– Это я украл рубины, – сказал он, оглядываясь на служанок, несших корзины с бельем. – И я же, делая вид, что споткнулся, подложил их вам в кошель. И вот я пришел просить у вас прощения!
Катрин молчала, глядя на человека, униженно молящего у ее ног, а Эрменгарда сделала героическое усилие, чтобы встать со скамейки и схватиться за костыль. Ей это никак не удавалось, и она возопила:
– И ты приходишь к нам и рассказываешь все это?! Я немедленно отправлю тебя к судье, у которого уж наверняка найдется обрывок веревки для твоей шеи. Эй, там! Сюда, мигом!..
Взгляд Катрин остановился на лице этого человека с чертами, в которых причудливым образом смешались резкость с некой утонченностью.
– Одну минуту! Я сначала хочу, чтобы он ответил на два вопроса.
– Спрашивайте, – произнес Жосс. – Я отвечу.
– Прежде всего, почему вы это сделали?
– Видимо, мне придется исповедоваться перед вами. Я отправился в Галисию только затем, чтобы скрыться от палача – тот ждет меня в Париже с длинной и очень крепкой веревкой. Тогда я решил побродить по белу свету… Когда я увидел статую всю в золоте и в камнях, то подумал: возьми я несколько штучек, этого никто не заметит, а моя старость будет обеспечена.
– Но зачем же было втягивать в это меня? – вскричала Катрин. – Ведь меня могли убить.
Жосс горячо возразил:
– Нет. Вам это не грозило. Я – бедный горемыка, нищий проходимец… А вы, вы – знатная и благородная дама. Так ведь просто не возьмут и не повесят благородную даму. И потом, здесь же была ваша подруга. У благородной дамы есть защита… и воины с оружием. Я знал, что она вас отстоит. А меня бы повесили на первом же дереве без суда и следствия. Когда я увидел монахов, понял, что погиб. Тогда…
– Тогда вы подсунули мне вашу добычу, – спокойно закончила рассказ Катрин. – А если, несмотря ни на что, мне бы грозило наказание?
– Клянусь Богом, в которого никогда не переставал верить, я бы признался. И если бы мне не поверили, я стал бы драться за вас до смерти!
Некоторое время Катрин хранила молчание, взвешивая слова, которые он только что произнес с неожиданной серьезностью. Наконец она сказала:
– Теперь второй вопрос: почему вы пришли сюда и признались в преступлении? Вы же не знаете, как я стану действовать, не сдам ли вас в руки правосудия.
– Да, это был риск с моей стороны, – кивнул Жосс. – Но я больше не хотел оставаться с этими бесчеловечными святошами. С того момента, как вы уехали, путешествие лишилось всякого интереса и…
– И ты сказал себе, – вмешалась Эрменгарда, – что, если уж рубины не дались тебе в руки, остался еще королевский изумруд.
Но и опять Жосс не удостоил ее ответом. Выдержав взгляд Катрин, он сказал:
– Если вы думаете так же, мадам Катрин, выдайте меня, не сомневайтесь больше. Я только хотел вам сказать, что я поступил плохо, но очень об этом сожалею. Чтобы исправить свой поступок, я пришел предложить свои услуги. Если вы разрешите, я последую за вами, буду вас защищать… Я нищий бродяга, но умею махать шпагой не хуже любого господина. В дороге всегда есть нужда в крепкой руке. Клянусь спасением моей души, что буду служить вам верно.
Опять наступило молчание. Жосс все стоял на коленях и не двигался в ожидании ответа Катрин. Она же, весьма далекая от чувства гнева, испытывала самые удивительные ощущения: она смягчилась, была тронута поведением этого странного парня. Тем не менее, прежде чем ответить, она подняла глаза на Эрменгарду, но та, поджав губы, тоже молчала, но ее молчание было явно осуждающим.
– Что вы посоветуете мне, дорогой друг?
