– Почему пленный следует за своим победителем?
– Но он пленный чего? Силы… или любви?
– Силы, в этом я уверен. Арно рассказал мне, как нубийцы Зобейды взяли его в плен около Толедо. Что касается любви, возможно, она добавила свои путы к вынужденным оковам… но он мне об этом ничего не сказал. И мне это сомнительно.
– Почему?
– Ты не должна спрашивать меня об этом. Ответ тебе не доставит удовольствия: потому что Арно де Монсальви не верит в настоящую любовь. Он говорит, что раз ты могла забыть ради другого страсть, которая вас соединяла, то никогда другая женщина не сумеет дать ему искреннюю и чистую любовь!
Катрин мужественно выдержала удар. Она умела быть честной сама с собой, и ее кокетство с Пьером де Брезе вовсе не стерлось из ее памяти. Она так часто упрекала себя за это… в особенности за ту ночь в саду в Шиноне, когда Бернар д'Арманьяк застал ее в объятиях прекрасного рыцаря.
– Я это заслужила! – сказала она просто. – Но сила притяжения любви велика. Эта женщина… его любит?
– Страстно. С таким неистовством и исступлением, что это удивляет и приводит в ужас окружающих. Власть «господина франка» над Зобейдой безгранична. Все права – на его стороне, кроме права смотреть на другую женщину. А в последнем случае несчастье падает на голову той, что сумела получить от него улыбку или любезное слово! Очень скоро она попадает к палачу. С десяток женщин умерли уже таким образом. Да и служанки Зобейды больше не осмеливаются поднимать глаз на человека, которого она любит дикой любовью. Они обслуживают его, стоя на коленях, но так плотно закутываются в покрывало, словно находятся на улице. Ибо в противоположность нашему обычаю, который требует, чтобы мужчины жили отдельно от женщин, в самом саду Зобейды находится павильон, где живет мессир Арно…
– И калиф на это соглашается?
Абу-аль-Хайр пожал плечами:
– А почему нет? Для него, пока Арно не согласился перейти в исламскую веру, твой супруг только пленный христианин, как и любой другой. Он рассматривает его как игрушку в руках своей капризной сестры, ничего больше. Ты должна знать, что в этом розовом дворце прячется гнездо гадюк. Ходить там опасно…
– Однако именно это я и хочу сделать. Я хочу туда войти.
– Ты хочешь попасть в Аль Хамру? – с изумлением произнес наконец Абу. – Ты что, потеряла рассудок? Не то тебе нужно делать. Зобейда, конечно, меня ненавидит, но я все же пойду к ней под каким-нибудь предлогом и скажу твоему супругу, что ты у меня. Впрочем, я предсказал ему, что ты придешь.
– И что он сказал?
– Он улыбнулся и отрицательно покачал головой. «Зачем ей приходить? – сказал он мне. – У нее есть все, что она искала: любовь, честь, богатство… а человек, которого она выбрала, из тех, кто умеет удержать женщину. Нет, она не придет».
– Как же он меня плохо знал! – вздохнула Катрин с горечью. – А вы как раз были правы.
– И очень счастлив! Так я пойду к нему и…
Молодая женщина его остановила:
– Нет… Это не подходит по двум причинам: первая заключается в том, что, узнав о моем присутствии, Арно или скажет вам, что я перестала для него существовать… и я от этого умру, или же он попытается соединиться со мной, поставив себя под угрозу.
– Вот действительно причина, ну а вторая?
– Вторая в том, что я хочу видеть, вы слышите, видеть своими собственными глазами, каковы его отношения с этой женщиной. Хочу знать, любит ли он ее, понимаете? Если он на самом деле изгнал меня из своего сердца, я хочу сосчитать их поцелуи, подсмотреть их ласки. У меня нет иллюзий, знайте это! А что касается этой Зобейды, ее красота ввергла меня в отчаяние… Так почему же ей не удалось завоевать его сердце?
– Ну а если это даже так? – смело бросил Готье. – Если эта женщина завоевала мессира Арно и он стал ее рабом? Что тогда вы сделаете?
