Дао дэ цзин (Трактат о пути и доблести) - Лао-цзы 2 стр.

Если властителю людей помогают владеющие дао, они не станут рекомендовать покорение Поднебесной с помощью войска: от этих дел лучше держаться подальше. Там, куда приходит армия, вырастают чертополох и бурьян. После большой войны всегда следуют неурожайные годы. Благо поэтому заключено в том, чтобы довольствоваться имеющимся, вот и все. Не следует стремиться к большему могуществу. Довольствуйся имеющимся и не гордись; довольствуйся имеющимся и не возносись; довольствуйся имеющимся и не нападай; довольствуйся имеющимся и не зарься на чужое. Это называется: «довольствоваться имеющимся и не прибегать к силе». Когда вещь входит в силу, это означает, что она на пороге дряхлости. Это называется: «отойти от пути». И означает скорый конец.

Войско — не самое лучшее средство; оно всем ненавистно. Поэтому владеющие дао стараются к нему не прибегать. Когда правитель в силе, в почете гражданские дела и лица; когда же доходит до войны, в почете военные. Так что военные действия — не средство для благородного мужа; худшим же средством можно пользоваться лишь тогда, когда не остается ничего другого. Лучше всего оставаться спокойным и бесстрастным. Одерживать победы, но не любоваться этим: это было бы все равно что радоваться смертоубийству. Когда радуются смертоубийству, не находят сочувствия в Поднебесной. Поэтому когда все благоприятно, на первом месте дела и лица гражданские; когда нависает смертельная угроза, выдвигаются дела и лица военные. Кто старается избежать использования войска и военных, благоволит гражданским; кто, наоборот, склонен к использованию силы, благоволит военным. Как говорится, если бестрепетно относиться к погребальному обряду, многие расстанутся с жизнью; если же скорбеть и печаловаться по каждому, победа в войне будет скорой. Так что все определяется отношением к погребальному обряду.

Дао неизменно и безымянно. Простотой сродни необработанному дереву, и, хотя мало, никто в Поднебесной не посмеет счесть его своим подданным. Если бы цари и правители сумели держаться того же, к ним сами собой обратились бы все вещи. Небо и земля соединяются в гармонии, и тогда выпадают сладкие росы. Народ не может этим управлять, он к этому приспосабливается. Начинается создание чего-либо с присвоения ему имени; то, что названо по имени, уже как бы существует. Но нужно также знать, что на этом нужно остановиться; знать, когда остановиться, означает избежать беды. Об этом говорят так: дао заполняет Поднебесную подобно тому, как реки и моря заполняют русла и межгорья.

Знающий других — умен; знающий себя — мудр. Побеждающий других силен, побеждающий себя — могуществен. Кто знает, когда остановиться, богат. Кто достаточно силен, чтобы осуществить задуманное, — обладает волей. Кто не покидает своего места — долголетен. Кто не исчезает после смерти— долговечен.

Великий путь подобен паводку: может находить русло слева или справа. Все вещи полагаются на него, благодаря ему рождаются каждая в свой срок. Вырастают, свершают, преуспевают каждая в своем, но ни на одну из них путь не претендует. Он одевает и вскармливает все вещи, но ни одной не владеет. Потому при неизменном отсутствии желаний можно именоваться малейшим, и все равно все вещи к тебе обратятся, потому что ты не будешь претендовать на то, чтобы ими владеть. Можно именоваться и величайшим, но что делает мудреца по-настоящему великим, так это то, что он ни к какому величию не стремится. Поэтому и способен стать поистине великим.

К тому, кто являет собой великий образ, устремляется вся Поднебесная. Устремляясь и не подвергаясь никакому ущербу, пребывает в безопасности и спокойствии. Так, радуясь запаху яств, останавливаются на постой заезжие купцы. О проявлениях же дао говорят: «Сколь пресно и безвкусно! Смотришь на него, и ничего не видишь; вслушиваешься, и ничего не слышишь». Польза же от него — неисчерпаема.

Кто желает вдохнуть, непременно должен сначала выдохнуть. Кто желает ослабить, непременно должен сначала укрепить. Кто желает избавиться от чего-либо, непременно должен сначала это возвысить. Кто желает что-либо захватить, непременно должен сначала от этого отказаться. Это и называется тончайшим знанием: гибкое берет верх над жестким; слабое— над сильным. Рыба должна держаться на глубине. Так и в государстве: его самое острое оружие должно быть скрыто от людских взоров.

