один из будущих декабристов, начитавшись умных иностранных книжек, решил освободить своих крестьян окончательно и бесповоротно. Крестьяне отказались категорически. Поскольку «реформатор» обещал им одну только свободу. А землю оставлял себе и намеревался сдавать ее освобожденным землепашцам в аренду. А на кой черт им такая свобода?
В 1839 году автор интереснейших заметок о России француз де Кюстин, откровенный недруг нашей страны, но наблюдатель внимательный, подметил эту основу основ крестьянской философии: «Дать этим людям свободу внезапно - все равно что разжечь костер, пламя которого немедля охватит всю страну. Стоит этим крестьянам увидеть, что землю продают отдельно, что ее сдают внаем и обрабатывают без них, как они начинают бунтовать все разом, крича, что у них отнимают их добро».
То же самое прекрасно видел и Николай I, в свое время всерьез разрабатывавший проект освобождения крестьян, но вынужденный отступить перед неприкрытым, всеобщим, чугунно-твердолобым сопротивлением дворянства. Он-то как раз считал: крестьян следует освобождать непременно с землей. С достаточным количеством земли. Иначе, по его мнению, это получится не свобода, а словно бы увольнение солдата со службы…
Реформа Александра, знаменитый манифест 19 февраля 1861 г., имела для страны самые роковые последствия…
Начнем с того, что крестьяне потеряли землю. Наделы, которые они получили, были меньше тех, которыми они пользовались при крепостном праве - иногда на 40-50%. И это еще не все. За полученные участки нужно было платить помещику выкуп . И речь шла не о какой-то единовременной сумме - выкуп был таков, что выплачивать его предстояло десятки лет. Государство «благородно» взяло на себя 80% выкупных платежей, но считалось, что тем самым оно дало крестьянам ссуду, которую те должны были выплачивать казне 49 лет, да вдобавок - 6% годовых. Простейшие арифметические подсчеты показывают, что за 49 лет первоначальная сумма долга из-за процентов должна была увеличиться втрое…
И крестьяне эти деньги выплачивали до 1907 года. Кроме того, личной собственности на землю они не получили. Вся земля принадлежала общине своеобразному «колхозу». Той самой общине, которая в Европе перестала существовать еще в Средневековье — благодаря чему Европа и обогнала Россию в развитии.
Община - это, если откровенно, сплошное уродство. Судите сами. Раз в несколько лет общий сход (который так и тянет обозвать «собранием колхозников») устраивал жеребьевку участников чтобы «по справедливости». И они переходили к новому хозяину. Толковый он или бездельник, умеет хозяйствовать на земле, или она зарастет бурьяном, пока «владелец» пьянствует, значения не имело. Главное, чтоб справедливость была… К тому же размер участка почти всегда зависел от чисто арифметических показателей - числа едоков на подворье либо количества работников.
Теперь, даже если вы скверно разбираетесь в землепашестве, подумайте сами: будет ли человек прикладывать все силы, удобрять землю на совесть, следить за ней, применять самые передовые технологии, если он прекрасно знает, что через пару-тройку лет при очередной «лотерее» его участок перейдет к кому-то другому? То-то и оно…
И еще. Равноправными со всем остальным населением крестьяне все равно не стали. Для них придумали свою, отдельную систему управления и законов, своих, специальных начальников, имевших полную власть над деревней. Это была всего-навсего новая форма крепостной независимости, только и всего.
А потому, прослушав этакий «манихвест», крестьяне вполне искренне стали считать, что их обманули. Моментально появились заводилы, кричавшие, что настоящую царскую грамоту о воле «баре спрятали», подменив филькиной грамотой, которую все только что выслушали. Следовательно… Бунтуй, ребята!
И началось… По всей России вспыхнули мятежи. Толпы крестьян форменным образом штурмовали официальные здания, требуя от облеченных властью лиц «выдать настоящую волю». Власть ответила воинскими командами и стрельбой залпами. Погибших считали сотнями…
Кое-как эту волну удалось сбить. Но все осталось по-прежнему. Примерно 50 000 помещиков разорились из-за таких нововведений начисто, их земли скупили около полутора сотен «олигархов» и стали сдавать общинам в аренду естественно, за приличные денежки.
Ну а поскольку размер надела зависел от численности семьи, крестьяне отреагировали на это самым что ни на есть естественным образом их жены рожали, рожали и рожали. Население деревни к 1914 году увеличилось втрое - при том, что земли осталось столько же… Отсюда - перенаселение, голод, эпидемии, дробление и без того крохотных наделов, нищета.