– Когда я пришел в МУР, Котов был моим учителем. И он говорил: все нужно делать по этапам и не забегать вперед. Так что, Анечка, давайте сначала спасем Россию. А потом разберемся…
– Ладно, – сказала я. – Только дайте мне еще выпить. Я мерзну…
36
14.50
Я сидела в углу бункера, на каком-то вещмешке, держала в руке почти пустую флягу и отхлебывала из нее крупными глотками. Рядом лежала Стефания Грилл – мокрая и все еще без сознания. Я не была пьяна, хотя в моей ситуации напиться было бы самое верное дело. Я выдала Горячева, и это с моей помощью все эти патриоты избежали ловушки, которую поставил им Курков. А Гольдин погиб… Интересно, как же Курков, начальник Первого управления КГБ, не знает, что у него под носом целый год полк КГБ – на стороне заговорщиков? Впрочем, он же занимается зарубежными операциями, а войска охраны правительства принадлежат Девятому управлению… Теперь они скинут Горячева, поставят вместо него Чебрикова или Лигачева, и – прощай, Саша Чижевский! При Лигачеве ты не скоро выйдешь из лагеря. Если вообще выйдешь когда-нибудь…
А я? Что делать мне? Выйти замуж за Белоконя? И вместе с Зиной, Окуловым и прочими наводить в России порядок, хватать и сажать за решетку демонстрантов, уличных музыкантов и евреев? Кстати, как тогда Гольдин сказал? «Если Горячев сейчас исчезнет, кто бы ни пришел вместо него, в стране начнется гражданская война. И в этой войне первым делом начнут резать „жидов“. Кажется, так. И наверно, он прав – я еще в Полтаве слышала, что у „Памяти“ есть списки всех евреев и армян Москвы и Ленинграда, уже приговоренных ими к расстрелу. „Милиционер, а кошку можно потрогать?“ – скажет и мне маленькая девочка с голубым бантом…
Мысли путались в голове. Картина взрыва горячевской дачи и падающего в огонь тела Гольдина стояла перед глазами и не исчезала от спирта.
В стороне, у стенки с картами вдруг прозвучало:
– Объект вошел в зону радаров! Направление юго-юго-запад. Скорость 750 километров в час. Высота 7200…
Командир полка встал, глянул на свои ручные часы.
– Приготовиться заводить двигатели, – спокойно сказал он кому-то из офицеров, и тот тут же повторил эту команду по своей рации.
А второй офицер деловито объявил, надевая на голову шлемофон:
– Свернуть штаб! Товарищи патриоты, по машинам!
В небольшой суете, которая тут же возникла, почти одновременно прозвучали новые сообщения:
– Радиоперехват! Авиадиспетчер аэропорта дал объекту добро на посадку!
– Правительственная колонна сворачивает с Киевского шоссе на Внуково. До аэропорта шесть километров…
– Расчетное время посадки объекта – двенадцать минут!
Офицеры и солдаты штаба стремительно сворачивали штаб – уносили к выходу буквально все: карты со стен, рации, телефоны. Зина подошла ко мне, вытащила из кармана шприц, отломила носик от капсулы и стала набирать в шприц жидкость из этой капсулы. Я смотрела на этот шприц с ужасом, но она сказала:
– Не бойся. Это просто снотворное.
Она выжала из иглы тонкой струйкой фонтанчик и уже наклонилась ко мне, но возникший неизвестно откуда Белоконь – уже в танковом шлеме на голове – перехватил ее руку:
– Оставь ее, она пьяна. А то твой седуксен с алкоголем ее просто убьет.
– Но не в танк же ее! – сказала Зина. – Она там все заблюет!
– Ну и оставь ее тут. Куда она денется?
– Но тут никого не остается!
– Вот она и будет эту гадалку охранять… – Белоконь кивнул на бесчувственное тело Стефании.
– Да? – заколебалась Зина. – Ладно, под твою ответственность. – И, всадив снотворное в локоть Стефании, усмехнулась: – Так надежней…
– Объект разворачивается на посадку! – крикнули от радара.
– Заводить броню! – приказал командир полка и пошел из бункера.
– Мы вернемся через час, Аня, – сказал Белоконь, убегая.
Я безразлично кивнула. Жуткий рев вокруг огласил лес.
Я даже не сразу поняла что это, откуда здесь столько танков. Ведь я не видела ни одного, когда шла сюда за Зиной.