Дао неизменно в недеянии, но нет ничего, что бы им не совершалось. Если бы хоу и ваны держались бы того же принципа, вещи сами по себе изменялись бы к лучшему. Изменяясь к лучшему, они стремились бы к совершению должного. Тогда мы утвердились бы в неизреченной простоте, подобной необработанному дереву. Утвердившись в подобной необработанному дереву неизреченной простоте, мы не знали бы ничего неподобающего. Незнание неподобающего привело бы к спокойствию, в котором Поднебесная исправилась бы сама собой.

Высшая дэ не похожа на дэ; благодаря этому она и есть дэ. Низшая дэ опасается — как бы себя не уронить; поэтому она и не есть дэ. Высшая дэ ничем не занята специально, но нет ничего, что бы ею не совершалось. Низшая дэ занимается всем, но у нее всегда что-нибудь недоделано. У высшей человечности много дел, но ни одно не остается без исполнения; у высшего долга тоже много дел, но вечно что-нибудь не исполнено. Высший же ритуал, которому вроде бы тоже до всего есть дело, вообще никем не принимается всерьез: при первом же удобном случае его отбрасывают без всяких сомнений. Так что утрата дао влечет появление дэ, утрата дэ — появление человечности, утрата человечности — появление долга, утрата долга — появление ритуала. Ритуал же знаменует окончательную утрату взаимного доверия и начало всякой смуты. Кто ясно видит заранее эту последовательность, тот становится украшением пути; это начало отказа от банального ума. Ясно, что так называемые великие мужи замечают лишь очевидное, но не видят ничего тонкого; их интересуют вещи, а не мысли. Поэтому они хватаются за близкое и упускают дальнее.

В древности было то, что называется «обретением единого». Небо, обретя единое, стало чистым-прозрачным; земля, обретя единое, стала твердой-покойной. Божества-предки, обретая единое, становились чудесными-явленными; обитаемые ими горные долины исполненными чудесного. Все вещи, обретая единое, становились способными к порождению себе подобных; хоу и ваны, обретая единое, могли наводить порядок в Поднебесной. Причиной всему этому было единое. Потому что, не будь оно чистым-прозрачным, небо раскололось бы; не будь она твердой-покойной, земля развалилась бы. Божества-предки, не будь они чудесными-явленными, оказались бы забыты; горные долины, не будь они исполненными чудесного, опустели бы; и все вещи, не порождай они себе подобных, прекратили бы существование. Да и хоу и ваны, лишись они благородства и возвышенности, утратили бы свое положение. Так уж всегда: основой знатного служит незнатное, как основой высокого— низкое. Потому-то хоу и ваны и зовут себя «несчастными» да «сиротами». Что же они, и в самом деле самые незнатные? Нет, конечно. «Ведет множество колесниц не такая же колесница». Просто надо «не жалованье по рангу ценить, как драгоценную яшму, а на редкое сокровище смотреть, как на обычный камень».

Дао действует так, что все время возвращает к началу; кто желает использовать его, должен уподобиться слабому. Вещи Поднебесной рождаются в явленном, но само явленное рождается в неявленном.

Когда высокий муж слышит о пути, он без колебаний следует ему. Когда средних достоинств муж слышит о пути, он не знает, жить ему или умереть. Когда о пути слышит муж заурядный, он громко хохочет. Но если бы над дао не потешались, это уже не был бы путь! Поэтому-то о нем часто и говорят в таких выражениях: «ясность пути подобна туману»; «продвижение по пути подобно отходу назад»; «необычайное дао выглядит банальным»; «высшая дэ как горное ущелье»; «великая чистота подобна бесчестью»; «в широчайшей дэ будто чего-то не хватает»; «утверждение дэ подобно проигрышу»; «в естественности и прямоте есть что-то от лукавства»; «у величайшего квадрата углы непрямые»; «большой сосуд долго делается»; «великий звук трудно услышать ухом»; «у великого образа нет определенной формы». Сам по себе путь скрытен и безымянен; но только то, что следует ему, может благополучно начинаться и завершаться.

Дао рождает единое; единое рождает двух; двое рождают третьего. Эти трое порождают все существующее. Все существующее несет на себе инь и обнимает ян. Разливая в мире ци, все приводит к гармонии. В Поднебесной всем ненавистны вещи, называемые «сиротство», «вдовство», «бесталанность», но ваны и гуны только так себя и именуют. С вещами всегда так: кто умаляется, приобретает; кто стремится приобрести, утрачивает. Так учат люди; тому же учу и я: «сильный и отважный не умирает своей смертью». Вот это-то и есть главное в моем учении.