Кровь отлила от щек Катрин. Она закрыла глаза, стараясь отбросить образ Арно в объятиях принцессы, образ, ставший страшно отчетливым теперь, когда она увидела Зобейду.
– Не знаю! – только и сказала она. – Я и вправду не знаю, но мне нужно знать! И знать я могу только там…
– Дайте мне туда сходить, мадам Катрин, – сказал Готье. – Мне удастся узнать, отвернулся ли ваш супруг от вас. И, по крайней мере, вы не окажетесь в опасности…
Тогда Абу-аль-Хайр взял на себя труд ответить ему:
– Как ты к нему проникнешь? Апартаменты Зобейды – это часть гарема, и, даже если бы они были в стороне, охрана калифа сторожит двери. Ни один человек не входит в гарем, если он не евнух.
– Разве мессир Арно евнух?
– Его случай особый! Он пленник, и Зобейда хорошо охраняет свое сокровище. Ты поплатишься головой, и без всякой пользы…
Готье собирался возразить, но врач знаком приказал ему помолчать. Он повернулся к Катрин:
– Под каким предлогом ты надеешься войти к Зобейде?
– Не знаю. В качестве служанки, может быть… Это можно? Благодаря Жоссу я разговариваю на вашем языке и умею хорошо играть любую роль.
Она с такой мольбой смотрела на него, что Абу-аль-Хайр отвернулся, смущенный тем, что так слаб перед слезами женщины. Он долго молчал.
– Это чистое безумие! – вздохнул он наконец. – Но я с давних пор знаю, что возражать тебе бесполезно. Обещаю тебе серьезно об этом подумать. Но на это понадобится время… А пока воспользуйся моим домом, садом. Увидишь, они наполняют жизнь негой. Отдыхай… приведи себя в порядок, пока…
– Пока? – вскинулась Катрин. – Ждать? Что вы говорите? Вы думаете, что я могу спокойно жить, когда… когда меня пожирает ревность, – призналась она искренне, – сжигает желание его увидеть?
Абу-аль-Хайр встал и строго посмотрел на Катрин.
– Ну что же, пусть еще несколько дней тебя пожирает ревность, сжигает желание повидаться с твоим супругом! Неужели ты хочешь показаться мужчине, которого ты любишь, в таком виде? У тебя тусклые волосы, кожа вся в веснушках, руки огрубели от поводьев…
Смутившись, Катрин опустила голову и покраснела, как гранаты, лежавшие на подносе.
– Я стала такой уродливой?
– Ты прекрасно знаешь, что нет. Но у нас женщина живет, дышит, чтобы нравиться мужчине. Ее тело должно стать курильницей драгоценных духов, которые ему понравится вдыхать, арфой, которую ему приятно будет слушать, садом роз и апельсиновых деревьев, где сладко ему будет наслаждаться своим желанием. Оружие Зобейды… – тебе нужно им воспользоваться, самой обрести его. Только после этого ты можешь сражаться на равных со своей соперницей. Завтра я сам тебя отведу к Фатиме. Она – самая ужасная старуха, какую я знаю, и королева среди сводней, но она, как никто, умеет сделать чудо! Теперь я тебя оставляю. У меня есть несколько больных, их надо посетить. Увидимся вечером.
Банщица Фатима
Лежа на мраморной скамье, покрытой банной простыней, пытаясь ни о чем не думать, как ей посоветовали, Катрин отдавалась заботам, которыми ее окружали Фатима и ее помощницы. Она даже закрыла глаза, чтобы не видеть Фатиму, которая оказалась еще более уродливой, чем она себе представляла.
Это была огромная эфиопка, черная, как чернила, и сильная, как медведь, с короткими курчавыми волосами, тронутыми сединой. Как и обе ее помощницы, она была нага до пояса, с черной блестящей от пота кожей; ее огромные груди, как арбузы, тяжело танцевали в ритме движений.
Когда Катрин, закутанная в большое зеленое покрывало, прибыла в хаммам, сидя на осле и в сопровождении самого Абу, за которым следовали оба немых раба, Фатима низко им поклонилась. Затем они с врачом завели разговор в таком быстром темпе, что Катрин, конечно, ничего бы не поняла, если Абу не предупредил бы ее заранее, каким образом объяснит Фатиме присутствие блондинки-чужестранки в его доме.
