— Так, может, тогда она лучше вас знает правду?
— К сожалению, нет. Она стала жертвой собственного таланта. В стремлении понять, принять и подружиться с чужой цивилизацией, потеряла контроль над собственным сознанием, над чувством самосохранения, над материнскими инстинктами, в конце концов… Я думаю, с этим ты не будешь спорить?
Маруся покачала головой.
— Она бросила семью, ребенка, друзей, коллег, работу, бросила всю эту земную жизнь, желая разобраться в другой, чужой жизни, и настолько погрязла в этом, что сама уже стала не совсем человеком. То есть, физически, физиологически, она все еще человек, но ее сознание безвозвратно изменилось.
Маруся отчетливо ощутила пределы участка мозга, отвечающего за поглощение информации. Как если бы в коробку из-под обуви пытались засунуть слона. Коробку распирало и она явно была не приспособлена к получению и перевариванию такого объема информации. Нет, конечно, если размышлять об этом, как о чем-то отстраненном, то может показаться, что это не такой уж большой объем, но если представить, что все это касается лично вас и ваших ближайших родственников, происходит нечто совсем другое. Даже микроскопический кусочек информации тянет за собой по цепочке все воспоминания, связанные с этими людьми, переживания, чувства, то, что Маруся когда-то слышала или думала про них. Все это умножается, перемножается и с неимоверной скоростью увеличивается в объеме и массе. Голова становится тяжелой и поток сознания будто бы блокируется, оставляя вместо широкого канала узенькую щель, сквозь которую, по одному, просачиваются факты, перерабатываются, классифицируются и складываются в папки, папки в коробки, коробки в ящики, а ящики в гигантский многоэтажный шкаф. Потом, когда все будет разложено и отсортировано, понадобится еще время для того, чтобы перечитать эти файлы, обдумать и привести их к общему знаменателю. То есть выработать какое-то свое мнение. Например, что все это полный бред. Или что все это правда. Или понять, кто именно тебе врет. Или не врет. Понять и принять решение. Спасать? Бежать? Забыть? Что делать?
— Заметь, что я не прошу тебя влезать во все это, предпринимать какие-то действия или спасать мир, — улыбнулся Бунин. — Я всего лишь хочу предостеречь тебя…
— От чего?
— Именно от каких-либо действий.
— Она просила меня помочь. Сказала, что я им нужна.
— Несомненно нужна. Тебя хотят использовать как деталь в бомбе, которая все уничтожит.
— Мне очень не нравится все, что вы мне сейчас рассказали, но, к сожалению, это похоже на правду. То есть… это как-то перекликается с тем ощущением, которое было у меня после разговора с мамой.
— Какого ощущения?
— Что я всего лишь деталь.
Бунин ловко спрыгнул со стола и одернул халат.
— Ты мутант, своего рода посредник между ними и нами. Тебя можно использовать самыми разными способами и поэтому ты представляешь большую опасность.
— Насколько большую?
— Настолько, что гораздо правильнее было бы тебя убить.
«Ну что, ты этого хотела?» — услышала Маруся свой собственный голос, обращенный к самой себе. «Гулять и путешествовать, значит, было скучно… ну на вот, повеселись…». «С другой стороны, — рассуждал уже какой-то другой внутренний голос, — предупрежден, значит, вооружен».
— Во мне редко что вызывает какие-либо…. — неожиданно тихо начал говорить Бунин и запнулся на полуслове.
Маруся посмотрела ему в глаза.
— Мне жалко тебя. Ты не самая умная, но хорошая… И хорошенькая девочка ни в чем, в общем-то, не виновата. Но так получилось, что пока на Земле идет эта война, а идет она уже не одно тысячелетие, ты всегда будешь мишенью. Кто-то захочет тебя использовать, кто-то захочет убить и это никак не зависит от твоих действий. Я тоже могу использовать тебя и мне, наверное, была бы полезна твоя помощь. А иногда мне хочется разрезать тебя на мелкие кусочки и посмотреть, как ты там устроена, — Бунин неприятно захихикал, как сумасшедший. — Ладно, ладно, шучу. Прости! Но, как ученому, интересно. Окей… Что-то я не то говорю.
— Что мне делать?
— Отдай мне предмет. Не потому даже, что он мне нужен, а потому что он не нужен тебе. Отправляйся домой, я даже могу дать тебе машину. Живи, получай удовольствие…
— И жди, когда тебя убьют? — продолжила мысль Маруся.
— Все рано или поздно умирают, — спокойно отреагировал Бунин. — Этим ты не отличаешься от обычного человека.
