Всем своим видом Игорь Петрович показывал, что он непременно найдет желающих, чего бы ему это ни стоило.
— И еще, — продолжил он. — Как вы видите, у нас полным ходом идет ремонт. Все студенты вкладывают посильный труд в это дело, но только не ваши Качалов и Смотров. — Возмущение изменило и состарило говорившего лет на десять, и возраст теперь прослеживался четко — коменданту было хорошо к сорока. — К примеру, шестого числа их курс я кинул на покраску окон на пятом этаже. И что вы думаете? Они не явились. Я трижды за ними посылал, но в комнате никого не было.
Я насторожилась, услышав число, которое назвал комендант.
— Где же они были?
— Не знаю, — поняв мой вопрос как поддержку его благородного возмущения, с новым напором произнес Игорь Петрович.
— Но ночевать-то они хоть пришли?
— В том-то и дело, что нет, — победоносно завершил комендант и встал со своего места. — Я очень рад, что нашел в вашем лице понимание моего справедливого гнева. Надеюсь, дома вы примете необходимые меры, иначе мальчики горько об этом пожалеют.
— Безусловно, — согласилась я с ним.
— А сейчас, извините, мне пора. Дела.
Он развел руками, как бы показывая, как много у него дел. Я заверила, что непременно приму меры, и пулей вылетела из кабинета.
После разговора с комендантом остался неприятный осадок, словно я побывала на комсомольском собрании времен расцвета социализма. И все же визит мой оказался на редкость удачным. Я узнала, что приятелям Датского очень были нужны деньги и что шестого числа они не ночевали дома. То есть в общежитии. По-моему, что-то стало вытанцовываться.
* * *Вернувшись домой, я решила отложить все дела, связанные с работой, до утра и заняться обычными житейскими заботами, которые любая нормальная женщина делает практически каждый день. Тем более что порядок в моей квартире давным-давно уже канул в Лету, отчаявшись ждать появления у хозяйки вдохновения на такую нелегкую работу, как уборка.
Я окинула комнату взглядом, прикидывая в уме, с чего бы начать, и мне в голову пришла забавная мысль. Если бы квартиры имели возможность выбирать себе хозяев, у меня никогда бы не было жилья. И не в том дело, что я была жуткой лентяйкой, просто быть домохозяйкой — явно не мое призвание.
Вспомнив тот вечер, когда ко мне пришла Датская, я поняла, с чего начну наведение порядка в доме, и подошла к шифоньеру. Как заправский фокусник, одним движением руки заставляющий выпрыгивать кроликов из шляпы с двойным дном, так и я легко привела в движение содержимое шифоньера. Стоило мне открыть дверцу, как сразу с полок посыпалось то, что я туда впопыхах запихала, ожидая прихода Папазяна. Немалая часть моего гардероба лежала теперь у моих ног, ожидая своей участи. Мне даже показалось, что она молилась об отсрочке приговора — ей не хотелось оказаться повешенной. Или это моя лень умело маскировалась под жалкие вопли одежды?
Я отбросила все свои доводы против уборки в сторону и рьяно, пока запал не остыл, принялась за дело. В шифоньере уже все лежало и висело чинно, как у воспитанницы Института благородных девиц, когда в голову пришла спасительная мысль: смертельная скука и раздражение, всегда сопровождающие мои действия при уборке, могут уменьшиться, а если повезет, то и совсем исчезнуть, если занять свой ум чем-нибудь интересным для меня на данный момент.
А что сейчас больше всего способно заинтересовать частного детектива Таню Иванову? Конечно же, разговоры, которые успел подслушать «жучок», как в дебрях, затерявшийся в густой шерсти игрушечной собаки Марины Улановой. Я включила прослушивание и взяла тряпку с твердым намерением ринуться в бой с пылью, густо оккупировавшей мебель и бытовую технику. Но я никак не думала, что «жучок» выдаст информацию, столь значимую.
Разговор был записан сразу же после моего ухода от Улановой. Женщина звонила по телефону. Голос ее звучал взволнованно, временами срывался на истерические нотки. Я так и застыла с тряпкой в руках посреди комнаты, стараясь не пропустить ни единого слова.
