– Надеюсь, она на него хотя бы не походит! – вскричала Катрин с ужасом.
– Вовсе нет: она прелестна! Сверх того, мой сын отправил обратно герцогу Бедфорду свой орден Подвязки и пошел на открытый мятеж против нашего дорогого герцога. В результате теперь герцогские войска осаждают наш замок Грансе, а я подумала, что пришло время попутешествовать немного по стране. Но я благословляю этот проклятый несчастный случай, из-за которого я сломала себе ногу и задержалась здесь. Без него я была бы уже далеко и не встретилась бы с вами…
– К несчастью, – вздохнула Катрин, – мы опять с вами расстанемся. Ваша нога задержит вас здесь еще на много дней, а я должна завтра же идти дальше!
Лицо мадам де Шатовиллен побагровело.
– Ну уж нет! Я вас нашла, и я вас не оставлю. Если я не смогу держаться на лошади, мои люди понесут меня на носилках. А теперь вы бы поспали немного. Ложитесь со мной, здесь хватит места для двоих!
Не заставляя себя просить, Катрин прилегла на кровать рядом со своей подругой. Мысль, что она продолжит путь вместе с Эрменгардой, переполняла ее радостью и верой в будущее. Катрин было ясно, что в компании с богатой, энергичной вдовой путь ее облегчится и станет приятней!
Графиня задула свечу, и тьма охватила маленькую комнатку. Невольно Катрин улыбнулась при мысли о том, как рассердится Жербер Боа, когда утром увидит внушительную даму на носилках и узнает, что ему придется принять ее в число своих паломников. На эту сцену любопытно будет посмотреть.
– О чем вы думаете? – произнесла неожиданно Эрменгарда.
– О вас, Эрменгарда, и о себе! Мне повезло, что я вас встретила в самом начале этого долгого путешествия!
– Повезло? Это мне повезло, моя дорогая! Благодаря вам моя жизнь станет, надеюсь, более живописной и оживленной. И мне так это было нужно, черт возьми! Я просто прозябала. Да простит мне Бог! Я чувствую, что выздоровела.
И в качестве доказательства своего душевного здоровья Эрменгарда вскоре заснула и принялась храпеть так, что заглушала монотонные удары колокола.
* * *В древней романской приютской часовне нестройные голоса паломников повторяли за отцом аббатом слова ритуальной молитвы для тех, кто в пути. Но голос Катрин не смешался с голосами других. Про себя она повторяла те резкие слова, которыми обменялась с Жербером Боа как раз перед тем, как войти в часовню, перед началом службы и общей молитвы. Когда молодая женщина появилась, поддерживая под руку еще очень бледную Жилетту де Вошель, клермонец побелел от злости. Он подбежал к ним с такой запальчивостью, что не сразу заметил Эрменгарду, шедшую сзади на костылях.
– Эта женщина не в состоянии продолжать дорогу, – сухо сказал он. – Она, конечно, может побыть на службе, но мы оставим ее на попечение монахинь.
Катрин обещала себе быть мягкой и терпеливой, попытаться задобрить и умаслить Жербера, но почувствовала, что ее терпения надолго не хватит.
– Кто это решил? – спросила она с необыкновенной мягкостью.
– Я! Я руковожу этим паломничеством. Я и решаю!
– Думаю, вы ошибаетесь. Вы не полководец, а мы не ваши солдаты. Мадам Жилетта желает продолжить путь и продолжит его!
Опять молния ярости, которую Катрин уже знала, блеснула в его серых холодных глазах. Катрин стойко выдержала его взгляд и даже холодно ему улыбнулась.
– Успокойтесь, мадам Жилетта никак не будет вам в тягость: она поедет верхом.
– Верхом? Но где это вы думаете сыскать лошадь?
Эрменгарда, которая до сих пор с интересом следила за их перепалкой, посчитала своевременным вступить в разговор. Она проковыляла до Жербера:
– У меня есть лошади, и я ей дам одну из них! У вас есть возражения?
Такое вмешательство явно не доставило удовольствия клермонцу, он нахмурил брови и, посмотрев на старую женщину с видимым пренебрежением, произнес:
– Это еще кто? Откуда взялась эта старуха?
И он за это получил. Вдовствующая мадам де Шатовиллен вдруг побагровела. Твердо уперевшись своими костылями, она выпрямилась во весь рост, и этого оказалось достаточным, чтобы ее лицо возникло в нескольких дюймах от лица Боа.
– Это у вас, мальчик мой, нужно было бы спросить, откуда вы взялись, да с таким плохим воспитанием! Вы первый человек, кто осмелился назвать меня «старухой», и советую вам не повторяться, если не хотите, чтобы мои люди вас научили вежливости. Я намерена присоединиться к вам. Я графиня Эрменгарда де Шатовиллен, и герцог Филипп взвешивает свои слова, когда обращается ко мне! Вы что-нибудь хотите сказать?