На душе было паршиво. И если бы Бунин не пошутил про «разрезать на мелкие кусочки», Маруся, наверное, обняла бы его и расплакалась, но после неожиданного откровения от этого человека хотелось держаться на расстоянии. Зато внезапно очень захотелось увидеть ребят. В какой-то прошлой жизни, о которой Маруся так мало помнила, они были теми, на кого можно было положиться в тяжелую минуту.
— А где Илья и Нос? — неожиданно спросила Маруся.
Бунин пожал плечами, снял махровый халат, взял со спинки стула более праздничный, но не менее грязный халат из китайского шелка и направился к выходу.
— Они ведь здесь?
— Ты, кажется, не поняла ничего из того, что я тебе сказал…
— Я все поняла, — Маруся бежала по коридору вслед за Буниным и отчего-то оправдывалась, как ребенок, — я не буду втягиваться. Я просто хочу…
Бунин резко остановился, пытаясь поймать рукой убегающий рукав.
— О чем ты хочешь с ними поговорить?
— Ни о чем!
— Да что б тебя! Помоги!
Маруся придержала рукав, пока Бунин не продел в него руку, и даже поправила завернувшийся внутрь воротник.
Они вышли на улицу и Маруся прикрыла лицо от яркого солнечного света, который больно резанул уставшие от недосыпа глаза.
— Я думаю, что в это время они работают и лучше их не отвлекать.
— Я на минуточку.
— Тебе вызвать машину?
— Я не собираюсь ничего…
— Ты отдашь мне предмет?
— Отдам!
— И поедешь домой?
— Да!
— С ребятами поговоришь потом.
— Но почему потом?!
Бунин снова остановился и нахмурил лоб, словно принимая какое-то важное решение. Маруся достала из кармана змейку и протянула ему. Бунин перевел глаза на марусину ладонь, осторожно двумя пальцами взял змейку, подбросил в воздух и поймал в кулак.
— Ну хорошо… Идем.
Зеленый город здорово изменился. Здесь по-прежнему было много деревьев, растений и клумб, по дорожкам бегал старенький трамвай, но добавились какие-то новые необычные объекты. Практически сразу на выходе из подземной лаборатории располагался испытательный полигон. Он был похож на небольшую взлетную полосу, покрытую отполированными до зеркального блеска металлическими пластинами. Внутри некоторых пластин были вмонтированы дисплеи, на которых отображались незнакомые показатели, а если присмотреться повнимательнее, то можно было увидеть, как вдоль полосы тонкими дорожками выстроились ряды тончайших и практически незаметных для глаза прозрачных иголок, между которыми, то здесь, то там, пробегали такие же маленькие и незаметные искры. Как раз в тот момент, когда Маруся и Бунин проходили вдоль полигона, из небольшого ангара выкатилась плоская, как круглый поднос, штуковина с испуганным кроликом на борту. Штуковина плавно пролетела в десяти сантиметрах над поверхностью, потом с грохотом упала на полосу и задребезжала под истеричное дерганье ушастого пилота, закрепленного на ней обычным широким скотчем. Бунин резко остановился, неожиданно быстро перепрыгнул через сетчатый забор и поднял летающую тарелку в руки. Только сейчас Маруся обратила внимание на двух пацанов, наблюдающих за происходящим из ангара. Знакомые лица! Это были те самые два ученика, которых Маруся встретила здесь во время своего первого посещения. Мальчишки, которые пытались утилизировать отходы мамонта.
— Кто выпустил кролика? — громко и крайне сердито закричал Бунин.
Пацаны исчезли за дверью.
— Кто… Так! Быстро сюда!
Дверь медленно приоткрылась и из-за нее высунулась рыжая голова.
— Степан Борисович…
— Сюда!
Бунин размотал скотч и вручил кролика в руки Марусе, а сам начал внимательно изучать летательный аппарат. Потом поднял глаза и посмотрел на горе-учеников.
— Быстро, быстро!
Мальчишки сделали несколько шагов из своего укрытия, но затем, взвесив потенциальную опасность, не сговариваясь, одновременно переглянулись и остановились на безопасном расстоянии.
— Я же тебе говорил, что он слишком жирный! — зашипел на рыжего взволнованный сообщник.
— Ничего он не жирный!
— Да он тонну весит!
— Ничего не тонну! Я его на диете держал.
— Крысу надо было…
Маруся с трудом удерживала взбесившегося зверя, который отчаянно рвался наружу и царапался.
— Я его не… ой! — Маруся вскрикнула и выпустила кролика.
Животное несколькими длинными прыжками пересекло дорогу и уперлось мордой в сетку.