Эрменгарда пожала плечами и раздраженно высказалась:
– Вижу, вы наделены талантами доброй волшебницы Цирцеи: она превращала людей в свиней, а вы эту же операцию проделываете в обратном направлении. Поступайте как хотите, я ведь уже знаю ваш ответ.
Эрменгарда дотянулась до костыля, ухватилась за него и, наотрез отказавшись от поддержки Катрин, встала на ноги.
– Пойду скажу Беро, чтобы он купил нам еще одну лошадь, – проворчала старая дама. – Этот парень, может быть, и быстро бегает, но все же не так, чтобы пешим следовать за нами до самой Галисии.
Посланник из Бургундии
Через пятнадцать дней Катрин со своими спутниками дошла до подножия Пиренейских гор, вставших перед ними на пути в Испанию. Остаток пути прошел без всяких происшествий.
Терпение Катрин было на пределе. С тех пор как они отделились от паломников, Эрменгарду словно бы подменили. Та же самая Эрменгарда, которая еще накануне взвинчивала Катрин и пыталась убедить ее в преимуществах быстрой езды, теперь словно бы находила тайное удовольствие в том, что все время нарочно замедляла движение!
– Неужели вы забываете, Эрменгарда, что я спешу добраться до Галисии?
Эрменгарда не нашла ничего лучше, чем сказать, что очень полезно иногда немного передохнуть. Но тут уж Катрин не захотела ничего слышать:
– В таком случае нужно было до конца идти вместе с Жербером Боа!
– Вы забываете, что от вашей воли сие не зависело, моя дорогая!
Тогда Катрин с любопытством посмотрела на свою приятельницу:
– Не понимаю вас, Эрменгарда. Всегда мне казалось, что ваше желание – мне помочь. И вдруг теперь выходит, вы изменили свое намерение?
– Я проповедую умеренность именно с целью вам помочь. Кто знает, а если вы спешите навстречу жестоким разочарованиям? Тогда встреча с ними никогда не окажется запоздалой!
На сей раз Катрин не нашлась что ответить. Слова подруги перекликались с ее собственными тревогами, и сразу она почувствовала в сердце жестокий их отзвук. Это путешествие было безумием, она прекрасно знала это и не в первый раз говорила себе, насколько малы были шансы найти Арно. Часто ночью, в кромешной тьме, она лежала без сна, пытаясь заставить молчать свой рассудок, который советовал ей бросить эту затею, вернуться в Монсальви к сыну и начать жизнь сызнова, полностью посвятив себя Мишелю. Иногда она уже была готова сдаться, но наступал рассвет, прогонял осаждавших ее призраков, и Катрин еще больше утверждалась в своем рвении и решительнее прежнего бросалась по следу устремленной вперед мечты: найти Арно, хотя бы на миг увидеть его, еще раз с ним поговорить. Потом…
Между тем в то утро под стук лошадиных копыт в сердце Катрин пела только надежда. Не обращая внимания на рокот вспенившегося потока, воды которого катили под мостом, она с восхищением и страхом смотрела на огромные горы, чьи остроконечные, словно зубья пилы, вершины прятались под сиявшими на солнце снежными шапками.
– Никогда нам не пройти этих гор!
– Увидите, пройдем, госпожа Катрин, – отозвался Жосс Роллар.
Во время путешествия он стал ее тенью.
Вдруг она подумала о Готье: эти высокие горы поглотили его, этого гиганта с несокрушимым духом! Катрин еще питала надежды найти его, но, увидев эти горные бастионы, она приуныла.
Не понимая, чем вызвано ее беспокойство, Жосс решил немного подбодрить ее:
– Разве вы не знаете, что здешний край – это страна чудес?
– Что вы хотите сказать?