— Алло. Это ты, милый? — заговорил «жучок» голосом подруги Шадрухиной после включения магнитофона. — Ты обманул меня. Я все знаю. Как ты мог? Я же тебе верила. Почему я так кричу? — Уланова захлебнулась накатившими слезами и громко всхлипнула. — Я все узнала. Свету убили! Ты же говорил, что только попугаешь, только выбьешь деньги, и все. И что же? Ко мне приходят домой и говорят, что Света умерла. Как я еще могу это понимать? Кто приходил? Да подруга ее какая-то. Не знаю. Ну да, я думала, что со всеми ее подругами знакома. Значит, с этой Света меня не познакомила. Как зовут? Да разве ж я помню… в таком состоянии была. Я ни о чем не могла думать, когда меня так огорошили. И ты мне советуешь не нервничать! Ну ладно, я попробую. Какая-то известная у нее фамилия, она у всех на слуху. Да нет, ну какая Путина? Что-то вроде Сидорова, Петрова… Нет, Иванова! — обрадованно вскричала Уланова, сердце же мое далеко не радостно сжалось. — Точно, Татьяна Иванова. Как выглядит? Высокая эффектная блондинка. Ох, Ромашка, я боюсь, — немного кокетливо произнесла она. — Приходи скорее, иначе я умру со страха. Завтра? Пораньше, пожалуйста, сразу же после работы. Хорошо. Буду ждать. Я люблю тебя. Дорогой, будь осторожен. И ради бога, больше никаких убийств. Я тебе верю. До встречи.
Разговор закончился, а я все так же изображала из себя статую «Домохозяйка с тряпкой». Как же я себя ругала в этот момент! Зачем было говорить Улановой свою настоящую фамилию? Какой из чертей меня дернул на совершение такой глупости? И ведь не запомнила бы Уланова фамилию, если бы она не была такой распространенной. Одно радовало: по причине той самой распространенности этому Ромашке трудно будет найти меня в немаленьком городе Тарасове. А мне во что бы то ни стало необходимо найти его раньше. Кстати, как Уланова его называла, Ромашка? Наверное фамилия у него Ромашов.
Я машинально положила тряпку на телевизор и присела в кресло. Итак, в деле появился новый персонаж. Он знает мои имя и фамилию, а мне известно и того меньше — только предположительно его фамилия. И еще то, что, судя по последним фразам, они с Улановой любовники. Не густо. Но с другой стороны, я знаю, где смогу его завтра выловить. Как же лучше провернуть это дело?
Тут мой взгляд сам собою упал на полку с заветным замшевым мешочком. Я достала кости и, помня предыдущую свою ошибку, из-за которой пришлось двигать диван, осторожно их бросила. Я задала вопрос о новом лице в расследовании, и одно за другим открылись числа: тринадцать, двенадцать и двадцать пять. «Период, когда следует быть особенно осторожным в любовных делах», — значила эта комбинация. Я ничего не понимала. При чем тут мои любовные дела и знакомый Улановой? К тому же никаких таких дел у меня и в помине нет и в ближайшее время не предполагается…
За окном уже была глубокая ночь, маленькая стрелка часов медленно подкрадывалась к единице, а я все размышляла над полученной информацией. Чашка холодного кофе стояла позабытая на журнальном столике, сизый дым табака перьями повис в воздухе. Я заметила, что мысли мои стали путаться и обрываться на середине, не добредая до логического конца. Все. Пора спать.
Я затушила последний за этот день окурок и встала с кресла. В поле зрения попала тряпка, вооружившись которой я еще пару часов назад хотела броситься на уничтожение пыли. Она так и лежала на телевизоре, ожидая с моей стороны проявления к себе внимания. Нет, дорогая, не дождешься. «Все, что можно сделать сегодня, откладывай на завтра», — придумала я новую поговорку. А сейчас — заслуженный отдых.
Глава 9
В семь утра будильник разошелся не на шутку. Я кинула в него подушкой. Звук приглушился, но остался таким же настойчивым, как и прежде. Придется вставать. Я разлепила склеенные сном веки и рывком поднялась с постели, чтобы снова не заснуть. Душ, душ и еще раз душ.
Теплые струи приятно охватили мое тело, смывая сонливость без остатка. Из ванной я вышла уже бодрой, словно и не придумывала несколько минут назад распоследние слова в адрес будильника. Пока варился кофе, я сделала контрольный звонок Датской. Какой-либо значимой информации я не ожидала от нее услышать, но на всякий случай следовало проверить.
— Да, — послышался в трубке хриплый спросонья голос. Раздражение Аллы Леонидовны ранним звонком чувствовалось через расстояние, нас разделявшее.
— Алла Леонидовна, доброе утро. Это Татьяна Иванова вас беспокоит.
— Вы нашли убийцу! — согнав сонные нотки, радостно спросила Датская.
— К сожалению, пока нет. У меня к вам вопрос, Алла Леонидовна. Фамилия Уланова вам ничего не говорит?
— Нет, — минуту подумав, ответила заказчица.
— Уланова Марина Викторовна. Не был ли ваш сын с нею знаком?
— Впервые слышу это имя.
— Нет, — минуту подумав, ответила заказчица.
— Уланова Марина Викторовна. Не был ли ваш сын с нею знаком?
— Впервые слышу это имя.
— А среди друзей Аркадия не было человека с фамилией Ромашов или с похожей на нее?