Жербер Боа открыл рот, закрыл его, пожал плечами и в конце концов произнес:
– Не в моей власти помешать вам присоединиться к нам.
Он ушел, но мимоходом Катрин перехватила брошенный на нее взгляд. Отныне этот человек стал ее врагом, она была в этом уверена.
Катрин машинально вышла из церкви, как и другие, получила кусок хлеба, который у ворот богадельни раздавал монах, и опять двинулась в путь в рядах паломников. Она отказалась от лошади, которую ей предлагала Эрменгарда.
– Я попрошу вашей помощи, когда совсем изнемогу, – сказала она Эрменгарде, которую две приютские монахини взгромоздили на большую лошадь, такую же рыжую, какой она сама была когда-то. Две другие усадили Жилетту на мирного иноходца, на котором до этого ехала одна из служанок вдовствующей графини де Шатовиллен. Обе камеристки, устроившиеся на одной лошади, и четыре вооруженных всадника составляли свиту мадам Эрменгарды. Они двигались в арьергарде всей группы паломников.
Ворота вновь раскрылись перед путниками, которые теперь выглядели бодрее. Солнце сияло в голубом небе, и свежесть утреннего часа предвещала прекрасный и теплый день. Едва переступив порог старого приюта, паломники вступили на дорогу, прямую и каменистую, протянувшуюся прямо по склону долины. Это была первая площадка на гигантской лестнице, спускавшейся в глубокую долину Ло, откуда поднимался голубоватый туман.
Рубины Сент-Фуа
За два дня они прошли трудную дорогу от Обрака через долину Ло и узкие ущелья Дурду к святому городу Конку. В Жербера Боа будто вселилась неистовая злость: он не хотел слышать ни жалоб, ни вздохов от паломников своей группы.
Для Катрин эти два дня показались адом кромешным. Растертая нога заставляла ее жестоко страдать, но она упорно отказывалась ехать верхом. Ей казалось, что, дай она себе поблажку, не пройди она весь этот покаянный путь как нищая из нищих паломников, Бог не смягчится к ней. Свои муки она жертвовала Богу на благо Арно, страстно желая, чтобы Господь Бог дал ему выздоровление, а ей самой позволил его найти. За такое счастье она с радостью пошла бы по раскаленным углям…
Когда вечером перед паломниками появилась маленькая деревушка, а рядом с ней аббатство на склонах узкой долины реки Уш, Катрин уже почти потеряла сознание. Безразличным взглядом она смотрела на великолепную базилику, перед которой ее спутники в едином порыве упали на колени.
– Вы еле дышите! – пробурчала Эрменгарда. – И не пытайтесь идти за другими в аббатство!.. Там же нет места. Меня уверяли, что здесь есть где-то хороший постоялый двор, и я намереваюсь направиться туда.
Катрин заколебалась, опасаясь презрительных слов Жербера, но их пастырь только и сказал, пожав плечами:
– Селитесь где сможете, каждый устроится как придется. Пользуйтесь сараями, гостеприимством деревенских жителей. Делайте как вам будет угодно. Но не забывайте о торжественной службе и о шествии, которое мы устроим потом.
– Так в котором часу мы уйдем? – с беспокойством спросила Катрин.
– Только послезавтра! Вы, наверное, сестра моя, понимаете, что это – одно из главных мест нашего паломничества. Оно заслуживает того, чтобы посвятили мы ему хотя бы день!
Сказав это, он сухо поклонился и, повернувшись на каблуках, ушел к воротам аббатства. Катрин хотела возразить. Несмотря на усталость от длинных переходов, ей бы хотелось идти не останавливаясь.
– Сколько потерянного времени! – прошептала она, предлагая руку Эрменгарде, которую только что не без труда спустили с лошади ее служанки. Вдовствующая графиня де Шатовиллен, тоже устав часами сидеть в седле, совсем одеревенела, но не утратила бодрого настроения.
– Спорим, что я знаю, о чем вы думаете, милочка!
– Ну, скажите! – улыбнулась Катрин.
– Вы много дали бы, чтобы завтра утром вскочить на доброго коня и, бросив всех этих святош, галопом поскакать туда, где кто-то вас ждет.
Катрин не стала возражать.
– Ваша правда, Эрменгарда! Медлительность этого похода меня убивает. Подумайте только, мы находимся совсем рядом от Монсальви, и мне так просто было бы встретиться и поцеловать моего сына. Но ведь я отправилась в паломничество и не стану лукавить с Богом! Я должна выяснить, где мне искать Арно, я продолжу путь вместе с моими спутниками до конца. И потом, хорошо, когда нас много. Дорога опасная, бандитов всюду полно. Лучше затеряться в толпе, идти среди людей. С вашими служанками и воинами, хоть они и вооружены, нас будет всего семеро.