Мысль была проста, но, однако, и удивительна, если знать, с каким недоверием относился врач к женщинам: якобы он только что купил на берберском корабле, бросившем якорь в порту Альмерия, эту прекрасную рабыню, из которой он собирался сделать усладу своей старости, но только после того, как Фатима применит свое превосходное искусство и сделает ее достойной ложа утонченного и изысканного мусульманина. Он попросил толстую эфиопку держать Катрин подальше от прочих посетительниц, опасаясь, говорил он, что новость о его приобретении даст повод для сплетен. Неизвестно, что убедило Фатиму больше – смущенный вид Абу-аль-Хайра или кошель с золотыми динарами. Но она решила, что врач наконец-то влюбился, и пообещала приятно удивить его.
Вскоре Фатима принялась за работу. Мигом оставшись без всякой одежды, ловко снятой двумя мавританками, столь же худыми, насколько толстой была их хозяйка, Катрин уже сидела на деревянной скамье в комнате, полной пара. Ей дали попотеть там с полчаса, а затем, полузадохнувшуюся, перенесли на скамью для массажа, где Фатима уже ждала ее, уперев кулаки в бока, как палач в ожидании жертвы.
Катрин разложили на скамье, Фатима натянула на правую руку перчатку из жесткой шерсти, ухватила другой рукой большой глиняный горшок с какой-то массой охристого цвета и принялась натирать ее. Затем ее вымыли, обернули в простыню из тонкой шерсти и перенесли на другой стол, снабженный опорой для шеи и выемкой, с которой волосы свисали вниз. Голову Катрин намыливали много раз, вытирали и, смазав благовонным маслом, опять вытирали, потом опять мыли и в конце концов натерли жасминной эссенцией. Когда Катрин с сухим полотенцем на голове, одетая в пеньюар из белой тонкой шерсти, удобно устроилась среди подушек, Фатима хлопнула в ладоши, и появился евнух, неся широкий медный поднос с множеством тарелок. Он поставил поднос на низкий стол у кровати. Фатима, не посчитав нужным прикрыть свою обнаженную грудь, указала Катрин на поднос:
Катрин разложили на скамье, Фатима натянула на правую руку перчатку из жесткой шерсти, ухватила другой рукой большой глиняный горшок с какой-то массой охристого цвета и принялась натирать ее. Затем ее вымыли, обернули в простыню из тонкой шерсти и перенесли на другой стол, снабженный опорой для шеи и выемкой, с которой волосы свисали вниз. Голову Катрин намыливали много раз, вытирали и, смазав благовонным маслом, опять вытирали, потом опять мыли и в конце концов натерли жасминной эссенцией. Когда Катрин с сухим полотенцем на голове, одетая в пеньюар из белой тонкой шерсти, удобно устроилась среди подушек, Фатима хлопнула в ладоши, и появился евнух, неся широкий медный поднос с множеством тарелок. Он поставил поднос на низкий стол у кровати. Фатима, не посчитав нужным прикрыть свою обнаженную грудь, указала Катрин на поднос:
– Ешь все, что здесь стоит.
– Все? – воскликнула молодая женщина в ужасе.
И действительно, она увидела дымившиеся на подносе мясные фрикадельки, суп, маринованные огурцы, жареные баклажаны в благоуханном соусе и, наконец, множество разных пирожных!
– Я никогда не смогу все это съесть! – произнесла она робко.
Но Фатима не приняла возражений:
– Ты будешь есть столько времени, сколько понадобится, но съешь все! Пойми, Свет Зари, твой хозяин доверил тебя мне, чтобы я сделала из тебя самое прекрасное создание во всем исламском мире. И мне нужно поддержать свою репутацию. Ты отсюда не выйдешь, пока твое тело не станет таким же пленительным, как шербет из розовых лепестков!
– Я не выйду отсюда? – повторила Катрин. – Что ты хочешь этим сказать?