— Ничего он не жирный!
— Да он тонну весит!
— Ничего не тонну! Я его на диете держал.
— Крысу надо было…
Маруся с трудом удерживала взбесившегося зверя, который отчаянно рвался наружу и царапался.
— Я его не… ой! — Маруся вскрикнула и выпустила кролика.
Животное несколькими длинными прыжками пересекло дорогу и уперлось мордой в сетку.
— Лови его!
Рыжий бросился за кроликом и буквально упал на него, придавив несчастного испытателя своим весом.
— Держу!
— Вы бы еще корову посадили!
— Степан Борисович…
— Что, Степан Борисович? — передразнил Бунин.
— Но он летал! Честное слово летал!
— Да я уж видел…
— Нет, правда. Тут плохо летал, а внутри летал.
— А ты какое напряжение пустил?
Рыжий поднялся с земли и, прижимая кролика локтем к боку, другой рукой вытащил из кармана шорт электронный блокнот.
— Вооот…
— Прекрасно!
Бунин огляделся по сторонам, раздумывая, куда бы лучше положить тарелку, и в итоге снова всучил ее Марусе.
— Очень интересно… — профессор взял у рыжего блокнот и начал быстро пролистывать его пальцем. — И что, летала?
— Внутри летала, а на улице я только сейчас решил…
— А я ему говорил, что на улице не полетит! — крикнул со своего места второй ученик.
— Но ведь она же пролетела…
— Метров пять пролетела… — тихо пробурчал Бунин. — Хотя кролик, конечно, жирноват.
— Я его на диете держал, — повторил рыжий.
Бунин скептически осмотрел кролика и покачал головой.
— Крыса пролетела дольше.
— Сегодня жарко.
— А у меня вчера вообще ни разу не упала! — в очередной раз выкрикнул второй мальчишка.
— Зато у тебя крыса насмерть замерзла.
— Ну так она ж от этого легче не стала!
— Ну знаешь… — Бунин встрепенулся от возмущения, — с таким подходом тебе в этом классе делать нечего!
Маруся ни слова не поняла из разговора, поэтому стала рассматривать тарелку. Она действительно была похожа на старинный медный поднос — такие подносы Маруся видела в музее. При более внимательном изучении обнаружилось, что тарелки две и они как бы вставлены одна в другую, причем между ними существовала еще какая-то прослойка из колючего, словно кристаллизовавшегося, материала, похожего на металлическую стружку с пластилином. Маруся попробовала отковырять кусочек стружки ногтем, но сразу же получила по рукам.
— Ай!
— Ты что, не можешь просто постоять и подержать?
— Я же ничего…
— Ты хоть знаешь, что это такое?
— Летающая тарелка?
— Это высокотемпературный сверхпроводник! Смотри!
Бунин быстро выхватил у Маруси поднос и запустил его вдоль металлической дорожки. Поднос, или что там это было, плавно полетел по воздуху, постепенно ускоряясь.
— Давай обратно! — крикнул Бунин второму ученику.
Ученик вытянул руку с пультом и Маруся увидела, как поднос изменил направление и начал двигаться обратно, пока не прилетел в руки к Бунину.
— За счет разницы в напряжении можно регулировать его скорость и направление. Видишь эти иголки? Пластины тоже сделаны из сплавов разной проводимости…
— Угу…
— Сейчас мы работаем над тем, чтобы тарелка могла перевозить пилотов, — пояснил Бунин. — Крысы уже летают.
— Зачем? — наморщила лоб Маруся.
— За пивом… — огрызнулся Бунин.
Маруся опустила голову и быстро взглянула на мальчишек, которые прыснули от смеха.
— Это, между прочим, большой прорыв. Нобелевская премия!
— Не сомневаюсь…
— Ты, все-таки, очень глупое существо, Гумилева, — с отчаянием вздохнул профессор.
— На детях гениев… — с не меньшей тоской искренне вздохнула в ответ Маруся.
— Идем.
Бунин выхватил поднос из рук Маруси, отдал рыжему и пошел дальше. Маруся виновато улыбнулась юным ученым и пошла следом за профессором.
— Твой отец бы… твой отец бы вообще, не знаю, что отдал бы за такую разработку.
— Угу…
Бунин обернулся к мальчишкам.