Коротко взглянув на Эрменгарду, которая в это время, оставаясь чуть позади вместе со своими людьми, расплачивалась за проезд по мосту, Жосс показал на бурлившие водовороты реки:
– Посмотрите на эту речку, мадам Катрин. Ведь если кто решится войти в нее, у того не окажется ровным счетом ни единого шанса выбраться живым. Однако вот уже около трех столетий прошло, как король Наварры приказал бросить в этот поток связанную по рукам и ногам свою младшую сестру Санчу Беарнскую, обвиненную в том, что она пыталась убить своего ребенка. Она могла быть признана невиновной, только если выйдет живой из потока…
Катрин с ужасом посмотрела на вспенившуюся воду.
– Хрупкая и слабенькая молодая графиня была еще и крепко связана. Ее бросили с этого самого моста, и никто из присутствующих не дал бы и су за ее жизнь. Между тем вода вынесла ее живой и здоровой на берег. Конечно, люди кричали, что произошло чудо, но я-то думаю, что это чудо может повториться в любое время. Надо верить, мадам Катрин…
Катрин не ответила, но полный благодарности взгляд, которым она посмотрела на своего оруженосца, доказал, что он попал прямо в точку. Какое-то время она ехала молча, ни о чем не думая, ни на что не обращая внимания. Жосс опять занял свое место позади нее, но вдруг, услышав его покашливание, она вздрогнула и обернулась к своему спутнику.
– Что такое?
– Нужно подождать мадам де Шатовиллен. Она все еще на мосту.
Катрин сдержала лошадь и обернулась. Эрменгарда, остановившись посреди моста, казалось, завела оживленный разговор с сержантом, который командовал ее охраной. Катрин передернула плечами:
– В чем дело? Так мы до ночи не успеем приехать в Остабат.
– Если бы это зависело только от мадам Эрменгарды, мы не доехали бы туда и к завтрашнему вечеру, – спокойно заметил Жосс.
– В чем дело? Так мы до ночи не успеем приехать в Остабат.
– Если бы это зависело только от мадам Эрменгарды, мы не доехали бы туда и к завтрашнему вечеру, – спокойно заметил Жосс.
– Не понимаю! – Катрин метнула на него удивленный взгляд.
– Я хочу сказать, что благородная дама делает все от нее зависящее, чтобы замедлить наше путешествие. Это же очень просто: она кого-то ждет!
– Ждет? И кого же?
– Не знаю. Может быть, того сержанта, который так внезапно покинул нас в Обраке. Разве вы не заметили, мадам Катрин, что ваша подруга очень часто оглядывается?
Катрин кивнула. Ведь, говоря по правде, она не раз уже замечала странное поведение Эрменгарды. Гневный жар залил щеки Катрин. Она не станет больше терпеть ее маневров, даже если причины у Эрменгарды окажутся вполне объяснимыми. А графиня все болтала на мосту! И Катрин дернула поводья лошади.
– Вперед, Жосс! Пусть нас догоняет, она сумеет это сделать! Мы будем в Остабате сегодня вечером.
Жосс кивнул и пустил коня следом за молодой женщиной.
* * *Древняя придорожная станция для смены лошадей под названием Остабат, ранее процветавшая, теперь утратила былое значение. Трудные времена, а более того, тянувшаяся уже столько лет бесконечная война опустошали королевство Франции, поэтому и паломничество потеряло былой размах. Лишь небольшие группы паломников время от времени приходили сюда. Но на этом их испытания не заканчивались. В горах бесчинствовали баскские бандиты. Кроме того, часто в проводники нанимались негодяи, которые при первом же удобном случае обчищали путешественников. Немало было и разбойников, владевших укрепленными башнями, там и сям стоявшими по склонам больших гор. Эти башни превратились в настоящие притоны, логова для всех этих мастеров мешочных дел и веревки.
– Если нам повезет, – говорила Эрменгарда Катрин, – в приюте мы окажемся одни и устроимся там так, как нам понравится.