— Да, был, — сразу же ответила Датская. — Мальчики вместе в садик ходили.
Нет, этот вряд ли мне подойдет.
— Спасибо, Алла Леонидовна, вы мне очень помогли, — сказала я в трубку и, попрощавшись, положила ее на аппарат.
Итак, никакой информации об этом предполагаемом Ромашове узнать не удалось. Значит, будем действовать вслепую. Уланова просила своего приятеля зайти сразу после работы. Скорее всего, это будет вечером. Но нельзя сбрасывать со счетов и то, что любовник Марины Викторовны может работать посменно. Тогда он к ней придет либо после обеда, либо утром, после ночной смены. Вот поэтому я и поднялась сегодня так рано.
Быстро выпив неизменную чашку кофе с булочкой, я собралась и отправилась к дому Улановой. Розовые краски рассвета мягко светили в лобовое стекло моей «девятки». Город оживал. На остановках, зевая и поеживаясь, бестранспортный народ вглядывался в даль дороги, ожидая автобуса. Те же, кто успел накопить на личное авто, равнодушно проезжали мимо, торопясь на свои рабочие места.
Мне повезло, я, не застряв в традиционных утренних пробках, прибыла на место уже в пять минут девятого. Поставила машину около первого подъезда и, откинувшись на сиденье, стала ждать. Третий подъезд, в котором жила Уланова, с моего наблюдательного пункта был виден как на ладони.
По сути дела, мне нужно было подмечать только входящих в подъезд. Ранний утренний час, по всей видимости, этого не предполагал. Из подъезда высыпали по одному и небольшими группами мужчины и женщины, озабоченность лица которых говорила о том, что они торопятся на работу. Потом дверь выпустила шумную стайку школьников, возбужденных с самого утра. Пенсионерки, предполагая, что ничего без их ведома происходить не должно, с сознанием собственной незаменимости вразвалочку преодолевали ступеньки, ведущие к лавочке перед подъездом. И ни один человек не собирался всходить по этим ступеням.
Какой-то гражданин, с утра уже расшатываемый ветром, вырулил из дома на автопилоте и направился в забегаловку напротив. Название у нее было совдеповское, просто «Закусочная», с выпавшими двумя первыми буквами. Можно было бы предположить, что этих букв никогда здесь и не было, но выгоревшие места перед словом «кусочная» говорили об обратном.
Я внимательнее присмотрелась к этому заведению. Судя по обшарпанным стенам и контингенту, представитель которого сейчас вошел внутрь, забегаловка оправдывала свое название. Но окна «кусочной» очень заманчиво выходили на интересующий меня третий подъезд.
Я приспустила стекло и глотнула свежего весеннего воздуха. В машину сразу же ворвался радостный вздор птиц, шумно обсуждающих солнечную погоду. Легкий ветерок по-своему поправил мои волосы. Именно в этот момент щебет птиц перекрыли шлепающие по лужам шаги.
Мужчина лет тридцати—тридцати двух, одетый в черную кожаную куртку, уверенной походкой проследовал мимо моей машины и нацелился именно на третий подъезд. Я вышла из «девятки» и последовала за ним. Я не успела рассмотреть его лица, и чисто женское любопытство раздирало меня, тем более что со спины мужчина выглядел очень даже ничего.
Около самого подъезда мужчина огляделся, словно проверяя, нет ли за ним слежки, и встретился со мной взглядом. Я изобразила на лице полное безразличие, отметив про себя, что внешне любовник Улановой выглядит не ахти. Почему-то это обрадовало меня, хотя до увлечений Улановой мне не было никакого дела.
Мужчина задержал на мне взгляд, остановившись у самого порога, и как-то с неохотой вошел в подъезд. Я немного выждала и вошла следом. Звук его шагов был слышен на втором этаже. Я тоже стала подниматься, тихо прислушиваясь. На четвертом шаги остановились. Но квартира Улановой на пятом. Или меня подвел слух? Я замерла, стараясь уловить каждый звук. Я услышала, как мужчина достал ключи, как, скрипнув, открылась дверь и как она снова скрипнула после того, как пропустила в квартиру посетителя. И все звуки затихли.
Тот или не тот? Я поднялась до четвертого этажа: мокрые следы вели к одной из квартир. Его ли это следы? На всякий случай я быстро взбежала на пятый: около двери Улановой пол был девственно-чистым. Не тот.
Медленно, уже не скрываясь, я начала спускаться по лестнице вниз.
— Не меня ищете, девушка? — вместе с вопросом открылась дверь, в которую, по моим расчетам, вошел тот мужчина, за которым я сюда пришла.