Постоялый двор Сент-Фуа принял графиню де Шатовиллен со всем уважением, которого заслуживал ее ранг. Впрочем, Эрменгарда умела заставить уважать себя. В заведении было много народа, но она достала все-таки целых две комнаты: одну для Катрин и себя, другую для своих камеристок и Жилетты де Вошель, которую она решительно взяла под свою опеку.
Путешественницы быстро и в молчании съели ужин. Все устали. Эрменгарда сразу же отправилась почивать, а Катрин, несмотря на усталость, долго еще простояла у окна, выходившего на маленькую площадь. У нее было тяжело на сердце, она чувствовала, что не заснет.
Усевшись на каменном подоконнике, Катрин наблюдала за происходящим во дворе. Бродячие комедианты и шуты расположились перед церковью. Они показывали свое искусство перед собравшимися крестьянами и паломниками, которые, за отсутствием места в приюте, спали прямо на паперти. Музыканты играли на виолах, лютнях, арфах и флейтах. Худощавый парень, одетый в зелено-желтый костюм, жонглировал зажженными факелами. На небольшой площадке танцевала босоногая, тоненькая девушка, одетая в ярко-красное трико. Пламя факелов, как в театре, оживляло персонажи изумительной сцены Страшного суда, вырезанной из камня по полю фронтона, раскрашенной и позолоченной, словно страница из Евангелия. Допущенные в рай вот-вот устремятся в небесные сады, а проклятые, гримасничая, под насмешки демонов корчились в адских муках.
Катрин наблюдала за происходящим, думая о своем. Завтра она пойдет отсюда по дороге, по которой ушел Арно, а вслед за ним и бедный Готье. Где-то они сейчас, какие звезды им светят? Что с ними случилось и найдет ли она их след? Невозможно было смириться, что Арно потерян для нее навсегда, но и мертвого Готье она тоже не могла представить.
Вдруг ход мысли Катрин прервался. В толпе, которая глазела на комедиантов, она рассмотрела Жербера Боа. Он подошел к танцовщице. Запыхавшись, девушка только что остановилась и протянула толпе свой тамбурин, когда клермонец как раз обратился к ней. Несмотря на расстояние, Катрин без труда поняла смысл их разговора. Сухая рука Жербера обвиняюще указывала то на яркое, покрытое мишурой и сильно открытое платье девушки, то на большое изображение Христа на фронтоне церкви.
Пуританское поведение Жербера, ясное дело, не пришлось по вкусу группе деревенских парней. Они не видели ничего плохого в том, что кто-то танцевал перед церковью, и двинулись на защиту танцовщицы. Один из них, здоровенный верзила-весельчак, фигура которого немного напомнила Катрин Готье, схватил Жербера за ворот плаща, а в это время трое других встали вокруг с угрожающим видом. Девушки резкими голосами принялись поносить его… Вот сейчас, через миг, Жерберу Боа будет совсем плохо.
Катрин не смогла потом объяснить, что именно заставило ее прийти на выручку Боа. Скорее всего она приняла во внимание тот простой факт, что без него она вряд ли дойдет до Галисии… Катрин бегом выскочила из комнаты, спустилась во двор, где люди Эрменгарды допивали свой последний глоток вина, перед тем как отойти ко сну, и обратилась к сержанту.
– Быстро! – приказала она. – Идите освободите нашего пастыря. Его в клочья разорвет толпа!..
Люди схватили оружие и побежали на помощь. Она следовала за ними, хотя солдаты вовсе в ней не нуждались. Ей было интересно узнать, чем все это кончится и как поведет себя Жербер. А закончилось все моментально. Толпа расступилась перед вооруженными солдатами, как море перед форштевнем корабля, и Катрин оказалась рядом с Жербером под портиком аббатства. Толпа все еще ворчала, но отступила, как злобная собака, которой угрожал кнут.
– Вот вы и свободны, мессир, – сказал сержант Беро Жерберу. – Идите же спать и оставьте в покое этих людей, пусть веселятся, ведь они плохого не делают, – и, повернувшись к Катрин, сказал: – Мадам, проводить вас на постоялый двор?
– Возвращайтесь без меня! – ответила Катрин. – Мне не спится.
– Если я хорошо понял, именно вам я обязан этим вмешательством? – сухо спросил Боа. – Я что, просил вас об этом?
– Для этого у вас слишком много гордыни! Думаю, напротив, вы бы с радостью дали себя разорвать на куски. Но я увидела, что вы попали в трудное положение, и подумала…
– Господи, женщина начинает еще и думать! – вздохнул Боа с таким презрением, что Катрин опять охватила ярость.