Но когда Катрин, за которой преданно следовал Жосс, въехала в ворота приюта, она с удивлением увидела царящее там оживление. Вьючными мулами занимались лакеи, а вокруг костра, над которым жарилась на вертеле большая туша, отдыхали солдаты. Все это свидетельствовало о присутствии в приюте важной персоны.
– Кажется, нам не придется жаловаться на одиночество, – пробормотала Катрин, придя в плохое настроение. – Хотя бы келью-то нам здесь дадут?
Жосс не успел ответить, а к Катрин уже направился монах:
– Да пребудет с вами мир Господен, сестра моя! Чем мы можем вам помочь?
– Дать нам комнату, где мы могли бы выспаться, – ответила Катрин. – Но с нами много людей. Остальные на подходе, и я боюсь…
Старый монах приветливо улыбнулся, по его лицу разбежались морщинки.
– Господина, который прибыл к нам только недавно? Не бойтесь. Дом у нас большой и открыт перед вами.
Но Катрин уже не слушала его. На пороге конюшни она заметила офицера, который, несомненно, был начальником солдат охраны. Он все еще не снял оружия, а поверх его кирасы был надет плащ с гербом. Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Катрин прекрасно узнала этот герб – он принадлежал герцогу Бургундскому!
В голове у нее каруселью закрутились мысли. Как же так! Неужели герцог Филипп здесь? Она не верила своим глазам, глядя на лилии и герцогские полосы, изображения Золотого Руна… того самого Золотого Руна, знака ордена, некогда основанного в память о ней!
Монах мягко подергал за уздечку ее лошади.
– Дочь моя! Вам плохо?
Не двигаясь, устремив глаза на офицера, Катрин спросила:
– Этот господин, что приехал к вам… Кто он?
– Личный посланец монсеньора герцога Филиппа Бургундского.
– Посланец? К кому?
– Вы думаете, я это знаю? Видимо, к кастильскому монарху или к королю Арагона, а может быть, речь идет и о короле Наваррском. Но вы так нервничаете, дочь моя! Пойдемте! Отдых вам будет на пользу.
Немного успокоенная, Катрин решилась сойти с лошади в тот самый момент, когда Эрменгарда и все остальные из их компании с шумом появились во дворе приюта. Графиня казалась очень недовольной. Меча глазами молнии, она гневно обратилась к Катрин:
– Во что вы играете? Мы еле догнали вас!
– Я не могу терять время, Эрменгарда! – сухо возразила Катрин. – Я испугалась, что к вечеру не попаду сюда, и ускакала вперед.
– Мне, однако, кажется… – начала было графиня. Но слова ее замерли на губах, а в ее серых глазах вспыхнула радость. Она тоже узнала гербы на одежде офицера. – Кажется, у нас здесь будет с кем проводить время?
Катрин холодно улыбнулась.
– Я посоветовала бы вам, моя дорогая графиня, избегать этого господина. Вы разве забыли, что вы – изгнанница и в очень дурных отношениях с герцогом Филиппом?
– Ба! – произнесла Эрменгарда с беззаботностью. – Мы же далеко уехали от Брюгге и Дижона. Более того, у меня сохранилось несколько верных друзей при дворе герцога Филиппа! Наконец, вы же знаете, я никогда не была трусливой!
И мадам де Шатовиллен направилась к двери, у которой все стоял офицер и следил за приближением этой внушительной особы. Она обратилась к офицеру:
– Скажи мне, дружок… кто твой господин?
– Посол монсеньора герцога Филиппа Бургундского, графа Фландрского…
– Сделай милость, не перечисляй всех титулов герцога, я их знаю лучше тебя. Мы же так протопчемся на этом самом месте до восхода солнца! Скажи мне лучше, кто же этот посланник?
– Да кто вы сами, что учиняете мне такой допрос, мадам?
