Во время обстрела Сент-Джеймского дворца серьёзное ранение в спину получил принц Уэльский Эдвард, в результате которого у него отнялись ноги, и врачи сомневались, сможет ли он ходить вообще. Хаос и паралич, в одночасье охватившие Британию, грозили в самом скором времени, если не перерасти в анархию, то по крайней мере, нанести смертельный удар по международной репутации Англии, всегда славившейся своим умением хорошо держать любые удары врага.
И в этот трудный для страны момент появился человек, который стал тем непоколебимым ядром государственности, вокруг которого успешно сплотилось всё английское общество. Это был сэр Уинстон Черчилль, которого не было на том злосчастном заседании у премьера по причине его ранней отставки с поста морского министра. Не пострадав при воздушном налете, Черчилль прибыл к развалинам парламента, где лично помогал вытаскивать людей из под развалин, после чего прямиком отправился в госпиталь навестить премьера.
Сильно страдавший от болей и постоянной тошноты, Ллойд-Джордж то терял сознание, то приходил в себя, обводя мутным взглядом своих секретарей, столпившихся у его кровати с перекошенными от страха лицами. Старый британский лев страшно хотел только одного, — покоя, но давняя закалка слуги империи не давала ему впасть в забытье, не приведя государственные дела хоть в некоторое подобие порядка.
Именно в тот момент, бесцеремонно оттеснив в сторону врачей и сиделок, ворвался в палату Черчилль, весь измазанный кирпичной и цементной пылью, но с взглядом бойца готового биться до конца. Увидев его, раненый потянулся к незваному посетителю всем телом и задвигал губами, стараясь подобрать нужные слова. Шагнув к его изголовью, Черчилль твердо и решительно произнес:
— Вы, господин премьер-министр, желаете, чтобы я на время вашей болезни временно принял Ваш пост, пока Вы не подберёте более лучшую кандидатуру, чем я, или сами не выздоровеете. Что же, я согласен, учитывая столь значительные потери вашего кабинета.
Премьер несколько секунд мучительно переваривал слова Уинстона, а затем слабо кивнул.
— Арченсон, немедленно составьте соответствующий протокол о моём временном назначении, — рыкнул Черчилль одному из секретарей лорда, возвращая его к деловой жизни.
— Так как у господина премьер-министра ранена рука, и он не может писать, его слова своей подписью подтвердят доктор и сиделки. Гудвин, немедленно выясните, кто из членов кабинета не пострадал от налета врага, и соберите их на шесть часов вечера в Вестминистре. Туда же пригласите начальника полиции, мэра Лондона, архиепископа Кентерберийского и начальника городского гарнизона генерала Стоуна. За работу, господа, за работу. К восьми часам мне нужно быть у короля и наследного принца с известием о положении в городе.-
Только после этого, осознав, что власть находиться в надёжных руках, старый британский лев позволил себе потерять сознание.
Получив в свои руки бразды правления, Черчилль моментально развил бурную деятельность, и уже к вечеру следующего дня жители Лондона и остальные британцы узнали о первом заседании нового правительства, при этом, весть о создании нового кабинета, раньше жителей туманного Альбиона, узнали главы союзников и командующий экспедиционным корпусом на континенте.
Все вечерние газеты напечатали пламенную речь нового премьера, обещавшего продолжить борьбу до победного конца, несмотря на все подлые ухищрения коварного врага. Помещённая на первую полосу, она наглядно демонстрировала несгибаемый британский дух и уверенность нации в окончательной победе.
Упражняясь в ораторском искусстве, Черчилль прекрасно понимал, что эйфория от красивых слов скоро пройдет, и прагматичные англичане незамедлительно потребуют конкретных дел. Больше всего на свете премьер боялся скорого появление германского флота у берегов Темзы, благо все морские защитники столицы были уничтожены. Бомбардировка побережья с
последующей высадкой десанта на британскую столицу, — всё это было вполне реальной угрозой, по крайней мере, сам бы Черчилль, именно так и поступил бы, окажись он сейчас на месте кайзера Вильгельма. Поэтому новоиспеченному премьеру была просто необходима помощь русского флота на Балтике. Его боевая активность против германских портов обязательно отвлекла бы немцев от Англии и дала бы столь важную для британцев передышку во времени. Черчилль буквально забросал телеграммами Ставку Корнилова, моля о помощи со стороны доблестных союзников.