Самое податливое в Поднебесной всегда подчиняет себе самое жесткое. Это как явленное и неявленное: вступая в не имеющее промежутка, я тем самым постигаю, в чем преимущество недеяния. Это и есть поучение без речей: опытное постижение преимуществ недеяния. Только мало кто в Поднебесной способен это постичь.

Подумаем, что дороже — слава или здоровье? Что важнее— душевное здоровье или вещи? Что хуже — обрести жизнь или погибнуть? Поэтому-то и говорится: «Если что-то слишком любишь, трудно с этим расстаться; если много скопил, много и пропадет!» Не узнает же позора тот, кто умеет довольствоваться малым; и кто знает, когда остановиться, раньше времени не умрет. Только так и можно достичь долголетия.

Великая завершенность подобна некой ущербности, но в использовании ни в чем не обнаруживает недостатка. Великая наполненность подобна некой разлитости, но в применении оказывается неисчерпаемой. В великой прямоте как бы некая кривизна, великое мастерство кажется неумением, великое красноречие — косноязычием. Тот, кто движется, одолевает холод; кто остается неподвижным, одолевает жару. Чисто-прохладный, неподвижно-спокойный, такой может послужить образцом для всей Поднебесной!

Когда в Поднебесной есть дао, боевых коней отпускают удобрять поля; когда в Поднебесной нет дао, кобылы варваров жеребятся в столичных предместьях. Нет большего преступления, чем давать волю своим страстям, и нет большей беды, чем не знать ни в чем меры. Нет такой напасти, которая не приходила бы через страсть к приобретению. И только знание достаточности достаточного ведет к постоянному достатку.

Поднебесную можно познать не выходя со двора, не выглядывая в окно. Нужно просто увидеть небесный путь. Его исток бесконечно далек, но знание о нем бесконечно просто. Так что мудрец познает, ничем не занимаясь; видит, ни на что не глядя; совершает, ничего не делая.

Кто занят учением, что ни день приобретает; кто займется дао, будет что ни день терять. Так, от потери к потере, достигается полное недеяние. При полном недеянии ничто не остается невыполненным. Если кто задумает овладеть Поднебесной, ему нужно навсегда отказаться от всяких дел. Потому что, занявшись делами, он никогда не найдет времени для приобретения Поднебесной.

У мудреца нет собственных идей, он использует в качестве таковых мысли простонародья. Я благорасположен к тому, что заслуживает благорасположения, но также благорасположен и к тому, что такого благорасположения не заслуживает, ибо ценно само благорасположение. Я верю тому, чему следует верить, а также и тому, чему верить не стоит, ибо ценно само доверие. Мудрец ведь в Поднебесной будто чокнутый, ради Поднебесной подвинувшийся умом. Люди идут к нему за советом, а он встречает всех младенческой улыбкой.

Выходя в жизнь, мы тем самым вступаем в смерть. Тринадцать органов являются причинами жизни, и те же тринадцать— причинами смерти. Жизнь человека устроена так, что любое использование им этих тринадцати неизбежно ведет к смерти. Почему так происходит? Потому что в жизни изживается сама жизнь. Правда, я слышал, что тот, кто искусен в жизни, путешествуя по земле, не встречает ни носорога, ни тигра, а оказываясь посреди войска, не становится мишенью латников. Потому что носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру некуда наложить свои когти, латнику некуда поразить его острием. Это оттого, что он вне пространства смерти.

Дао рождает их, дэ их вскармливает, природное предназначение придает им форму, природные условия приводят их в завершенный вид. По этой причине и нет среди всех этих вещей такой, что не почитала бы дао, не возвеличивала бы дэ. Ведь только они не подвержены никаким повелениям, но неизменно остаются подобными самим себе. Так что сказано: «дао рождает, дэ вскармливает, выращивает, воспитывает, сохраняет, излечивает, питает, оберегает». И при этом рождает, но не обладает, наделяет, но не ждет благодарности, взращивает, но не употребляет себе на пользу. Это-то и называется таинственной дэ.

У Поднебесной есть начало. Его можно назвать матерью Поднебесной. Тот, кто постиг мать, тем более узнает ее чад. Кто узнает ее чад, тем более будет склонен хранить их мать. Откажется от своего «Я» и тем избежит гибели. Прекратит связи с внешним, затворит свои врата и до конца останется безучастным. Ибо тот, кто поддерживает связь с внешним, вечно суетится и до конца не обретает покоя. Видение малого — привилегия только ясного ума; умение оставаться гибким доступно лишь подлинной силе. Тот, кто умеет просветиться изнутри, непременно придет и к подлинной ясности ума. Он уже не будет зависеть от своего несчастного «Я». Такой и зовется: «овладевший неизменным».

Если, положим, у меня было бы подлинное знание: пустился бы по великому пути, всеми деяниями своими внушал бы трепет… Но великий путь очень незаметен, поэтому народ и предпочитает проторенные дороги. Чем пышнее дворец, тем запущеннее поля и пустее амбары. Когда носят разукрашенные одежды, на поясах — острые мечи, когда брезгуют обычными едой и питьем, а деньгами считают лишь огромные суммы, — это уже грабеж и бесстыдство. А никакой не путь.

То, что хорошо установлено, не свалят; то, что хорошо внушено, не забудут: и сыновья и внуки будут возносить жертвы и молитвы беспрестанно. Кто исправил себя, у того, значит, есть воля; кто исправил семью, у того, значит, хватает воли на семью; кто навел порядок в волости, у того — силы как раз на волость; кто управился с царством — у того сил еще больше. Кто навел порядок в Поднебесной — обладает силой уникальной. Так и идет: у кого сил лишь на себя, занимается собой; у кого есть силы еще и на семью — семьей; у кого на волость — волостью; у кого на царство — царством; у кого — на Поднебесную— правит Поднебесной. А то как бы мы узнали, что в Поднебесной все как надо? Вот из этих вот рассуждений.

Того, в ком высшая дэ, я уподобил бы новорожденному: осы и ядовитые змеи его не жалят, дикие звери — не кусают, хищные птицы — не когтят. Кости у него мягкие, члены гибкие, но хватка крепкая. Не зная союза полов, он готов к нему: в нем огромная энергия. Кричит целый день и не охрипнет. Он предельно гармоничен. Понимание необходимости единения неизменно; понимание неизменности этого говорит о ясности ума. Продолжение жизни всегда благой знак. Ум, управляющий энергией, дает могущество. Вещи, достигая расцвета сил, клонятся к старости. Все это следует назвать отходом от пути. Отход от пути ведет к ранней кончине.

Постигший не рассуждает; рассуждающий — не постиг. Кто не дает воли своей печали, отгораживается от мира, умеряет свой блеск, уподобляется простой пыли, затупляет свою остроту, выпутывается из своих дум — о том правильно говорится: «достиг таинственного единения». Такого невозможно по произволу приблизить, но нельзя по произволу и отдалить; нельзя одарить, но нельзя и обездолить; невозможно возвысить, но нельзя и унизить. Поэтому такой — драгоценность для Поднебесной.

Страной управляют с помощью праведности, пользуясь войском лишь в крайнем случае, поскольку Поднебесную приобретают, не занимаясь другими делами. Откуда мне это известно? Когда в Поднебесной много запретов и ограничений, народ становится все беднее и все больше тянется к оружию. В стране тогда наступает неразбериха, люди становятся все более изощренными. Их изобретательности нет предела, поэтому законы все множатся, а злодеев не становится меньше. Поэтому мудрецы и говорят: «Пребывай в недеянии, и народ сам собой исправится; оставайся в спокойствии, и народ сам придет к верному; не вникай в частности, и народ сам начнет богатеть; не давай воли страстям, и народ сам вернется к безыскусности».

У того, чье правление как бы небрежно, народ благоденствует. У того, чье правление строго, народ в сплошных недоимках. От этого зависят счастье и несчастье. То, чем определяется счастье и несчастье, — знание предела. Там, где отсутствует праведность, ее проявление воспринимается как диковина. Доброта там хуже убийства. Таково заблуждение людей! Если такое длится, это уже становится привычкой. Посему мудрец прям и неподатлив; скромен и серьезен; справедлив и беспристрастен; ясен, но не блестящ.

В управлении людьми, как и в служении естеству, нет ничего полезнее умеренности. Понимание важности умеренности ведет к тому, что называют «ранней ответственностью». Под «ранней ответственностью» подразумевается серьезное отношение к собиранию внутренней силы дэ. Накопившему дэ нет преград. Когда нет преград, неизвестно, до какого предела мощи можно продвинуться. Когда сам не знаешь, до какого предела мощи можно продвинуться, самое время овладевать страной. Овладев же корнем всякой власти, можно тем самым рассчитывать на долговечность. Это называют «углублением корня и укреплением основания». Это и есть путь к долгой и прекрасной жизни.