Но Эрменгарда не успела побагроветь от гнева, потому что чья-то рука отстранила офицера, и еще совсем молодой мужчина, одетый с необычайной простотой, не исключавшей некоего изящества, показался на пороге. Блики от огня высветили узкое лицо с такими тонкими губами, что они казались запечатанными печатью. Длинный и прямой нос нависал над ними. Ледяной взгляд голубых, слегка выпуклых глаз охладил пышущее гневом лицо Эрменгарды. Вдруг их выражение изменилось: улыбка расслабила правильные черты его холодного лица, а тусклые глаза заблестели.
– Дорогая моя графиня! Я боялся вас пропустить и уже…
Сдержанный и властный жест пожилой женщины прервал его слова, но было слишком поздно: Катрин не только услышала неосторожную фразу, но увидела и жест. Она вышла из тени и подошла к своей приятельнице.
– А меня, Ян, – сказала она холодно, – вы тоже боялись пропустить?
Художник Ян ван Эйк, камердинер герцога Филиппа Бургундского и его тайный посланник по разным, особенно личным делам, не стал утруждать себя притворством. Радость, которая отразилась на его лице, была искренней.
– Катрин!.. Это вы?
Он был так счастлив, что молодая женщина почувствовала, как в ней тает подозрение. Они были хорошими друзьями во времена, когда она царила при Бургундском дворе и в сердце герцога. Много раз она позировала этому великому художнику, гений которого ее восхищал, она ценила также верность его дружбы. Ян даже был слегка влюблен в нее и никогда этого не скрывал.
– Это именно я, друг мой… и я очень рада вас вновь увидеть! Что вы делаете так далеко от Бургундии? Думаю, я правильно поняла, что у вас было назначено свидание с мадам Эрменгардой?
Говоря так, она бросила взгляд в сторону своей подруги и увидела, как та слегка смутилась. Но ван Эйка вовсе не взволновал ее вопрос.
– Свидание – это слишком громко сказано! Я знал, что мадам Эрменгарда направлялась в Компостел-Галисийский, и, так как моя миссия направляла меня по тому же пути, я просто-напросто надеялся поехать вместе с ней.
– Так герцог направил вас к монсеньору святому Иакову? – произнесла Катрин с иронией, которая не ускользнула от художника.
– Ну-ну, – сказал он с улыбкой, – вы же хорошо знаете, что мои миссии всегда бывают тайными. Я не имею права о них говорить. Но войдем же в дом, стало совсем темно.
Сидя за большим столом между Эрменгардой и Яном, Катрин слушала их и не очень-то вмешивалась в разговор. Бургундские дела, которые они обсуждали, стали для нее чуждыми, она не находила в них ни малейшего интереса. Даже разговор о герцогском наследнике, этом малыше Карле, графе де Шаролэ, которого герцогиня Изабелла родила за несколько месяцев до этого, не заинтересовал ее. Оба собеседника вели речь о мире, умершем для нее навсегда.
Но если она крайне мало обращала внимание на их разговоры, то смотрела на них с интересом, вызванным сообщением Жосса. Когда Катрин вышла из отведенной ей кельи и направилась в большой зал, он поджидал ее, неподвижно стоя в почти полной темноте. Она вздрогнула, увидев, как он возник из темени, но он быстро приложил палец к губам. Потом прошептал:
– Этот господин, прибывший из Бургундии… его-то и ждала благородная дама!
– А что вы об этом знаете?
– Я слышал, как они совсем недавно разговаривали под навесом для сена. Остерегайтесь! Он прибыл из-за вас!
Большего он не успел сказать, так как к ним направлялась Эрменгарда с Жилеттой и Марго. Катрин отложила на более поздний час разговор с Жоссом. А Жосс растворился во тьме, как настоящий призрак. Но именно о его сообщении все время думала Катрин, пока они ели. Мадам де Шатовиллен была такой веселой и довольной, что Катрин уверилась в правоте слов Жосса. Похоже, что именно художника она и ждала. Но тогда какое отношение могла иметь их встреча к самой Катрин?