Арчи бесследно пропал.
Зато грузовой контейнер был на месте. Внутри, под каркасом, что-то мерцало...
Холлис шагнула вперед, и видение растаяло в воздухе.
За спиной раздалась негромкая отрывистая речь, слова звучали не по-английски. Журналистка дернулась, чтобы убежать, потом опомнилась и для начала сняла виртуальный шлем.
В дверном проеме, озаренные ярким солнцем, стояли женщина и мужчина. Оба невысокого роста.
– Hola[104], – сказал пришелец с широкой шваброй.
– Здравствуйте. – Холлис двинулась навстречу незнакомцам. – Хорошо, что пришли. Я как раз ухожу. Видите, какой тут оставили беспорядок. – Она неопределенно помахала рукой со шлемом.
Мужчина что-то произнес по-испански – мягко, но с вопросительной интонацией. Журналистка боком протиснулась мимо, бросила: «До свидания» и, не оглядываясь, ушла.
За взятым напрокат «пассатом» стоял видавший виды серебристо-серый микроавтобус «Эконолайн».
Холлис на ходу нажала пульт, чтобы открыть машину; скорее за руль, виртуальный шлем на сиденье, пауэрбук на пол, ключ в зажигание. В зеркале отразились помятые задние двери «Эконолайна». Автомобиль сорвался с места и спустя мгновение вихрем помчался вдоль по Ромейн-стрит.
31
Puro
Бродерман отнес черные мешки вниз и погрузил в фургон; за ними последовали стул и гладильная доска, предназначенные для Вьянки. Вскоре кузина вернулась и принесла для всех мясо «по-восточному», с рисом, луком и соевым соусом. Троица подкрепилась, усевшись в ряд на завернутой в пакеты подстилке и почти не переговариваясь, а потом Бродерман и Вьянка ушли.
Тито остался один, если не считать матраса, болгарского пистолета под ним, зубной пасты и щетки, одежды, в которой он обычно ходил на встречи со стариком, и железной вешалки, где она висела; да еще, пожалуй, двух проволочных плечиков, бумажника, телефона, перчаток из белого хлопка на руках и трех запасных пар носков – их можно будет сунуть за пояс свободных черных джинсов.
Комната стала как будто просторнее и казалась чужой. Утешали только неизменные следы известковых окаменелостей на фанерных щитах высокого потолка. Чистя зубы над раковиной, Тито решил спать прямо в джинсах и футболке. Стоило выключить свет, как наступила непроглядная тьма, совершенно поглотившая размеры пространства. Мужчине пришлось подняться и снова зажечь лампочку. Потом он под громкий хруст целлофана улегся на упакованную подстилку и закрыл глаза парой новых черных носков, от которых пахло свежей шерстью.
Тут раздался условный, до боли знакомый стук Алехандро. Тито убрал с лица носки, скатился с матраса, несколько раз негромко ударил в дверь, дождался ответа и впустил гостя. Кузен застыл на пороге, держа в руке ключи, слегка благоухая алкоголем и глядя мимо Тито на комнату, лишенную последней обстановки.
– Похоже на камеру, – заявил Алехандро.
– Ты всегда так говоришь.
– Причем на пустую, – добавил он, входя и запирая за собой дверь. – Я тут был у дядей. Должен проинструктировать тебя насчет завтра. Но только я скажу больше, чем велено. – Вошедший осклабился, и Тито невольно задался вопросом: сколько же он выпил? – Вот так вот, придется тебе меня услышать.
– Я всегда слушаю.
– Нет, слышать – это другое. Подай мне вон те носки.
Тито протянул ему пару новых носков; кузен разделил их и надел на руки.
– Сейчас кое-что покажу.
Защищенными ладонями он ухватился за стойку вешалки, подпер ее ботинком, чтобы не укатилась, и сильно наклонил.
– Загляни под низ.
Тито нагнулся, посмотрел под витиевато украшенное основание и увидел что-то маленькое, синего цвета, приклеенное изолентой.
