– Поехали, – говорю я Бэну.
– Ты уверена? Он же тут.
– Поехали, – резко повторяю я. Больше Бэн ничего не говорит. Разворачивается, и мы едем.
36К тому моменту как мы снова выезжаем на шоссе, Коди из меня словно пылесосом высосало. Бэн бросает в мою сторону взволнованные взгляды, но я от них уворачиваюсь. Я его избегаю. Скомкав свитер, я кладу его между головой и окном и со временем отключаюсь.
Когда я просыпаюсь несколько часов спустя, прохладный горный воздух Сьерра-Невады уже сгорел в сухой и жаркой пустыне Невада. И уже почти можно забыть, что мы сворачивали в ту сторону.
От жары в голове плывет, во рту металлический привкус, на губах сухая корочка – полагаю, слюни текли. Бэн смотрит на меня, и, хотя мне самой было приятно видеть, как он спит, себя я чувствую словно обнаженная.
– Где мы? – спрашиваю я.
– Буквально хрен знает где. Какое-то время назад проехали некий Хоторн, больше ничего не могу сказать. Даже тачек других не попадается. Что хорошо – гнать тут можно вовсю.
Я бросаю взгляд на спидометр. Сто сорок пять километров. Впереди длинная прямая полоса дороги, на которой поблескивают миражи – оазисы с водой, которых на самом деле нет. Стоит только доехать до одного из них, как он исчезает, а на горизонте появляется новый.
– Если и дальше ехать в таком темпе, в Вегасе будем к пяти, а в Лафлине к семи, – сообщает Бэн.
– О.
– Ты в порядке?
– Почему ты об этом все время спрашиваешь? – Я тянусь рукой к теплому «Доктору Пепперу». – Гадость какая.
– Заметишь Севен-Эллевен, кричи, – он как будто рассердился, но потом смотрит на меня и словно смягчается. Бэн открывает рот что-то сказать, но передумывает и молчит.
– Что? – со вздохом спрашиваю я.
– Дело не в тебе, а в нем.
Я все еще чувствую себя перед ним голой и рявкаю в ответ.
– Ты это говоришь девчонкам, когда бросаешь их? Дело не в тебе, а во мне.
Бэн поворачивается ко мне, потом снова переводит взгляд на дорогу.
– Может, и говорил бы, если бы до этого доходило, – холодно отвечает он. – Но я имел в виду твоего отца.
Я молчу. Я не хочу разговаривать об отце, или кем там был этот мужик.
– Да он мудак, – продолжает Бэн. – И к тебе он ничерта отношения не имеет.
Я все не отвечаю.
– Я, может, конечно, не представляю, что ты чувствуешь, но так моя мать говорила мне о моем отце. Что дело не во мне. А в нем. А я ей никогда не верил. Думал, что она просто утешить меня пытается. Потому что уж наверняка я виноват. Но, глядя на тебя и на этого дебила, я готов пересмотреть свою позицию.
– В каком смысле?
Бэн смотрит строго на дорогу, словно ровное прямое шоссе требует предельной концентрации.
– Если твой отец изначально козел – а изначальнее, чем вообще отрицать твое существование, и не придумаешь, – это не потому, что ты сделала что-то не так. Это он делал все не так, – поспешно говорит он. Затем добавляет: – И, может, это не мое дело, но мне хотелось сказать тебе это последние примерно четыреста семьдесят восемь километров.
Я смотрю на Бэна. И снова задаюсь вопросом: как вышло, что мы чувствуем во многом одинаково и при этом такие разные?
– Ты винил себя в ситуации с твоим отцом? – спрашиваю я.
Бэн молча кивает.
– За что?
Он вздыхает.
– Я был чувствительным ребенком. Плаксой. Чуть что, бежал к мамочке. А он этого терпеть не мог. Велел быть мужиком. Я пытался. Стать покруче. Как он, – Бэн кривится. – Но отец меня все равно терпеть не мог.
Я не знаю, что ответить. Говорю лишь, что сочувствую.
Он на миг отпускает руль и вскидывает руки в воздух, словно говоря: «Что тут поделаешь?»
Я еле сдерживаю желание коснуться его щеки. Я даже представить себе не могу, каково это – жить с отцом, у которого такие представления о том, каким должен быть мужчина. Пытаться одновременно и подражать ему, и бежать от этого. Потом я думаю о Трише. О том, что ее почти никогда не было, о ее бесконечной череде интрижек на три месяца. О том, как она отказывалась знакомить меня с отцом. О том, что она от своей роли практически отказалась и как бы «сдала» меня Гарсиасам. Я всегда ее за это презирала, но теперь думаю, не стоит ли сказать ей спасибо.
Ближе к Вегасу машин становится больше, а потом вдруг мы оказываемся в огромном городе, странном и непонятном, а час спустя мы снова черт знает где, а через час после этого – в Лафлине.