— А вы дуйте обратно и это… Киселев, пришли мне свои расчеты на почту. Есть там пара интересненьких мест…
Маруся шла по дорожке и смотрела себе под ноги. Какие-то совсем мелкие дети проводят сложнейшие эксперименты, которые тянут на нобелевскую премию, делают расчеты, которые интересны настоящему взрослому профессору, заставляют летать крыс… Да пусть хотя бы и крыс. А что она? До сих пор не понимает, как электричество проходит по проводам и заставляет гореть лампочку! Наверное, это такой побочный эффект ее необычности! То есть какие-то сверхчеловеческие способности вытеснили обычные человеческие способности, дающие возможность понимать школьный курс физики. Ну да… Слабоватая отмазка. Скорее всего, дело в обычной лени, но как же неприятно себе в этом признаваться.
— А такое видела? — прервал марусины душевные страдания профессор и указал в сторону обычной садовой скамейки.
— Скамейка?
— А рядом?
Маруся внимательно присмотрелась. Обычная скамейка, рядом кусты и фонарь. И кусты, и фонарь тоже казались абсолютно обычными.
— Ничего не замечаешь?
— А что я должна заметить?
Бунин выглядел, как довольный ребенок, сумевший обмануть взрослого.
— Там стоит холодильник с минеральной водой.
Маруся снова посмотрела в сторону скамейки, а потом на профессора.
— Подойди, подойди… Вблизи его видно.
Маруся подошла ближе к кустам и действительно увидела какие-то смутные очертания. Как будто кусты в этом месте немного выступали вперед, словно они были фотообоями, натянутыми на шкаф. Но фотообоями живыми, потому что сквозь них просматривались корпуса и даже было видно, как от ветра шевелятся листики на ветках.
— Шкаф-невидимка! — с гордостью сообщил Бунин. — Совершенно уникальное покрытие…
— Вот это круто… — восхитилась Маруся.
— С десяти метров и не разглядеть…
— А почему шкаф?
— Шкаф стоял в лаборатории, вот на него и натянули.
— Ээээ… А нельзя было на что-то более полезное… натянуть?
— Да какая разница! — воскликнул профессор, протянул руку и открыл дверцу невидимого шкафа.
Выглядело это более чем необычно, словно в пространстве образовалась дыра, заполненная светом и маленькими прозрачными бутылками с водой.
— Хочешь?
Маруся кивнула и взяла из рук Бунина одну бутылку.
Бунин захлопнул шкаф.
— Очень смешно, когда кто-нибудь на него натыкается, — засмеялся профессор.
— А костюм такой сделать можно? — поинтересовалась Маруся.
— Конечно, можно. Только пока он получится очень дорогой и будет похож на шкаф.
— В смысле?
— Ну… в смысле на шкаф, — профессор нарисовал в воздухе прямоугольник, — у нас пока не получилось сделать гибкие материалы.
— Какой же это тогда костюм?
— Ну, знаешь ли, когда приспичит, и не в такой залезешь.
Маруся не стала спрашивать, каким образом можно передвигаться в костюме невидимого шкафа, так как это грозило очередным обвинением в глупости, и благоразумно промолчала.
Бунин достал телефонную трубку и — где он только брал эти доисторические модели? — и набрал номер.
— Илья должен быть в библиотеке. Готовит доклад… — сказал он Марусе. — Хм… Не отвечает… наверное, отключил телефон, чтобы не отвлекали. Ну хорошо…
— А Нос?
Бунин набрал следующий номер.
— Нос абсолютно точно в координационном центре. Там полетела система… И тоже не отвечает…
— Но мы ведь можем зайти?
— Ну, наверное, можем.
Бунин и Маруся отправились дальше.
— Очень странно, — как бы сам себе сказал профессор.
— Что?
— Очень, говорю, странно, что не отвечают.
— Вы же сами сказали, что они могли отключить телефоны.
— Теоретически, да…
Марусе показалось, что профессор обеспокоен и это было что-то более серьезное, чем неотвеченные вызовы. Он снова и снова набирал разные номера и с каждым разом становился все мрачнее.
— Никто не отвечает. Вообще никто.
— Вас что-то пугает?
— Это Ева.
— Мама? При чем тут мама?
— Она увела их.
Маруся отчего-то улыбнулась. Видимо, слова профессора прозвучали настолько параноидально, что невольно вызвали такую реакцию.
— Вчера она просила отдать их.
— Как это — отдать?
— Отдать в их организацию.
— Зачем?
Бунин достал из кармана папиросы и закурил.
— Потому что они тоже полукровки.
— Ребята?!
— А ты думаешь, откуда у них такие способности?
— Так у вас здесь что…
— Да, да… ты все правильно понимаешь. Лагерь для полукровок.
— Вы находите их и собираете здесь?
— Это лучшие мозги на этой планете. Причем молодые.
— А они это знают?
— Разумеется, нет. По крайней мере — не знали, пока не появилась твоя мать.