В ответ шли рассуждения о слабости русского флота, и, одновременно, на встрече с Черчиллем русский посол поинтересовался, готова ли Британия закрепить на бумаге своё ранее высказанное согласие о переходе черноморских проливов в полное подчинение России. Конечно, британское правительство никогда и не собиралось признавать права русских на захваченные ими Босфор и Дарданеллы, однако, смертельная угроза высадки в Англии немецкого десанта, под прикрытием флота и дирижаблей, сделала премьера более сговорчивым.
Скрипя сердцем, Черчилль подписал предложенный русским послом документ, сварливо выговорив особый пункт договора, по которому подпись премьера имеет силу, если военная помощь будет оказана Англии в течение 24 часов с момента его подписания. Календарь на столе посла показывал 29 июня 1918 года.
Поздно вечером того же дня из Гельсингфорса вышла русская эскадра, возглавляемая капитаном первого ранга Михаилом Беренсом. Он держал свой флаг на линкоре «Петропавловск», вместе с которым в поход отправились линкоры «Гангут» и «Севастополь». Позднее к ним присоединились вышедшие из Ревеля крейсера «Адмирал Макаров», «Баян» и «Рюрик», вместе с минным отрядом во главе с эсминцем «Новик» и четырьмя тральщиками. Кроме этого, эскадру сопровождал авиатранспорт «Республика» с двумя гидропланами на борту.
Основной целью похода была атака на порт Либавы, где по данным разведки, находился отряд немецких тральщиков в составе шести кораблей. Они постоянно проводили траление акватории Данцигского залива и Куршской косы, сводя на нет результат деятельности русских миноносцев, регулярно выставлявших мины перед Пиллау и Данцигом. Ранее, обсуждая с Корниловым планы Балтфлота на этот год, контр-адмирал Щастный, в числе первых боевых задач флота, видел уничтожение этих кораблей противника.
Не желая повторять ошибки предшественников, Щастный хотел самым активным образом задействовать свои корабли и, в первую очередь, линкоры и крейсера. Укомплектовав три линкора самыми лучшими кадрами с различных флотилий, адмирал вывел их на первое боевое крещение, назвав эту операцию «Походом Аргонавтов».
Требование англичан о проведении срочной операции на Балтике пришлось, как нельзя, кстати, сам Щастный предлагал Корнилову провести набег на Либаву через неделю от названного Черчиллем срока, при подписании меморандума о черноморских проливах.
Выход эскадры удалось сохранить в полной секретности и её утреннее появление у Либавы, стало полной неожиданностью для врага. Вначале вперед был выслан один из гидропланов с «Республики», который обнаружил отсутствие на рейде Либавы немецких тральщиков, ради которых вся операция, собственно говоря, и затевалась.
Лётчик немедленно сообщил о своем открытии Беренсу вначале с помощью белой ракеты, а затем сбросив на флагман вымпел с запиской.
Отсутствие искомых тральщиков в Либаве несколько озадачило командира эскадры, но, имея приказ Щастного «пошуметь», Беренс решил не трогать Либаву и поискать боевую славу у берегов Данцига куда, скорее всего, ушли корабли врага.
Приняв столь смелое решение, Беренс поднял на мачте сигнал об изменении курса эскадры, и, не прибегая к радио, разъяснил новую боевую задачу кораблям при помощи семафора. Возможность направления эскадры в сторону Данцига ранее рассматривалась Щастным и Беренсом, как запасной вариант этого похода, так как в нём была главная база подводных лодок, действующих на побережье Балтики.
Вновь развернув эскадру в походную колонну, Беренс приказал подняться в воздух второму самолету с «Республики», который представлял собой тяжелый бомбардировщик Сикорского типа «Илья Муромец», поставленный на поплавки.
Легко оторвавшись от воды самолет полетел впереди ордера эскадры, зорко высматривая немецкие подводные лодки-главную угрозу для линкоров. Однако по иронии судьбы, подводная угроза в лице субмарины U-24, патрулирующей подходы к Данцигскому заливу, была ликвидирована не воздушным разведчиком, а непосредственно «Гангутом», идущим головным в кильватерном строе линкоров. «Гангут» буквально протаранил корпус подлодки своим мощным носом, когда та всплывала из морских глубин.
Этот инцидент на некоторое время задержал русскую эскадру, потратившую время на осмотр носа и корпуса линкора после столь удивительного столкновения с врагом. Вскоре выяснилось, что линкор не пострадал, и Беренс отдал приказ о возобновлении похода.
Этот инцидент на некоторое время задержал русскую эскадру, потратившую время на осмотр носа и корпуса линкора после столь удивительного столкновения с врагом. Вскоре выяснилось, что линкор не пострадал, и Беренс отдал приказ о возобновлении похода.