Лафлин представляет собой странный гибрид: отчасти безликий город пустыни, а в центре, по берегам Колорадо, многоэтажные отели. Мы минуем угнетающую центральную полосу, после которой попадаем в более скромный район казино-мотелей и останавливаемся у «Вэгон Вил Отель/Слот-машины», в котором, если верить рекламе, предлагают номера за сорок пять баксов за ночь.
Мы подъезжаем, звоним в звонок, и дружелюбная женщина с косами спрашивает, чем она может быть нам полезна.
– Два номера есть? – спрашивает Бэн.
Деньги тают быстрее, чем я ожидала. Я вспоминаю о том, как во вчерашнем мотеле у меня начался приступ паники и как Бэн утешал меня по телефону. И о том, что он сегодня сказал в машине.
– Давайте один с двумя кроватями, – говорю я.
Я плачу, и мы идем в машину за вещами. Когда мы выезжали, тачка была такая чистенькая, а теперь в ней снова гора мусора. Я пытаюсь немного навести порядок, пока Бэн относит наши рюкзаки в номер.
Когда я поднимаюсь, он крутит в руках какие-то бумажки.
– Тут есть меню на вынос. Хочешь, сходим, возьмем чего-нибудь? Или закажем пиццу?
Я вспоминаю нашу встречу несколько месяцев назад: буррито, телик, диван.
– Давай пиццу.
– Пепперони? Колбаса? Или и то и другое?
– Что-нибудь одно, – со смехом отвечаю я.
Бэн смотрит в меню, и через полчаса у двери появляется пицца, чесночные булочки и огромные цистерны с «Пепси» и «Доктором Пеппером». Мы раскладываем все это на полотенце на одной из кроватей и садимся, скрестив ноги, как будто у нас пикник.
– Господи, как хорошо наконец-то выбраться из машины, – говорю я.
– Ага. У меня иногда после турне еще несколько дней жопа вибрирует.
– Жаль, что тут кровати не с вибромассажем, а то можно было бы продлить удовольствие.
– Я таких, вообще-то, и не видел ни разу, – отвечает Бэн.
– Да и я тоже. Я и в мотелях-то не так часто бывала, – если уж совсем начистоту, то все мои отели и мотели можно пересчитать по пальцам одной руки. Триша никуда ездить не любила. Так что все мои путешествия проходили с Гарсиасами, да и с ними мы обычно либо ходили в поход, либо ездили к их родственникам.
– Значит, до этого у тебя было не так много возможностей поселиться в мотеле в одном номере с парнем? – как бы небрежно говорит Бэн, почему-то уделяя при этом чрезмерное внимание корке от пиццы.
– Ни одной.
– Значит, это у тебя впервые? – продолжает он. – В одном номере с парнем на двоих? – Как-то он на удивление застенчив.
– У меня раньше вообще ничего с парнем на двоих не было.
Бэн отвлекается от корки и пристально смотрит на меня, словно пытается понять, о чем это я. А я смотрю на него, чтобы он по взгляду догадался. Его нежно-голубые глаза, похожие на безлюдный бассейн мотеля, расширяются от удивления.
– Вообще ничего?
– Нет.
– Даже… пиццу вместе не ели?
– Ох, ну просто так ели. Но не на двоих. Тут большая разница.
– Да?
Я киваю.
– А сейчас как?
– А что сейчас?
Он смотрит на меня.
– А как это выглядит? – спрашиваю я.
Бэн жутко смутился и нахмурился, словно уже не понимает, о пицце ли речь. И смотрит на ее останки.
– Выглядит так, будто ты съела два кусочка, а я четыре, так что тебе пепперони нравится меньше, чем мне.
Я киваю, показывая на кучку жирных кружочков, которые я выковырнула из пиццы.
– И все это произошло в номере мотеля, в котором мы сидим вместе, – продолжает он.
Я снова киваю. И на миг вспоминаю о своей клятве никогда не спать с ним под одной крышей. Он, может, тоже такую себе дал. Очевидно, что сегодня я ее нарушаю, хотя, если честно, в своих намерениях я преступила ее уже давно. И все это как будто уже не важно.
– И что это означает? – спрашивает Бэн, стараясь делать вид, что это ничего не значит, хотя выглядит он очень взволнованным и юным.
– Это значит, что он у нас с тобой один на двоих, – это все, что я готова ему дать, хотя, сказать по правде, по ощущениям, это довольно много. Затем мне вспоминаются собственные слова, которые я вчера сказала ему, пытаясь убедить его поспать: можно составить новые правила.
Думаю, это сейчас у нас и происходит.
37Просыпаюсь я в темноте, хотя сквозь плотные шторы пробиваются лучи яркого утреннего солнца. На часах десять тридцать. А отключилась я в районе полуночи.