– Мессир, прошу вас принять мои извинения. Лучше бы мне спокойно сидеть у окна и смотреть, как вас будут вешать прямо на воротах аббатства. После чего, уверившись, что вы умерли во имя религии, я пошла бы спать спокойно и на сон грядущий произнесла бы несколько молитв за упокой вашей великой души!
Она уже повернулась на каблуках, но он ее задержал. Его задел этот саркастический выпад, и когда Катрин обернулась к нему, то выражение лица было скорей озадаченным, чем гневным.
– Будьте любезны, простите меня, Катрин! – сказал он глухим голосом. – Без вашего вмешательства эти несчастные лишили бы меня жизни. И я обязан за это вас поблагодарить. Но, – прибавил он с гневной силой, которая потихоньку, мало-помалу нарастала в нем опять, – мне тяжело благодарить женщину, да и к тому же жизнь для меня – это непереносимая тяжесть! Если бы я не боялся Бога, давным-давно я бы уже с ней покончил.
– Ну, конечно, пусть другие берут грех на душу и убивают вас, избавляя от опостылевшей жизни. Нет, и на такое Бог не попадается. А что до вашей благодарности, не думайте, что я ждала ее. То же самое я сделала бы для кого угодно!
Жербер не ответил. Катрин пошла к двери, а он побрел рядом, ссутулившись. Вдруг Катрин показалось, что ему не хочется с ней расставаться. Так как он молчал, она спросила:
– Вы ненавидите женщин, так ведь?
– Изо всех сил, всей душой… Это вечная ловушка, в которую попадает мужчина.
– Откуда такая ненависть? Что же они вам сделали? Разве у вас не было матери?
– Это единственная чистая женщина, которую я знал.
– Вы всегда их так ненавидели? – продолжала она. – Или же…
Он не дал ей докончить:
– Или же ненавижу из-за того, что слишком любил? Думаю, по правде говоря, так оно и было. Именно так: всегда я носил в душе проклятие к женщине, потому что женщина – мой вечный враг! Я ее ненавижу!
Свеча, горевшая на конторке у торговца образами – у него в этот поздний час еще была открыта лавка, – на миг осветила лицо паломника и его руки, придерживающие черный плащ. Черты этого лица отражали огонь темных страстей, а руки дрожали. Тогда Катрин остановилась с желанием бросить ему вызов.
– Смотрите на меня! – приказала она. – И скажите, на самом ли деле вы думаете, что я – только грязь, разврат и фальшь?
Она встала под свет свечи, давая возможность этому человеку разглядеть ее чистое лицо, которое осветилось темным золотом ее волос, по которому пробегали отсветы огня. С легкой улыбкой она смотрела на побледневшего собеседника.
– Ну же, мессир Жербер, ответьте мне!
Тогда он сделал жест рукой, словно хотел прогнать от себя какое-то дьявольское наваждение, и отступил в тень.
– Вы слишком красивы, чтобы не быть демоном, пришедшим искушать меня! Но вы не овладеете мной, слышите? Вам меня не одолеть!
Катрин поняла, что перед ней больной человек. Улыбка сошла с ее лица.
– Я вовсе не демон! – устало произнесла она. – Вы ищете мир для своей души, а я ищу совсем другого… Но не в вашей власти мне дать это другое, да, впрочем, и ни в чьей власти… за исключением одного-единственного человека на свете.
– Кто этот человек? – осмелился спросить Жербер Боа.
– Вас это не касается! – отрезала Катрин. – Доброй ночи, мессир Жербер!
* * *Следующий день показался Катрин бесконечным. Она присутствовала на службе, но слова молитвы произносила машинально. Она любовалась сияющим в дымах ладана фантастическим видением, по-варварски роскошным, пышной золотой статуей Сент-Фуа. Плащ этого изваяния был покрыт драгоценными камнями, и их было больше, чем цветов на весеннем лугу.
Из-за долгого стояния на коленях ноги у нее затекли, и это напомнило ей бесконечные молитвы, которые когда-то она воздавала, стоя рядом со своей сестрой Луизой в дижонском соборе Нотр-Дам. Она встала, подняла голову и встретила взгляд Жербера Боа. Он сразу отвел глаза, но она опять успела заметить то странное их выражение, одновременно жесткое и боязливое, которое она уже замечала. Катрин вздохнула.
– Не стоит на него сердиться, – прошептал рядом с ней нежный голос Жилетты. – Жербер – несчастный человек.
– Откуда же вы это знаете?
– Я не знаю, я чувствую… Он жестоко страдает: именно из-за этого он так жесток и груб.
После богослужения статую Сент-Фуа должны были вынести за город в поля, на которые давно уже не падало ни капля дождя. Катрин не хотелось принимать участие в этом шествии, и она вернулась на постоялый двор, присоединилась к Эрменгарде, которая, не следуя никакому регламенту, не вставала с кровати. Вдовствующая графиня встретила ее возвращение с улыбкой.