К Данцигу русские корабли подошли после полудня, и первыми, кто нанес удар по врагу, были гидропланы. Медленно и неторопливо подлетели они к данцигскому порту со стороны моря, ввергнув немцев, совершенно не ожидавших появления в своем глубоком тылу русских самолетов, в состояние шока. Самолеты мирно прошлись над торговыми пароходами, заполнившими портовые причалы и уверенно вышли к военной гавани, где было пришвартовано одиннадцать подводных лодок. Первыми по врагу ударили пулеметы «Ильи Муромца», уверенно выкашивая причал от сновавших по нему матросов. Бомбардировщик по-хозяйски прошелся до самого конца бетонного причала и стал разворачиваться для повторного захода.
Следующий за ним гидроплан снизился до максимально безопасной высоты и перегнувшийся через борт второй летчик, стал метать гранаты по немецким подлодкам. Четыре из шести гранат удачно упали на вражеские субмарины, причинив их корпусам существенные повреждения. Конечно, русские гранаты не могли потопить «морских акул», как их прозвали моряки, но вывести из строя на время-это им вполне удалось.
Налёт русских самолетов вызвал сильную панику среди немцев. Спасаясь от пулемётных очередей грозного аэроплана, они дружно бросились врассыпную кто куда, в поисках укрытия. Возвратившись на второй заход на пришвартованные к пирсу подлодки, «Илья Муромец» произвел прицельное бомбометание. Его боевой запас был куда весомей гидроплана-разведчика, и поэтому сброс его проводился с большей высоты.
Восемь мощных взрывов потрясли акваторию причала, подняв высокие столбы огня, дыма и воды. У двух субмарин были основательно разворочены стальные корпуса, и вода мощными струями врывалась в их тёмные недра. Ещё одна подлодка лишилась своей боевой рубки, на её месте зияла огромная воронка, из которой вырывались яркие языки пламени. Прошло несколько минут, и корпус лодки стали сотрясать взрывы, это рвались снаряды трехдюймовой пушки, установленной на носу субмарины, и участь её была решена.
Последней лодкой, стоящей у пирса, была красавица U-45, только что спущенная на воду и ещё не успевшая совершить ни одного похода. От сильного гидравлического удара вылетели заклёпки и разошлись швы и, брошенная на произвол судьбы экипажам, подлодка медленно тонула, погружаясь в воду у швартовочной стенки.
Третий заход на цель русского богатыря отправил на дно ещё одну подлодку кайзера. Кроме этого, были серьезно повреждены рули у соседней субмарины, сорвано с креплений орудие и сильно разбит от удара о пирс корпус третьей.
Закончив разгром и израсходовав все бомбы, русский бомбардировщик ещё раз прошелся пулемётами по затаившимся морякам и величаво удалился, обстреляв по дороге одну из немецких береговых батарей.
Доблестные моряки рейха никак не могли перенести столь вопиющей наглости и, вскоре, из порта вышли четыре эсминца, вместе с лёгким крейсером «Дортмунд», получив приказ коменданта порта капитана цур зее Крафта: догнать и уничтожить русский авиатранспорт и все русские корабли сопровождения. Сразу после выхода в море перед их взором предстали три русских миноносца, поспешно уходящих от них в открытое море.
Командир крейсера, фрегаттен-капитан Шольц незамедлительно бросился в погоню за врагом, горя благородным гневом. Казалось, что все козыри были у него в руках, и ничто не могло удержать тевтонский меч правосудия от справедливой мести.
Каково же было изумление немецких капитанов, когда вместо лёгкой добычи они столкнулись с броненосными русскими крейсерами «Адмирал Макаров», «Баян» и «Рюрик», которые открыли по ним интенсивный огонь из своих тяжёлых орудий.
Итог этой встречи был печален для кригсмарин, получив 16 попаданий 8-дюймовых и 10-дюймовых снарядов, «Дортмунд» сначала загорелся, потерял ход и был добит торпедой, пущенной с русского миноносца, которые вместе с другими кораблями храбро прикрывали крейсера во время атаки на них германских эсминцев.
Огонь миноносцев поддержал крейсер «Баян», вовремя перенеся свой огонь с вражеского крейсера на приближающиеся эсминцы. Меткий выстрел из носового орудия крейсера буквально развалил нос одного из кораблей противника, и тот стал стремительно тонуть. Гибель флагмана и эсминца быстро охладили наступательный пыл немцев, и германские эсминцы стали быстро разворачиваться, в результате чего все три попали под накрытие. Используя свою быстроходность, они попытались скорее уйти из под русского огня и это им почти удалось. Но судьба, в виде мины, ранее выставленной русским миноносцем, вынесла свой суровый вердикт экипажу одного из оставшихся эсминцев. Мощный взрыв взметнул высоко в небо огромный столб воды вперемешку с кусками обшивки корабля.
Только два эсминца благополучно вернулись в порт под защиту береговых батарей, повергнув персонал базы в новый приступ страха и паники, который усилился повторным появлением над Данцигом самолетов противника. На этот раз они уже не бомбили причал подлодок, а обрушили свой смертоносный груз на сам порт.
«Илья Муромец» долго кружил над многочисленными портовыми сооружениями, выискивая достойную добычу, ремонтно-строительные доки. Сброшенные вниз фосфорные бомбы вперемешку с фугасными бомбами вызвали большой пожар, который с необычайной быстротой перекидывался на соседние здания.
Ему вторил другой гидроплан, появившейся в районе портовых складов, на которые он сбросил свой зажигательный груз. Весь порт был освещён яркими багровыми сполохами и черными клубами дыма, представляя собой жуткую картину на фоне заходящего солнца.
Наблюдавший за портом издали, капитан Беренс размышлял. Он мог за оставшееся время тральщиками расчистить в прибрежных водах безопасный фарватер для своей эскадры и, подавив береговые батареи огнем линкоров, затем полностью уничтожить порт со всеми портовыми заводами. Всё это Беренс смог бы спокойно сделать, имея некоторую временную фору перед немецкими линкорами Сушона, стоявшими сейчас в Киле.
За разрушение Данцига с его морскими заводами все были бы благодарны Беренсу и, в первую очередь, англичане, несущие огромные потери в море от действий кайзеровских подлодок. Однако командир эскадры решил удвоить ставки риска и попытаться сыграть по- крупному. Он ограничился лишь повторной бомбёжкой портовых сооружений, ещё больше усилив пожар и панику в порту.
Комендант порта усиленно бомбардировал отчаянными телеграммами Берлин и Штральзунд, взывая о помощи. Контр-адмирал Гопман, командир эскадры легких крейсеров в Штральзунде, первым откликнулся на просьбу соседа, отправив в Данциг все свои силы: крейсера «Кёльн», «Майнц» и «Кольберг».
Они покинули свою базу рано утром и, вскоре, столкнулись с тремя русскими крейсерами и группой миноносцев, медленно идущих строем между островом Борхольм и побережьем Померании. Такую медлительность Гопман объяснил малой скоростью авианесущего транспорта, который, по мнению адмирала, противник собирался применить против базы его крейсеров в Штральзунде. Помня трагическую судьбу «Дортмунда», флагман эскадры коммодор Бользен счёл за лучшее отвернуть от врага и разумно дождаться прибытия кораблей Сушона, которые должны были прибыть через час-полтора. И, хотя это были старые дредноуты, их десятидюймовый калибр мог сильно надрать задницу зарвавшимся русским свиньям.
Проведения этой операции от Сушона потребовал сам кайзер, едва только тревожные телеграммы из Данцига легли на его рабочий стол в Шарлотенбурге. Ещё пребывая в радужной эйфории от недавних побед над британцами, Вильгельм расценил вылазку русских кораблей, как личное оскорбление и желал немедленной сатисфакции.
Следуя приказу кайзера, вице-адмирал Сушон вывел в море почти всю свою эскадру, оставив в Киле только «Шлезнен», у которого были проблемы с машинами, и линкор находился на плановом ремонте. Гордым строем, рассекая ночные воды Балтики, шли на восток «Ганновер», «Гессен», «Шлезвиг-Гольштейн» и «Дойчланд», на котором держал свой флаг Сушон. У адмирала также были личные счеты с русскими, рискнувшими высунуться из своей норы и осмелившимися показать зубы. Он страстно желал отомстить им за своё трёхлетнее безрезультатное сидение на Босфоре и недавнюю неудачу при Моонзунде.
Получив радиограмму от Гопмана, Сушон приказал ему идти на сближение с собственной эскадрой, не вступая в контакт с противником. Не прошло и сорока минут, как противник обозначил свое присутствие появлением в небе самолета-разведчика. Гидроплан пролетел сбоку от немецкой эскадры, внимательно пересчитав число линкоров и эсминцев, сопровождающих главные силы адмирала, и, сделав разворот, быстро удалился восвояси.