– Что это?
– С ногами поосторожнее, – предупредил кузен, опуская вешалку обратно.
– Но что это?
– Устройство для перехвата исходящего и входящего трафика твоего мобильного. Сообщения. На волапюке. При этом не важно, какой у тебя номер. Каждый раз, когда ты получал инструкции доставить айпод своему старику, они были в курсе.
Алехандро глупо ухмыльнулся, почти как в детстве.
– Кто? Кто – они?
– Враги старика.
Тито припомнил их прошлые разговоры.
– А он из правительства? ЦРУ?
– Когда-то был офицером контрразведки. Теперь, по словам Карлито, стал предателем, повел нечестную игру. И сошел с ума.
– Сошел с ума?
– Ну, это к делу не относится. По воле Карлито и иже с ним наша семья ввязалась в эту операцию. Ты тоже ввязался. Но теперь хотя бы знаешь правду. Ты не был в курсе насчет «жучка», – Алехандро кивнул на вешалку, – а дяди были. Вся семья наблюдала за тем, как его устанавливали и как недавно приходили менять батарейку.
– Но вам известно, кто это сделал?
– Как тебе сказать. – Кузен подошел к стене и облокотился на край раковины. – В некоторых случаях чем ближе подбираешься к правде, тем больше усложняется дело. Ты замечал когда-нибудь, что мужчина в баре готов разъяснить любую, самую темную тайну человечества? Достаточно трех стаканов. Кто убил Кеннеди? Три стакана. Ради чего Америка на самом деле сунулась в Ирак? Три стакана. Так вот эти трехстаканные ответы никогда не содержат правды. Она чересчур глубока, братишка, и неуловима и ускользает сквозь тонкие щели, словно шарики ртути, с которыми мы забавлялись в детстве.
– Расскажи.
Алехандро поднял обе руки, и черные носки превратились в персонажей кукольного театра.
– Я старик, и я когда-то хранил секреты здешнего правительства, – пропищал он за левый носок. – А сейчас терпеть не могу политиков, особенно некоторых шишек, за кем, по моему разумению, числятся кое-какие грешки. Может, я и помешанный, чокнутый, но ужасно умный. У меня есть друзья с похожими целями и наклонностями. Пожалуй, не такие сумасшедшие, и, пожалуй, им даже есть что терять. С их помощью я выуживаю тайны, а потом замышляю...
– Скажи, а эта штука нас не слышит?
– Нет.
– Почему ты так уверен?
– Карлито просил одного приятеля разобраться. Ты же видел, там нет ни единого провода. Такие игрушки – вне закона, их разрешается иметь только правительственным службам.
– Значит, правительство?
– Контрактники, – пропищал Алехандро за правый носок. – Мы просто контрактники. В наше время все так и делается. Мы работаем на правительство, это правда. Разве что... – импровизированная черная марионетка приблизилась к лицу Тито и скривила «рот» в выразительной гримасе, – ...так бывает не всегда. – Кукловод заставил носки поклониться друг дружке и опустил руки. – Похоже, заказчик и впрямь из правительства, однако еще не факт, что он действует в его интересах. Контрактникам не обязательно знать подробности, да и не каждому этого захочется, правильно? В некоторых случаях удобнее всего вообще ничего не знать. Ясно теперь?
– Нет, – ответил Тито.
– Если вдаваться в детали, боюсь, я сочиню целую историю. Основанную по большей части на словах Карлито и прочих. Ладно, вот несколько неоспоримых истин. Завтра ты встречаешься с человеком на цокольном этаже «Прада» в отделе мужской обуви. Получаешь от него айпод и кое-какие наставления. К тому времени тебе уже придет сообщение – на волапюке, на эту квартиру, – о том, как передать вещицу старику в час пополудни на фермерском рынке на Юнион-сквер. Получив послание, немедленно уходи отсюда. После того, как тебе вручат айпод, нигде особенно не задерживайся, броди по улицам до часа дня. Родные, конечно, будут поблизости.
– Обычно айподы оставляли в почтовых ящиках, – заметил Тито.
– Только не в этот раз. Ты сможешь узнать этого человека позже. Делай как он скажет. Все в точности. Они со стариком заодно.
– А контрактники, они что же, постараются отнять айпод?
– По дороге никто не станет на тебя охотиться. Прежде всего им нужен старик. Хотя айпод им тоже не помешает, поэтому, как только старик появится в поле зрения, они сделают все возможное, чтобы тебя схватить.
– А ты в курсе, какую я получил инструкцию?
– Да.
– Можешь объяснить, зачем это надо?
– Сдается мне, – произнес Алехандро, подняв руку и заглядывая в несуществующие глаза черного носка-марионетки, – как будто старик или те, кто посылает ему айподы, решили накормить кого-то чистым puro.
Тито кивнул. Этим словом – puro – в их семье обозначали самую изощренную и безоглядную ложь.
32
«Мистер Зиппи»
Ожидая, пока Альберто заглянет к «Мистеру Зиппи», в блаженный оазис покоя и взаимоуважения, расположенный в круглосуточном магазине у заправки «Арко» на углу Одиннадцатой и Блэн, Холлис угостилась зажаренным бараньим ребрышком и картошкой за доллар пятьдесят девять; бумажная тарелка стояла прямо на багажнике «пассата».
У «Мистера Зиппи» вас никогда не побеспокоят. Памятуя об этом еще с прошлого приезда в Лос-Анджелес, журналистка нарочно заглянула сюда. Приютившееся среди ларьков у автострады заведение было рассчитано на вкусы самой разномастной публики. Столовались тут и бездомные – из тех, кто пошустрее и способен раздобыть деньжат, и сексуальные труженики любого пола и вида, сутенеры, полисмены, наркоторговцы, служащие, художники, музыканты, люди, затерявшиеся на этой земле и в жизни, и всякий, кому позарез не хватало отличной поджаренной картошки. Посетители ели стоя – разумеется, те, у кого был автомобиль, чтобы разместить бумажную тарелку. Остальные сидели попросту на обочине. Обедая здесь, Холлис нередко думала, что Организация Объединенных Наций напрасно пренебрегает исследованиями примиряющей силы жареного картофеля.
У «Мистера Зиппи» вас никогда не побеспокоят. Памятуя об этом еще с прошлого приезда в Лос-Анджелес, журналистка нарочно заглянула сюда. Приютившееся среди ларьков у автострады заведение было рассчитано на вкусы самой разномастной публики. Столовались тут и бездомные – из тех, кто пошустрее и способен раздобыть деньжат, и сексуальные труженики любого пола и вида, сутенеры, полисмены, наркоторговцы, служащие, художники, музыканты, люди, затерявшиеся на этой земле и в жизни, и всякий, кому позарез не хватало отличной поджаренной картошки. Посетители ели стоя – разумеется, те, у кого был автомобиль, чтобы разместить бумажную тарелку. Остальные сидели попросту на обочине. Обедая здесь, Холлис нередко думала, что Организация Объединенных Наций напрасно пренебрегает исследованиями примиряющей силы жареного картофеля.
Все-таки тут было как-то спокойнее. Возможно, кто-нибудь проследил за непрошеной гостьей от са́мого здания обезлюдевшей фабрики Бобби Чомбо (Холлис не хотела этому верить, хотя чутье говорило: такое вполне вероятно). Одна только мысль о погоне заставила нервы между лопатками свернуться тугим узлом, но «Мистер Зиппи» помог им расслабиться.
Ближайший автомобиль оттенка слоновой кости смутно напоминал пропорциями «майбах». Приехавшие на нем молодые люди в просторных балахонах с капюшонами и затейливых темных очках почему-то не ели, а вместо этого хмуро возились с оттюнингованными колпаками на колесах. Один из парней сидел за рулем, а другой стоял и рассматривал левый передний колпак, разделенный напополам зловеще мерцающим рядом из разноцветных светодиодных лампочек. Интересно, кто эти люди – хозяева автомобиля или техническая обслуга? Обед у «Мистера Зиппи» редко обходился без вопросов подобного сорта – о ролях и профессиях незнакомцев и так далее. Особенно в предрассветное время – именно в эти часы участники «Кёфью», засидевшись в студии, заглядывали сюда перекусить. Инчмэйлу здесь нравилось.
И вот мимо сказочных колпаков проплыл классический «фольксваген-жук», покрытый глазурью из томнооких ацтекских принцесс и квазифаллических вулканов, с Альберто за рулем. Водитель припарковался чуть поодаль и подошел к журналистке, когда она доедала картошку.
– Он исчез, – пожаловался Альберто и, с недоверием оглядев местную братию, спросил: – Моя машина не пострадает?
– Знаю, что исчез, – ответила Холлис. – Это я тебе рассказала. А машину твою никто не тронет, мы же у «Мистера Зиппи».
– Ты уверена?
– Все будет нормально. Где Бобби?
– Пропал.
– Ты был у него?
– После того, что ты сообщила? Нет. Но все электронные письма возвращаются назад. И работа стерта. По крайней мере на сервере, которым он пользуется.
– И кальмар?
– Вообще все. Два моих неоконченных представления. Шарон Тейт[105]...
– Даже знать не хочу.
Корралес нахмурился.
– Прости, Альберто. Нервы ни к черту. Думаешь, каково мне было приехать, а там – ни души? Между прочим, Бобби когда-нибудь нанимал уборщиков?
– Уборщиков?
– Ну, парочку испанцев? Среднего возраста, невысоких?
– Вообще-то, когда я тебя привел, по его понятиям, там было чисто. Бобби никого не впускал, тем более для уборки, он просто накапливал мусор. В последний раз ему пришлось переехать, когда соседи заподозрили, что наш нелюдимый приятель тайно держит лабораторию по производству наркоты. Он же почти не выходит...
– А где он спал?
– Там и спал.
– Где именно?
– В мешке с подушкой, и постоянно менял квадраты. Каждую ночь.
– У него, случаем, не было такого большого белого грузовика?
– Ни разу не видел Бобби за рулем.
– И что, он всегда работал в одиночестве?
– Нет. Иногда приводил кого-нибудь, если сроки поджимали.
– Ты знаешь хоть одного?
– Нет.
Холлис разглядывала жирные разводы на бумажной тарелке и думала, что, если бы хорошо знать греческий, можно было бы придумать название для прорицателя, гадающего на грязных тарелках из-под жареной картошки. Правда, слово получилось бы слишком длинное... Она посмотрела на машину цвета слоновой кости со световыми диодами на колпаках.
– Что у них, дисплей сломался?
– Изображение не идет, когда колеса не крутятся. Система распознает положение колеса и зажигает нужные лампочки, огоньки накладываются друг на друга и создают изображение.
– Любопытно, для «майбаха» тоже такие выпускают?
– Что такое «майбах»?
– Автомобиль. Скажи, Бобби когда-нибудь упоминал грузовые контейнеры?
– Нет. А что?
– Даже в связи с чужими работами?
– Бобби никогда не обсуждал чужие работы. Вот рекламные заказы вроде японского кальмара – это пожалуйста.
– Можешь назвать хоть одну причину, чтобы ему вот так испариться?
Альберто внимательно посмотрел на нее.
– Ну, разве только ты сама его спугнула.
– Я что, настолько страшная?
– По мне, так нет. Но Бобби есть Бобби. Лично меня волнует и даже убивает другое. Не считая угробленной работы, конечно. Никак не умещается в голове, что он так стремительно решился на переезд. В прошлый раз это заняло целых три дня. Чомбо нанял тогда какого-то ширялу на почтовом фургоне. Кончилось тем, что я пришел и помог все устроить.
– Трудно сказать, что меня больше всего тревожит, – произнесла Холлис, – но что-то такое есть...
Парни в балахонах с капюшонами по-прежнему колдовали над колпаками, напустив на себя вид технарей из НАСА перед запуском ракеты.
– А ты что, не перекусишь?
Альберто покосился на бензозаправку и ночной магазин.
– Я не голоден.
– Зря, не попробуешь клевой картошечки.
33
Второе «он»
Одетый в плащ с облегающим голову капюшоном из гостиничных одеял Браун указал куда-то вдаль, за холмистую бежевую равнину, увесистым деревянным посохом, по всей длине которого тянулся традиционный узор из черных следов от сигарет.
– Вон там.
Милгрим прищурился в указанном направлении. Собственно, туда они оба и ехали вот уже долгое время. Безликий окоем разнообразили только странные сооружения из бревен, похожие на виселицы.
– Ничего не вижу.
Милгрим готовился получить удар за непослушание, однако Браун лишь повернулся, не опуская палки, положил свободную руку ему на плечо и мягко сказал:
– Просто она за горизонтом.
– Что – «она»? – спросил его спутник.
В бездонном небе, словно написанном кистью обкуренного Тёрнера[106], за тучами, словно в жерле вулкана, что-то мрачно мерцало, суля породить неисчислимые, ужасные смерчи.
– Крепость великого Балдуина, – провозгласил Браун, склонившись к Милгриму. – Графа Фландрии, Императора Константинопольского, сюзерена всех крестоносцев, какие княжат на землях Восточной Империи.
– Но ведь Балдуин умер, – возразил ему пленник и тут же втянул голову в плечи.
– Неправда, – ответил Браун по-прежнему ласковым тоном, протягивая посох вдаль. – Там высится оплот его. Как же ты до сих пор не видишь?
– Он мертв, – настаивал Милгрим. – Но среди бедноты ходит миф о Спящем Императоре, и, возможно, явился какой-нибудь самозванец, лже-Болудин.
– Да вот же! – Браун опустил тяжелую палку и крепче сжал ему плечо. – Вот он, истинный и единственный!
Тут Милгрим заметил, что не только плащ и капюшон его спутника, но и сама равнина состояла из бежевой одеяльной пены. Или была лишь укрыта ею, поскольку босые ноги ощущали под тонкой тканью песчаную дюну.
– Вот, вот, – повторял Браун, тряся переводчика за плечи. – Пришло! – и совал ему в лицо свой «блэкберри».
– Карандаш. – Садясь на краю постели, Милгрим опять услышал себя со стороны. Кромка гостиничных занавесок словно потрескалась от дневного света. – Бумагу. Который час?
– Десять пятнадцать.
Мужчина завладел КПК и узкими глазами уставился на экран, тщетно пытаясь перекрутить текст. Сообщение, о чем бы в нем ни говорилось, было кратким.
– Карандаш. Бумагу.
Браун протянул ему лист почтовой бумаги «Нью-Йоркера» и четырехдюймовый карандашный огрызок желтого цвета, который всегда держал наготове: Милгрим настаивал на том, чтобы иметь возможность стирать неудачные варианты.
– Теперь оставь меня одного.
Браун издал неразборчивый приглушенный звук – не то разозлился, не то выражал разочарование.
– Я сделаю свою работу лучше, если ты пойдешь к себе, – произнес Милгрим, выдержав его взгляд. – Мне нужно сосредоточиться. Это тебе не адаптированный французский текст из учебника. Тут речевые идиомы в чистом виде.
Он по глазам увидел, что собеседник ни сном ни духом не понимает, о чем разговор, и внутренне возликовал.
Браун постоял немного, потом развернулся и вышел из комнаты.
Милгрим еще раз перемотал сообщение к началу и взялся за работу, выводя заглавные печатные буквы на бумаге с эмблемой «Нью-Йоркера».
СЕГОДНЯ В ЧАС НА
Он задумался.
ЮНИОН-СКВЕР СЕЛЬХОЗ...