– То, что ты выйдешь из этого дома только тогда, когда я сочту, что ты готова, – спокойно сказала негритянка. – До того дня ты будешь жить вот здесь. Здесь тебя будут обслуживать, заботиться о тебе, охранять, как…
– Как откормленную гусыню! – вышла из себя Катрин. – Но я не хочу!
– Даже не спорь! Ты красива, но ужасно худа, и кожа у тебя сухая. Много еще нужно сделать. Никто не собирается держать тебя взаперти. Ты сможешь время от времени гулять не только по саду, а и по городу, но как полагается, закутавшись в покрывало и под хорошей охраной. Поверь мне, у тебя не хватит времени скучать! Впрочем, продолжительность твоей жизни здесь будет зависеть от тебя же самой. Чем быстрее ты окажешься готовой, тем быстрее ты отсюда выйдешь… К тому же я совсем не понимаю твоей спешки – ты что, хочешь поскорее насладиться ласками врача, у которого много ума, но мало мускулов, ведь он же, видимо, жалкий любовник. Ешь!
И, закончив тираду, Фатима вышла. Как это только Абу осмелился запереть ее у этой женщины?
Она машинально съела все, что ей подали, выпила чай с мятой – горячий, крепкий и очень сладкий, а потом заснула. Когда Катрин проснулась, она обнаружила, что Фатима стоит у дивана, улыбаясь во весь рот и показывая белые зубы.
– Ты проспала два часа! – торжественно объявила она Катрин. – И все съела: это хорошо! Вижу, мы с тобой поладим.
Сняв ее с дивана, две служанки с большой осторожностью, будто хрустальную вазу, отнесли Катрин в соседнее помещение, где занялись удалением волос при помощи густой массы, замешенной на извести и аурипигменте. В это время парикмахерша покрывала ее волосы хной, после которой они приобрели золотистый оттенок. После этого ее опять отдали в руки самой Фатимы. Великанша натерла благовонным маслом тело Катрин и принялась ее массировать. На этот раз молодая женщина отдалась процедуре с настоящим удовольствием.
– Когда я закончу тобой заниматься, ты сможешь соперничать даже с принцессой Зобейдой, – удовлетворенно сказала Фатима.
При упоминании этого имени Катрин очнулась от дремоты и стала очень внимательна, потом спросила, не подавая вида, что вопрос имел для нее большое значение:
– Я о ней слышала. Ты ее знаешь? Говорят, она очень красивая…
– Уж конечно, я ее знаю. Она даже доверялась моим заботам после болезни. Это самая прекрасная пантера на всем Востоке – жестокая, дикая, пылкая, но прекрасная! Зобейда гордится своим телом и знает, что оно само совершенство, знает, как прекрасны ее груди… И она их не прячет. У себя в покоях и в саду она носит только прозрачный муслин и чудесные драгоценности, чтобы больше порадовать глаза своего любовника.
У Катрин сразу пересохло в горле:
– Своего любовника?
Фатима перевернула Катрин и принялась массировать ее спину.
– Мне нужно было сказать «своих любовников», так как люди шепчут на базарах, что по ночам многие воины входили к ней через потайную дверь усладить ее. Бывало даже, как рассказывают, Зобейда заставляла сильных рабов услаждать себя… а потом во рвах Аль Хамры валялись их трупы…
Катрин бросало то в жар, то в холод. С одной стороны, если Зобейда была такого рода Мессалиной, может быть, будет легче, чем она думала, вырвать у нее добычу… Но, с другой стороны, кто мог сказать, не ждала ли Арно такая же судьба? И зачем только Фатима прибавила:
– Но вот уже несколько месяцев наши сплетницы только и говорят о том, что у Зобейды теперь единственный любовник, пленник из франков, она от него без ума, и теперь никто не проходит через потайную дверку в ее сады…
– А ты видела этого человека? – спросила Катрин.
– Один раз! Он красивый, высокомерный и молчаливый. В некоторой мере он походит на Зобейду: как и она, это хищник!.. Их любовь, видно, полна сильных ощущений, страстей, а их ласки…
Этого уже Катрин не могла выдержать.