Тяжело поднявшись, я пошла к выходу. Впереди маячила и качалась спина солдата, тянувшего на себе рацию. Только остановившись, я поняла, что это пошатывало не его, а меня – я таки здорово набралась. Да, если бы эта сука всадила мне такую лошадиную дозу седуксена, вряд ли Белоконь смог бы разбудить меня через час. Ни через час, никогда…
Рев двигателей, клубы дыма и густая вонь горелой солярки пахнули мне в лицо, когда я вышла из бункера. Мирная картина леса, по которому я шла всего час назад, вся преобразилась. Десятки мокрых кустов вокруг вдруг сдвинулись с мест, и оказалось, что это маскировка, что под ними, за ними или внутри них – танки и бронетранспортеры. И вся эта армада с копотью, вонью и ревом проносилась мимо под дождем на север по дорогам, тоже замаскированным кустарником и сетками с листьями. В одном из бронетранспортеров мелькнуло веселое и мокрое от дождя лицо Николая Чарыто – он даже отдал мне салют…
«Вот и все, – подумала я. – Вот и все, товарищ Горячев. А ты говорил: перестраиваться надо, гласность, демократия! А твоя собственная охрана сейчас тебя же и арестует. И если будешь рыпаться – пулю пустят в голову, за ними не задержится. Ведь это – ради России. А за ради нее, любимой, кого ж мы пожалеем?!»
И вдруг такая злость и такая тоска на меня напали, что я, стоя под дождем, враз протрезвела. И, посмотрев вслед последнему танку, бегом ринулась внутрь бункера. Но – мать их так! – тут не осталось ни одного телефона, ни одной рации! Только Стефания валялась в углу без сознания. Я беспомощно оглянулась.
Конечно, у меня не было ни одного шанса. Мы шли сюда от яхты минут двадцать, а через десять минут танки заговорщиков возьмут в каре лимузины с Горячевым и всеми членами Политбюро… И все-таки… все-таки…
«В гробу!» – решила я и выскочила из бункера. Рев танковых двигателей был уже далеко. Я рванула в другую сторону – на юг. Не знаю откуда у меня появились силы – может, от спирта? Я бежала как шальная. Дождь и мокрая листва вымочили меня насквозь, какая-то острая ветка-сука раскровенила лицо. Но я бежала. Там, на яхте, в ходовой рубке был радиотелефон!
Рев не одного, а сразу нескольких вертолетов заставил меня поднять голову. Но увидеть эти вертолеты было невозможно: из-за стены дождя и низкой облачности.
– Эй!!! – крикнула я в небо неизвестно кому и почувствовала, как силы оставляют меня.
Да и откуда им взяться – силам? Трое суток я провалялась взаперти, в крошечной каюте, а теперь – спирт. Алкоголь вздрючил нервы минут на пять и испарился…
Шатаясь, я вышла из леса на берег реки. Не могло быть и речи о том, что я успею куда-то дозвониться, предупредить… Просто надо укрыться от дождя и ждать своей участи…
Яхта стояла ниже меня по течению реки, метрах в ста. Половину этого расстояния я прошла уже на четвереньках… Потом с трудом, буквально из последних сил, перелезла с пристани на высокий и мокрый борт яхты.
И ползком под дождем добралась до двери ходовой рубки.
Но она оказалась запертой.
Я просто взвыла от досады: за стеклянным окном этой двери справа от штурвала покоилась в клеммах трубка радиотелефона!
Я оглянулась в отчаянии.
Мокрая палуба была пуста – ни багра, ни топора, ничего.
Холодный дождь хлестал меня всю – лицо, спину, ноги.
Я встала спиной к двери и правым локтем изо всей силы саданула по стеклу.
Оно разбилось, пропоров рукав мокрого кителя и разодрав мне локоть до крови.
Я сунула левую руку в разбитое окно и изнутри открыла дверь. Ввалилась в рубку. И, оставляя на полу лужи, побрела к радиотелефону. Постояв над ним, посмотрела на часы, висевшие в рубке рядом с барометром и еще какими-то приборами.
Было 15.21. Я опоздала на шесть минут. Звонить или нет? Я осторожно сняла трубку и послушала.
– Алло? – тут же прозвучал в трубке голос телефонистки. – Алло! Слушаю вас!
– Власова… – сказала я и тут же поправилась: – Или нет – Куркова!
– Так кого – Власова или Куркова? – со скрытой насмешкой произнесла кремлевская телефонистка.
А стрелка все бежала, стуча мне в виски: поздно! поздно! поздно!..
– Любого… – сказала я.
– Соединяю. Они все равно вместе сейчас, – произнесла телефонистка, и в трубке тут же раздались гудки, а затем мужской голос:
– Курков… Алло, Курков слушает.
Я сглотнула ком в горле.
– Алло!.. Это я, Ковина…
– Анна?! – обрадовался Курков. – Где вы? Откуда вы звоните?
– Это не важно! Слушайте! Сейчас на аэродроме окружают все Политбюро и арестуют Горячева. Вы слышите? Алло!
– Я слышу, Аня, слышу. Но вы не волнуйтесь. Мы все знаем. Самолет с Горячевым ушел на другой аэродром, а во Внуково сел самолет-дублер…
– Как?! Вы знаете? Откуда?!