– Это значит, что он у нас с тобой один на двоих, – это все, что я готова ему дать, хотя, сказать по правде, по ощущениям, это довольно много. Затем мне вспоминаются собственные слова, которые я вчера сказала ему, пытаясь убедить его поспать: можно составить новые правила.
Думаю, это сейчас у нас и происходит.
37Просыпаюсь я в темноте, хотя сквозь плотные шторы пробиваются лучи яркого утреннего солнца. На часах десять тридцать. А отключилась я в районе полуночи.
Бэн на соседней кровати все еще спит, и он кажется таким милым, лежит, свернувшись калачиком вокруг подушки. Я потягиваюсь, расслабляя мышцы, затекшие после целых суток в машине.
– Привет, – говорит Бэн сонным голосом. – Сколько времени?
– Половина одиннадцатого.
– Ты готова?
Коробка от пиццы стоит на комоде. Просто безумие какое-то: вчера – в номере, который мог бы мне насоветовать Брэдфорд, прямо неподалеку от его дома, – мне удалось забыть, зачем мы сюда приехали. Но теперь я вспомнила все. Это точно. Мне одновременно и холодно, и жарко, и тошно. Я не готова. И никогда не буду.
– Да, – отвечаю я.
Бэн долго смотрит на меня. Пока снимает никотиновый пластырь и приклеивает другой.
– Ты не обязана это делать, – говорит он. – Я буду рад, если мы сейчас попросту поедем обратно.
Это, конечно, очень мило. Но от одной миссии мы уже отказались. Хотя та ничего и не значила. А эта значит. Я качаю головой.
Он надевает рубашку.
– И каков план нападения?
– Я думала, засядем у его дома на весь день, как и… – Я не заканчиваю. Но Бэн понимает.
– Ты же сказала, что он в казино работает. У них график нестандартный. Может, он в ночную смену.
Об этом я не подумала.
– Да, возможно, слежка будет долгой.
Бэн какое-то время смотрит на меня.
– А где он работает?
– Казино «Континенталь». – Мы вчера мимо проезжали, и даже, несмотря на жару, у меня мурашки по коже забегали от одной только мысли о том, как я близко. Если уж он оказывал на меня такое влияние через Сеть, когда между нами было столько километров и масок, то что же будет при личной встрече?
Бэн открывает телефонную книгу, листает.
– Ты что делаешь? – спрашиваю я, но он, не отвечая, начинает набирать какой-то номер. Когда берут трубку, Бэн принимается изображать какой-то провинциальный акцент.
– У вас тут работает мой приятель Брэд Смит. Не хочу его от дел отвлекать, но я вышел из дома, и дверь захлопнулась, а запасные ключи у него. Какой у него сёдня график, я подойду, заберу?
Бэна ставят на паузу, он смотрит на меня и подмигивает. Затем возвращается голос из телефона.
– А, да. Конечно. А закончит когда? Я заскочу и заберу свои ключики. – Снова пауза. – В пять? Отлично. До пяти как-нибудь протяну. Спасибо. И вам того же.
Бэн кладет трубку.
– Смена в пять кончается.
– В пять, – повторяю я.
Если он пойдет сразу домой, будет в полшестого или в шесть.
– А ты хороший детектив, – говорю я с улыбкой.
Но Бэн смотрит серьезно, весь теперь такой деловой.
– Я предлагаю приехать к нему пораньше, все разнюхать, а потом твой ход.
– Мой ход?
– Ну, ты же сделаешь ход?
– Конечно, сделаю. – Я очень долго думала в дороге о том, что скажу. Словно продумывала строчки для пьесы. Дальнейшее притворство. Будто я – как Мэг. Будто я хочу покончить с собой. Будто у меня хватит на это сил.
– Ладно, у нас остается… шесть часов.
Я киваю. Шесть часов.
– Чем хочешь заняться?
Блевать. Убежать. Спрятаться.
– Не знаю. Чем тут можно заняться-то?
– Можно у бассейна посидеть, но я ночью в него голову окунул, вода там теплая, как моча.
– Жаль, что я купальник не взяла.
– Можем поискать «шведский стол: ешь, сколько влезет» за доллар девяносто девять.
– Не сомневаюсь, что в тебя много поместится.
– А еще я бы убил за холодный кофе. Там градусов сорок. Наверняка же не только пиво бывает холодное. Можно позавтракать в казино, а потом поиграть.
– Да сама поездка уже выходит слишком азартная, к тому же денег лишних нет. Я бы предпочла отключиться. Может, кино посмотреть или типа того.
– Хорошо. Шведский стол и кино. Как на свидании, – он осекается, даже чуть краснеет. – Ну, это не свидание, но ты сама поняла.
– Да, Бэн, я поняла.
Холодный кофе нам не попадается, но шведский стол мы находим, и Бэн съедает какое-то офигенное количество яиц, бекона, колбасы и прочих разновидностей мяса, словно запасаясь на всю последующую веганскую жизнь. Мне же удается съесть только половинку горячей вафли. Затем мы находим «Синеплекс» и смотрим какой-то смешной фильм из тех, где машины превращаются в людей. Это уже какая-то третья или четвертая часть, предыдущих мы, разумеется, не видели, но это и не важно. Мы просто стонем от ужасного сценария, поедая попкорн из одного ведерка на двоих, и мне на несколько минут удается забыть о том, что на сегодня запланировано. Фильм заканчивается почти в три.
Я возвращаюсь в мотель, чтобы переодеться. Уж не знаю почему, но я взяла приличную юбку с топом, в которых ходила на одну из многочисленных служб по Мэг. Мы с Бэном оплачиваем номер еще на одну ночь, решив, что поедем лучше не сегодня, а завтра с ранья, и без остановок, по очереди, как рок-н-ролльщики.
На стойке регистрации спрашиваем, как доехать до дома, где находится квартира Брэдфорда. Это недалеко, всего метров восемьсот.
– Пойдем пешком, – предлагаю я. Время есть, а я так нервничаю, что просто сидеть и ждать не смогу. И вот по пыльным улицам мы доходим до выцветшего добела оштукатуренного здания, рядом с которым только засохшая трава и потрескавшийся цементный бассейн.
Но все равно еще слишком рано. Всего пять часов.
– Наверное, прямо тут ждать неразумно, – говорю я, и мы отходим к винному магазину за несколько кварталов.
– А когда пойдем? – спрашивает Бэн.
– Я пойду в полшестого.
– А я?
– Я как бы должна сделать это одна.
Бэн щурится:
– А мне так не кажется.
– Это, конечно, очень мило с твоей стороны, но мне надо поговорить с ним с глазу на глаз.
– А мне что, в кустах прятаться? – такой вариант ему, видимо, не по душе.
– Брэдфорд очень осторожен. Если он заподозрит, что я не одна, то и разговаривать со мной не станет. – Не сказать, что я его не боюсь. Боюсь. Но я должна сделать это сама. – Жди здесь.
– Здесь? – Бэн словно ушам своим поверить не может.
– Здесь, – прошу я.
– То есть я чисто как водитель ехал, да?
– Ты же знаешь, что это не так.
– Тогда зачем я тут?
Потому что ты мне нужен. Это правда. И она почти такая же страшная, как и то, что ждет меня в том доме. Но Бэну я этого не говорю.
– Потому что к тебе это тоже имеет отношение.
Он дергается.
– Так в этом все дело? – голос у него резкий, злой, жесткий, как в тот день, когда он приходил за своей футболкой. – Если так, то и не жди, что я позволю тебе с ним встретиться. Мне смерти Мэг на совести хватит. Твоя до кучи не нужна.
– Он меня не убьет.
– С чего ты взяла? Мэг убил. Ты разве не это все время твердишь?
– Да, но не в этом смысле. Ножом он меня не пырнет или типа того.
– С чего ты взяла? Откуда у тебя уверенность, что он целый арсенал оружия там не держит? Может, эти гребаные самоубийства – просто второстепенный проект? Может, у него там на дворе дюжина трупов закопана, откуда тебе знать?
Брэдфорд Смит использует оружие другого типа, оставляя всю грязную работу тебе самому.
– Оттуда, – тихо говорю я.
– Знаешь что, Коди? Ни хрена ты не знаешь.
Я ни хрена не знаю? Вот смотрю я на Бэна и думаю: Да кто ты, блин, такой? И откуда ты взялся, я тоже знаю. Мы с тобой в одном дерьме погрязли, Бэн МакКаллистер. Я разозлилась. Но это хорошо. Лучше, чем бояться.
– Жди меня здесь, – повторяю я.
– Ни за что. Ты хочешь, как и твоя подруга, прямо в ловушку угодить? Я тебе запрещаю. Этот чувак опасен, и идти с ним разговаривать – идиотская затея. Мэг я не предупредил, но тебя предупреждаю. Вот в чем разница между мной и тобой: я учусь на ошибках.
– Бэн, о разнице между нами можно целую книгу написать. – Я не понимаю, почему от этих слов отдает такой фальшью, но в то же время так приятно на душе.
Бэн в последний раз смотрит на меня, качает головой и уходит.
Думать о том, что он меня бросил, времени нет, я, наверное, этого всю дорогу ждала. Остались только мы с Брэдфордом. Как и должно быть.
Он живет в блоке «J» совершенно безликого комплекса. Белая дверь. Рулонные занавески «Леволор». Что за ними – не видно. Его соседи сидят в патио и пьют пиво. Они на меня даже не смотрят, но мне спокойнее оттого, что они здесь.