– Замолчи! – вскричала она. – Приказываю тебе молчать…
Пораженная ее внезапной резкостью, Фатима умолкла и мгновение смотрела на нее с недоуменным видом, машинально вытирая руки о свою набедренную повязку. Катрин спрятала лицо в ладонях, чтобы скрыть слезы, подступавшие к глазам. Внезапно медленная улыбка осветила круглое лицо негритянки. Ей показалось, что она поняла причину внезапного отчаяния своей подопечной… Она наклонилась над Катрин и прошептала:
– Догадываюсь, почему ты расстраиваешься, Свет Зари. Тебе завидно думать о прекрасном любовнике Зобейды, когда ты сама предназначена для ласк уже немолодого, немощного мужчины. Но успокойся, моя красавица, может быть, ты найдешь и получше…
– Что ты хочешь сказать?
Фатима уклонилась от прямого ответа.
– Не надо плакать. Смотри, что ты сделала со своим лицом, глупенькая! Сейчас я им займусь…
* * *Когда спускалась ночь, на террасы домов в Гранаде выходили женщины в разноцветных одеждах, чтобы подышать вечерним воздухом, поесть сладостей или обменяться сплетнями. Мужчины же выходили на площадь, где они беседовали, смотрели на фокусы бродячих шутов и комедиантов или же, если только мусульманская секта, к которой они принадлежали, позволяла, отправлялись в какое-нибудь заведение на открытом воздухе, где они могли поразвлечься, выпить вина и посмотреть на танцовщиц.
Вечером Фатима усаживалась под ночным небом, устроившись на шелковых подушках. Катрин испытывала любопытное ощущение, будто она сменила кожу. Это происходило от того блаженного состояния, когда чувствуешь себя сразу и легко, и раскованно. Катрин провела по крайней мере целый час в большом бассейне с теплой водой, а рабыня в это время, сидя на корточках у берега, подавала ей разнообразные фрукты. Потом, перед тем как вновь одеть ее в причудливые одежды, Катрин накрасили. Она чувствовала себя прекрасно в новом облачении: широкие розового муслина шаровары, подхваченные на бедрах тяжелым позолоченным серебряным поясом, при этом талия и живот оставались голыми, короткая кофточка с маленькими рукавчиками из розового атласа. Круглая тюбетеечка придерживала большое розовое покрывало, которым она принуждена была закрыться, прежде чем появиться на крыше.
Катрин была единственной подопечной Фатимы – таковы были условия Абу. Такая безумная щедрость глубоко поразила толстую банщицу. Ночь была нежна и мягка, пахло жасмином и апельсинами. С террасы вид города, улочек, освещенных множеством масляных ламп, был сказочно прекрасным, но взгляд Катрин упорно возвращался к темной громаде дворца, возвышавшегося над домом Фатимы. В ста пятидесяти метрах над ним глубокие зубцы дворца вырисовывались на темном бархате неба. Там не видно было ни света, ни признака жизни, если не считать железной поступи невидимых часовых.
Глаза молодой женщины так долго были устремлены на неприступные стены, что Фатима через некоторое время заметила:
– Что, дворец так тебя и притягивает, Свет Зари?
– Мне хотелось бы увидеть пленника принцессы… Я с ним из одной страны, ты знаешь.
Жирная ручища Фатимы заткнула ей рот.
– Тебе надоело жить? – прошептала она. – Если это так, лучше я уж немедленно отправлю тебя обратно к твоему хозяину. Даже стены имеют уши. Я стара и уродлива, но все же мне хочется вдыхать аромат роз и есть нугу…
– А что такого я сказала?
– Этот человек – единственный на всю Гранаду, о котором ни одна женщина в городе не имеет права думать. Палачи Зобейды – монгольские пленники. Они умеют, не доводя до смерти, заставить длиться агонию несколько дней, и лучше вызвать недовольство самого калифа, чем ревность Зобейды. Даже любимая султанша, ослепительная Амина, даже она не решится это сделать. Зобейда ее уже достаточно ненавидит. Именно из-за этого Амина редко живет в Аль Хамре.