– Как?! Вы знаете? Откуда?!
Черт возьми, Лариса все-таки осуществила свою задумку! Подставила вместо самолета Горячева самолет-дублер!
– От вас, Анна! – сказал Курков. – Тут рядом со мной генерал Власов. Он приносит вам благодарность и говорит, что вам присвоено внеочередное звание…
– Да плевать мне на звание! Вы… – и тут у меня даже горло перехватило от блеснувшей в мозгу догадки, – вы меня вели? Все это время?
– Конечно! С той минуты, как вы поселились у Гольдина и сказали ему, что вы что-то «надыбали». Мне вы тоже об этом говорили, помните? А теперь извините – мы спешим встречать товарища Горячева. Только скажите, где вы находитесь? Вертолетчики доложили, что вас нет в штабе этих танкистов… Анна! Вы плачете?
– Вы дерьмо! Вы все дерьмо!.. – сказала я, шмыгая носом и размазывая слезы и кровь по расцарапанному лицу. Теперь я все поняла: люди Куркова вели меня и на Кабельной в рабочей общаге, и в «Матросской тишине», и в Барвихе. Но никто и пальцем не шевельнул, чтобы вытащить меня из рук этой садистки Зины. Даже Гольдин, вынужденный ехать с гадалкой на дачу Горячевых, только делал вид, что не знает, где я, чтобы не спугнуть заговорщиков раньше времени. – Дерьмо! Вы слышите? – крикнула я в трубку.
– Считайте, что я вас не слышал, – сказал Курков. И дал отбой.
Назавтра, 17 сентября, в «Правде» на первой странице было опубликовано следующее сообщение, привожу полный текст:
ВОЗВРАЩЕНИЕ М.С. ГОРЯЧЕВА В МОСКВУ
Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горячев 16 сентября отбыл из Красноярска в Москву. На аэродроме его провожали первый секретарь Красноярского крайкома КПСС О.С. Шенин, председатель Красноярского крайисполкома В.И. Сергиенко, члены бюро крайкома партии, представители общественности.
Вечером М.С. Горячев прибыл в Москву (ТАСС).
И никто не обратил внимания на то, что в этом официальном сообщении о прибытии главы правительства в Москву ТАСС впервые не указало, на какой аэродром он прибыл и кто его встречал.
Эпилог
1
20 сентября
Я ехала в «Пески» электричкой, везла Саше очередную передачу. Майор советской милиции везет передачу арестованному диссиденту – кто в это поверит! Если эти «демократы» когда-нибудь придут к власти, будет кто-нибудь из них передачи носить нам, офицерам милиции, – а?
Приключения последней недели проплывали в моей памяти, как рыжие леса за окном. Кое-что в них так и осталось для меня загадкой. Например: приехав за мной в Полтаву, Лариса заранее спланировала подставить меня заговорщикам, как зайца на собачьих бегах, или это случилось позже?.. Гольдин – на завтра назначены его похороны… – это он стукнул Куркову о нашем последнем телефонном разговоре и о том, что я «что-то надыбала»? Но даже если это так, я, наверное, никогда больше не произнесу слово «жид». Ни мысленно, ни вслух. В память о Гольдине… Да… А вчера я провожала на аэродром Стефанию Грилл. Хотя Власов и Курков предлагали ей отдохнуть на любом нашем черноморском курорте, она твердила только одно: «Out of here! Out! Out!..[10]» И успокоилась, наверное, только когда перешагнула порог самолета «Бритиш-Айрвэй»… А Саша, мой Саша заявил начальнику ЛТП в «Песках», что, если вместе с ним не выпустят всех «демократов», он, выйдя на свободу, немедленно даст интервью западным корреспондентам о событиях последних дней. Конечно, Власов на этот ультиматум сказал: «Что ж, пусть посидят еще пару недель! Никто их в Сибирь не сошлет – у нас теперь нет политических заключенных. Но сейчас нам и без них забот хватает! Мы только наступили ящерице на хвост…» И это, кстати, было правдой: совершенно непонятным образом почти никто из заговорщиков всерьез не пострадал. То есть капитан Белоконь, майор Захаров, капитан Притульский и еще одиннадцать человек в МУРе уехали на работу районными инспекторами милиции на Камчатку, в Норильск и еще какую-то Тмутаракань. И полк правительственной охраны Девятого управления КГБ целиком, включая командира полка, улетел в Афганистан, в район Кандагара. Одновременно были высланы из Москвы Зина, Чарыто, Булкин и историк Окулов… Но разве это серьезно? Разве так на Руси обходятся с заговорщиками?!
В «черном тюльпане»
Друга увозили…
Опять эти нищие калеки! Сколько ни гоняет их железнодорожная милиция, они катят по вагонам электричек на своих самодельных шарикоподшипниковых тележках или стучат костылями и поют:
В «черном тюльпане»
По белым облакам…
Однако сегодня я почему-то каждому из них бросаю мелочь в кружку. И удивляюсь – оказывается, быть милосердной приятно! Но вот ни Лариса, ни Горячев обо мне даже не вспомнили – «мавр сделал свое дело, мавр может уходить». И я чуть не загремела обратно в Полтаву со своими двумя новыми звездочками на погонах, если бы не начальник МУРа полковник Котов. Котов, уцелевший на своем посту (хотя и с выговором за близорукость), вспомнил о своем обещании взять меня в МУР. Тем более что у него все равно освободилось 14 должностей!..
На очередной остановке в вагон электрички впорхнула компания девиц лет по 16. Лица, конечно, в косметике, волосы крашены, во рту сигареты, а в сумочке у одной торчит транзисторный приемник и без стеснения вещает голосом Би-би-си:
«– …Вчера, 19 сентября, на околоземную орбиту был выведен первый в истории израильский искусственный спутник „Офек-1“…»
– Ну, дают жиды! – сказала одна из девчонок.
2
Из сообщений прессы:
Нью-Йорк, 29 сентября. – Министр иностранных дел СССР Э. Шеварднадзе неожиданно прервал свое участие в работе сессии Генеральной Ассамблеи ООН и отбыл из Нью-Йорка в Москву.
Дели, 29 сентября (АП и др.). – Вызов в Москву Д. Вязова, Э. Шеварднадзе, а также других советских дипломатических работников высшего ранга вызван тем, что завтра, 30 сентября, в Москве одновременно состоятся внеочередной Пленум ЦК и сессия Верховного Совета. По сообщению наших корреспондентов, речь на этих чрезвычайных заседаниях пойдет о структурных изменениях в партийном и государственном аппаратах. Московский корреспондент газеты «Вашингтон пост» Майкл Доббс отмечает, что подготовка к внеочередному Пленуму и объявление о его созыве проводились в отсутствие «человека номер 2» в советской партийной иерархии Егора Лигачева, взявшего 7 сентября отпуск.
Москва, 30 сентября, 06.00 («Правда»). – Сегодня в Москве и Московской области сохранится теплая погода, без осадков, ветер южный, температура около 20 градусов (по Цельсию).
Москва, 30 сентября, 19.00 (По сообщениям западных корреспондентов и др. источников). – 30 сентября в Москве весь день шел дождь. Вся московская милиция и войска московского гарнизона приведены в состояние боевой готовности в связи с проходящим за стенами Кремля Пленумом ЦК.
По слухам, циркулирующим в Кремле, М.С. Горячев накануне Пленума, в минувший понедельник, поставил перед членами Политбюро ультиматум: либо полное прекращение сопротивления его реформам со стороны Лигачева, Чебрикова, Демичева, Соломенцева, Воротникова и других консерваторов, либо он уходит в отставку. Некоторые внештатные корреспонденты сообщили, что, выдвинув этот ультиматум, Горячев покинул Кремль и заседание Политбюро проходило в его отсутствие и продолжалось без перерыва 36 часов.
Результаты этого заседания должны быть объявлены сегодня на Пленуме ЦК. В связи с этим все западные корреспонденты, аккредитованные в Москве, упрямо дежурят под дождем на прилегающих к Кремлю улицах, ожидая, как будут разворачиваться события.
Москва, 30 сентября, 22.00. – Только что из кремлевских ворот выехали черные правительственные лимузины. Пленум ЦК завершился. Выяснилось, что в отсутствие Е. Лигачева Политбюро приняло ультиматум М. Горячева. Егор Лигачев смещен с поста секретаря ЦК по партийно-организационным вопросам и назначен председателем вновь созданной аграрной комиссии ЦК. В. Чебриков смещен с поста Председателя КГБ и назначен главой юридической комиссии ЦК. Таким образом, два главных соперника Горячева в Политбюро лишились реальной власти. Выведены из Политбюро и полностью потеряли свои посты М. Соломенцев, председатель ревизионной комиссии ЦК, и П. Демичев, заместитель Председателя Верховного Совета СССР. Подал также в отставку 80-летний Андрей Громыко, освободив, таким образом, для М. Горячева пост формального главы государства – Председателя Верховного Совета СССР.
В состав членов Политбюро введен министр внутренних дел Александр Власов. По сообщению осведомленных лиц, Александр Власов в ближайшее время займет крупный правительственный пост Демичева и Соломенцева. Однако некоторые обозреватели отмечают, что Горячеву рано торжествовать победу. Тот факт, что Лигачев и Чебриков все же остались в Политбюро, хоть и на вторых ролях, свидетельствует о существовании внутри партии сил, достаточно прочно противостоящих Горячеву и его сторонникам.