Кожаной куртки на нем уже не было. Он стоял боком в дверях, перекрыв рукой проход, по-видимому, предполагая, что поза его привлекательна. Но меня она ничем не заинтересовала. Мужчина окинул меня взглядом и произнес, опустив руку и тем открывая проход в квартиру:
— Если меня, то я к вашим услугам.
— Нет, вы ошиблись. Тот, которого я искала, выглядит немного умнее.
Когда я подошла к машине, сотовый, оставленный мною на сиденье, разрывался, стараясь перекричать глупых воробьев. У него это получалось неплохо, так, что любопытная старушка, приковыляв ближе к «девятке», заинтересованно заглядывала внутрь, стараясь определить, откуда доносится звук.
— Слышь, дочка, сигнализация у твоего ахтомобиля сработала. Только его никто не трогал, я следила.
Я поблагодарила пенсионерку за бдительность и, сев в машину, взяла телефон.
— К тебе, барышня, как в Смольный, не дозвониться, — как всегда громко, с небольшим акцентом, пропел Папазян. — Домой к тебе названиваю, никто трубку не берет, сотовый набираю — опять прокол. Это что, конспирация?
— Привет, Гарик. У тебя что-то важное?
— Откуда знаешь?
— Иначе так рано ты бы не позвонил.
— Правильно, не позвонил бы. Собирайся, и чтобы через полчаса была у меня. Приведу тебе подозреваемого.
Я чуть не подпрыгнула в машине от радости.
— Гарик, я тебя люблю! — крикнула я, совершенно не подумав о последствиях своих слов.
— Уверена? — с надеждой спросил Папазян.
— Не совсем, но предполагаю, — попыталась выкрутиться я. — Сейчас еду.
Оставаться в засаде у дома Улановой больше не было смысла: если бы ее любовник работал в ночную смену, он бы уже пришел сюда. И я поехала к Гарику.
Я очень торопилась, с нетерпением ожидая встречи с Аркадием, поэтому, влетев в участок с бешеной скоростью, я лихо пронеслась мимо дежурного, с тоскою следящего за передвижениями мухи по его столу, успев кинуть на ходу:
— К Папазяну.
Дежурный, оторвавшись о своего сонного созерцания, вскочил было с насиженного места с твердым намерением задержать неучтенного посетителя, но мой уверенный вид и брошенная впопыхах фраза внушили ему доверие. И он, стоя почти по стойке «смирно», проводил меня взглядом, только и сказав:
— Здрасте.
Гарик изучал содержимое какой-то толстой папки, когда я к нему вошла. Вид у него был сосредоточенный и ужасно умный. Особенно удивили меня очки, гордо восседающие на армянском носу моего друга. Я впервые видела его в очках, и меня это позабавило.
— Здравствуй, батыр, — сказала я, проходя в кабинет.
— Проходи, красавица, садись.
Он встал и предложил мне сесть на его место.
— Подожди, я лишнее уберу, — засуетился Гарик.
Он начал собирать со стола все те бумаги, которые с таким серьезным видом изучал до моего прихода. Бумаги в папку ложились неровно, совершенно не соглашаясь умещаться в положенных рамках и топорщась в разные стороны. Гарик пытался уложить их ровнее, но выходило плохо. Тогда он плюнул на все это и закрыл папку прямо так, смяв углы и окончательно испортив товарный вид бумаг.
— Я вызвал Датского на допрос, — Папазян посмотрел на часы, — минут через десять его приведут, и ты будешь допрашивать. Согласна?
Я утвердительно кивнула.
— Хорошо, — одобрил Гарик. — Тогда вот тебе бумага, будешь писать протокол.
— Зачем? — не поняла я.
— Как зачем? А что я Датскому скажу? Вот пришла тут одна с улицы, хочет с тобой побеседовать. Нет уж, давай-ка маскируйся под нас. Жалко, формы на тебе нет. Но ничего, и так сойдет.
— Да я уж и забыла, как протоколы ведутся, — нерешительно пожаловалась я.
— Ничего, вспомнишь.
За столом Папазяна, похожим на тем-но-коричневый, облупившийся от времени ящик, с бумагой и ручкой в руках я чувствовала себя ужасно глупо, словно сушеная вобла при исполнении. Мне бы еще пучок на голову старческий и очки в роговой оправе. Я подняла глаза и огляделась. Бледные, затертые обои излучали уныние. Только фотообои напротив немного снимали напряжение, радуя глаз солнечной полянкой. Тонкая паутина под потолком медленно колебалась, словно гипнотизируя меня.
В дверь постучали, и в комнату просунулась веснушчатая голова молодого лейтенанта. Его взгляд по привычке целенаправленно устремился на стол Папазяна. Но там сидела я, и лейтенант сразу же растерялся, наверняка подумав, что Папазян резко изменился. Пошарив в нерешительности глазами по кабинету, пришедший обнаружила все-таки искомое и сказал Гарику: