Волами правила темноволосая девушка лет двадцати‑двадцати пяти, тоненькая, смуглая, с приятным лицом и темными несколько раскосыми глазами.
– Вы – Саида? – Лешка растянул губы в улыбке.
– Саида, – девушка тоже улыбнулась и кивнула куда‑то назад. – Там, на тюках, порты и рубаха. Одень.
Лешка пожал плечами:
– Да мне и так хорошо. Впрочем, если настаиваете…
Одежонка оказалась такой же чудной, как и у всех прочих – широкие сверху и сужающиеся книзу штаны и просторная рубаха из грубой, похожей на стираную джинсовку ткани. А в общем, ничего, довольно удобно.
Переодевшись, Лешка уселся впереди, рядом с девушкой. Уж что‑что, а с девчонками‑то он болтать умел, к тому же, кажется, Саида была здесь единственной, кто одевался обычно – короткие светло‑зеленые брюки и расшитый блестящими чешуйками топик, между прочим, недешевый, Лешка как‑то видал подобный на одной девчонке в дискотеке. Юноша скосил глаза, присмотрелся. Вообще, неплохо прикинута эта Саида – золотые серьги, кольца, цепочка, на ногах – какие‑то кожаные плетеные башмачки, судя по всему – очень дорогие, – Лешка даже знал, как они называются – эксклюзивные! Интересно, кто она Федору? Жена? Любовница?
– А почему вы на машинах не ездите? Выпендриваетесь? Или – просто так путешествуете, на лошадях? Вообще‑то, да – прикольно.
– Прикольно, – повернув голову, Саида заулыбалась и несколько раз повторила: – Прикольно. Прикольно. Прикольно!
– А мы куда едем?
– Увидишь, – Саида говорила безо всякого акцента.
– Вы – русская?
– Мы? Хм… Я – татарка.
Лешка сконфузился:
– Нет, вы не подумайте, я не с той мыслью спросил, что, мол, русские – самые‑самые, татары тоже хорошие, вот у меня друг татарин, Рашид, фельдшер… А вы какую музыку слушаете? Наверное, попсу? А я вот рок люблю. Ну, там, «Ария», «Король и Шут», «Наив». Вам «Ария» нравится?
– Музыку я люблю, – засмеялась Саида. – А говоришь ты смешно: все «вы» да «вы». Я ведь тут одна.
– Ну, неудобно сразу на «ты». Я думаю, сперва получше познакомиться надо. Вы где живете?
– На Москве. Вместе с Федором.
– А Федор кто? Ну, вообще‑то, я вижу, что человек не бедный.
– Конечно, не бедный. Купец!
Лешка усмехнулся:
– Да я так и понял. А вы… ой, ты… ему жена? Тьфу‑ты, опять ерунду сморозил… Какая, в принципе, разница?
– Нет, не жена, – Саида ничуть не обиделась. – Можно сказать, служанка.
– Ага, – понятливо кивнул Лешка. – Значит, Федор – новый русский. А вы… то есть ты – его менеджер, так?
– Не очень понятно ты говоришь, – заметила девушка. – Сам‑то откуда?
– Из‑под Мценска.
– Ого! – Саида вскинула глаза. – Говорят, Сигизмунд Кейстутович, князь ваш, лют зело?
Не выдержав, Лешка покрутил пальцем у виска:
– Во! Надоели уже со своим князем! Ты еще литовцем меня обзови.
– Не нравится?
– Кому же понравится?
– Тогда проситесь под руку Василия Васильевича, московского князя!
– Кого?!
– А, – Саида кивнула. – Так ты, наверное, Шемяке больше веришь?
– Слушай, – взмолился Лешка. – Может, хватит, а? Давай лучше о музыке поговорим, а? Тебе кто больше нравится, Кипелов или Беркут? Ну, в смысле, не как мужчина… Что смотришь? Не знаешь, кто такой? Эх ты, темнота! А еще в Москве живешь. От «Фабрики» что ли фанатеешь? Ужас!
– Я скоморохов люблю.
– «Скоморохи»? Что‑то не припомню такую группу. Из новых, наверное, или, наоборот, из старых. Саида, а мы сейчас куда едем?
– Куда надо. Ты уже спрашивал.
– К морю, значит?
– Ну да, к морю.
– Слушай, а ты бы не могла с Федором перетереть насчет меня? Ну, типа деньжат занять на билет? Ну, хоть до Воронежа, а уж там доберусь. Сама же говоришь, он богат, это твой Федор.
– Да уж, не беден, – Саида внезапно нахмурилась. – Федор – не мой, у него есть жена.
Ах, вот оно, значит, как!
– Что ж, бывает.
Лешка замолк, ничего не говорила и Саида, так они и ехали – молча. По обеим сторонам дороги тянулась все та же степь, изредка перемежаемая небольшими рощицами, которых постепенно становилось все больше – видать, и впрямь, подъезжали к морю или к какой‑нибудь большой реке.
Значит, Федор из Москвы. Экстравагантный новорусский чудак, а Саида – его подружка, но есть и жена. Интересно… Интересно, чем они все тут заняты?
– Слышь, Саида. Федор, говоришь, торгует?
Девушка молча кивнула.
– А чем торгует? – не отставал Лешка.
– Да всем, – Саида засмеялась. – Сукном, шелком, перцем – он же сурожанин, а они на Москве многими правами пользуются, еще старым князем жалованными.
Во! Умереть – не встать! Опять князь какой‑то. Может, они так Лужкова меж собой называют?
– А ты сама в Москве родилась?
– Нет, – Саида зло сплюнула на пыльную дорогу. – Не люблю Москву, ненавижу! Правители ее – сребролюбивые, жадные; сами меж собой сладить не могут – порядка нет – а все глазами хищными поглядывают на чужие земли, похотят под свои руце забрати, окаянное племя, хищники!
– Вот и мне Москва не нравится, правильно ты говоришь – больно уж хищная. Сама‑то давно в Москве?
– Третье лето. – Девушка закашлялась – да и было с чего, серая дорожная пыль, поднимаясь из‑под воловьих копыт, назойливо лезла в нос и глаза, забивалась в рот, противно скрипя на зубах. И это еще здесь, в первой телеге, что уж говорить о тех, кто ехал сзади.
Несколько раз подъезжал Федор, накинувший поверх рубахи какой‑то невероятно гламурный пиджак – длинный, блестящий с пуговицами из драгоценных камней – интересно, на сколько такой пиджачок потянет? Тыщ на десять баксов, уж никак не менее. Круто.
Федор с Лешкой не заговаривал, лишь о чем‑то спросил Саиду. Причем – не по‑русски, а на каком‑то непонятном языке, наверное на татарском. Ну, ясно, на татарском, на каком же еще‑то?
Вот, снова подъехал, заговорил. Саида отвечала, а Лешка вслушивался в непонятные слова, для себя отметив что‑то не совсем обычное в этой недолгой беседе: вроде бы как Федор что‑то приказывал, а Саида оправдывалась.
– Шайтан, – когда купец отъехал, выругалась девушка и, тут же повернувшись к Лешке, поинтересовалась его родителями.
– Да умерли они давно уже, – негромко отозвался тот. – Говорил же – детдомовский я, сирота.
– Якши! – улыбнулась вдруг Саида. И Лешке почему‑то очень не понравилась ее улыбка, уж больно хищной она была.
– Ты из‑под Мценска, сирота… А чем занимался?
Ого! Девчонку явно потянуло на беседу. Ну и славно, все лучше, чем молча сидеть, кто знает, сколько там еще ехать?
– В университете учился, – усмехнулся Лешка. – Социальные науки изучал. А летом трактористом подрабатывал
Саида скривилась:
– Ты литовскими словами не говори, Алексий, все одно я их не понимаю: Говори по‑русски.
– А я по‑каковски?! По‑английски, что ли?
– Так чем ты занимался?
– Сельским хозяйством! – не выдержав, Лешка повысил голос, заколебала уже эта Саида своей тупостью. – Это, надеюсь, понятно? Озимые, яровые, посевная…
– Озимые? Посевная? Понятно, – несколько разочарованно, как показалось юноше, произнесла собеседница. – Так ты крестьянин.
– Сама ты крестьянка, – разозлился Лешка. – Говорят тебе – тракторист.
– Что ж, крестьянин так крестьянин, – задумчиво протянула девушка. – Такие тоже нужны. Плохо только – уж больно ты тощий.
– Это почему ж плохо?
Саида не успела ответить – впереди показалось море! Синее, блестящее от солнца, бескрайнее!
– О нет, это не море, – девушка безжалостно оборвала Лешкину радость. – Лиман.
– Ну, все равно… Вода!
– Да, – согласилась Саида. – Вода – это славно.
На самом берегу лимана виднелись белые домики, окруженные садами, какое‑то приземистое здание с длинным забором и высокая башня, похожая на пожарную каланчу. Напротив домиков, меж перевернутыми кверху килем лодками сушились рыбачьи сети.
Лешка закрутил головой, стараясь углядеть хоть кого‑нибудь, однако деревня выглядела безлюдной, может быть, потому что – август, страда?
– Все работают, – пояснила Саида. – Сейчас завернем на постоялый двор.
– Слушай, – внезапно осенило Лешку. – А телефон там имеется? Ну, почта?
– Все есть, – заверила девушка и, спрыгнув с телеги, потянула парня за руку. – Идем!
– Куда? На почту?
– Ну да! Скорей же, мы здесь не можем долго стоять – надо нагнать большой караван.
– Что ж…
Вслед за девчонкой Лешка побежал к призывно распахнувшимся в высоком глухом заборе воротам. За ними, на конях, скакали Федор и двое его парней – Мишка с Терентием. Ворот они достигли одновременно. Вышедший со двора дед – седобородый, в татарской одежке, – прижав руку к сердцу, поклонился гостям и вежливо пригласил внутрь.
– Уважаемый, – попросил Лешка. – Можно от вас позвонить?
Старик лишь поклонился, и за него ответила Саида – мол, можно, идем, покажу.
Юноша пожал плечами: ну, идем так идем.
Саида провела его через дом во внутренний дворик, окруженный резной галереей и, кивнув на небольшой пруд, предложила выкупаться.
– Но я не хочу купаться, – удивленно запротестовал Лешка. – Мне бы на почту…
Он и сам не знал – зачем ему вдруг так понадобилась почта. Скорее, просто хотел убедиться, что все нормально, что… короче, что существует телефон, междугородняя связь и прочее. На фоне всего случившегося очень уж хотелось в этом убедиться. Так, на всякий случай.
– Нет, – жестко произнесла девушка. – Ты никуда не пойдешь таким грязным.
– Да ладно! – отмахнувшись, Лешка повернул к дому.
– Постой… – Саида схватила его за руку. – Да постой же!
– Чего еще? Говорю же – срочно позвонить надо. Да минутное дело! И потом, если хочешь, искупаемся…
–Я хочу сейчас… – взяв его за руки, прошептала Саида. – Пойдем, окунемся. Со мной.
– С… с тобой?! – Лешка не знал, что и думать. Они, конечно, проболтали всю дорогу, но еще не стали настолько близки, чтобы… Хотя. Может быть, у этой девчонки и мыслей таких не было… какие сейчас вот пришли в голову Лешке. Подумаешь, искупаются вдвоем, и что с того? Может, одной ей просто скучно?
– Ну?
– А ты точно будешь?
Улыбнувшись, Саида подбежала к пруду, обернулась… и, быстро сбросив одежду, кинулась в воду.
– Ну, иди же!
Однако! Как бы чего не вышло! Но… Покачав головой, Лешка, уже ни о чем таком не думая, стаскивал через голову рубаху. Плавки, впрочем, оставил, нырнул…
Не так‑то тут было и глубоко, пожалуй, по грудь, впрочем, юноша не обращал на это внимания – Саида выбралась на мраморный край пруда и разлеглась там, бесстыдно голая, выставив на обозрение потрясающую фигурку. Позвала:
– Иди сюда!
– А как же Федор?
– Он мне не муж…
Лешка осторожно уселся рядом, почувствовав, как горячая рука девушки погладила его по спине, нырнула в плавки…
– Ой, Саида…
– Какие у тебя странные шальвары… Снимай их… Нет, я сама…
Лешка и сам не понимал, как очутился в объятиях знойной смуглоликой красавицы, лишь чувствовал тепло гибкого молодого тела, шелковистость кожи и горячий вкус поцелуя…
– Ты славный муж, Алексий, – тяжело дыша, прошептала Саида. – Славный и красивый. Хочу, чтоб тебе повезло… Идем.
Лешка потянулся к одежде.
– О, нет, – засмеялась девушка. – Не надо одеваться, не надо.
– Так что, так, что ли, пойдем?
– Так… Я покажу тебе еще кое‑что… не здесь… Сюда сейчас придут другие… идем.
Пожав плечами, Лешка вошел в дом, очутившись в небольшой комнатке с узким топчаном, застеленным шелковым одеялом. Сквозь узкое оконце проникал дневной свет и было хорошо слышно, как во дворе пели птицы.
– Ложись, – повелительно произнесла девушка. Лешка послушно улегся.
– Перевернись на живот. Вот так…
Ласковые прикосновения невесомых рук оказались настолько приятными, что юноша невольно ощутил себя наверху блаженства. Такой массаж ему еще никто никогда не делал, вообще не делал… А вот Саида – однако, похоже, она знала толк не только в сексе. Запахло чем‑то чудесным, сладким и пряным, Лешка почувствовал, как в его кожу втирают вкусно пахнущий крем… или, нет – масло. Как в восточной сказке – благовонное масло. Да – «в сказку попал», или, как в прикольном фильме «Борат» – «на трон сел, на трон сел»…
– Перевернись…
Ласковые руки девушки прошлись по груди и бедрам, да так, что юноша сладострастно застонал и, больше не в силах сдерживаться, притянул к себе прекрасную массажистку… Та не сопротивлялась…
– Ты – просто сказка! – отдышавшись, заметил Лешка. – Знаешь, я никогда не думал, что…
– Тсс! – Саида приложила палец к распаленным губам молодого любовника. – Кто‑то идет…
Лешка встрепенулся:
– Влипли!
– О, не волнуйся…
– Саида! – прогрохотал за стеной чей‑то голос.
– Я здесь, повелитель, – поспешно натягивая штаны, отозвалась девушка.
– Ну, как там…
Дальше они говорили по‑татарски, и Лешка ничего не понимал, лишь подспудно чувствовал, что лучше б было сейчас убраться отсюда подальше.
– Вставай, – когда беседа окончилась, обернулась к нему Саида. – Нет, одеваться не надо… Еще кое‑что тебе покажу…
– Как хочешь… А этот твой Фе…
– Да не вспоминай ты его! Подойди‑ка лучше к окну… Повернись… Ага!
Лешку покоробило: показалось вдруг, что Саида смотрит сейчас на него так, как совсем недавно смотрел на свой живой товар толстый людокрад Хаимчи‑бей.
– Хорош! – погладив юношу по плечу, неожиданно улыбнулась прелестница. – Красавец! Ну. – Она торопливо оглянулась. – Пора, идем…
Взяв юношу за руку, она повела его по длинной галерее. Лешке, конечно, не очень‑то нравилось расхаживать черт‑те знает где в чем мать родила, но… Некогда было и противиться! Едва обернулся спросить, как Саида втолкнула его в узкую дверь, ведущую в небольшой зал… полный народу!
Здесь был и «новорусский» торговец Федор, и Терентий с Мишкой, и еще какие‑то люди в чалмах и пестрых тюрбанах, крайне не понравившиеся юноше.
– А, Алексий! – увидев его, осклабился Федор. – Вовремя.
Лешка дернулся было назад – но ощутил кожей холодные острия копий.
– Я полагаю, уважаемый Фариз, этот красивый молодой невольник заставит тебя забыть мой проигрыш!
Терентий и Мишка вдруг крепко ухватили Лешку за руки, а какой‑то худощавый мужик в белом тюрбане и с огненно‑рыжей бородой, подойдя ближе, раскрыл парню рот и долго ощупывал зубы.
– Да, – наконец произнес он. – Я его беру…
Главной добычей крымских татар были пленники…
В. Каргалов. Русь и кочевники
…Якши!
Лешка не помнил, как его выволокли из дома, как заковали в цепи, как бросили в какую‑то жутко скрипящую арбу. Отчаянье било в виски кузнечными молотами, слесарными тисками давило грудь – значит, это все так и есть. Значит, четыреста тридцать девятый… Значит… А эта‑то хороша, Саида… Предательница! Тварь! А, впрочем, он и сам был хорош… польстился… И что теперь? Да не все ли равно… Что будет… Пусть… Чего уж теперь… Пусть…
Апатия овладела Лешкой, ему стало вдруг абсолютно все равно – где он и что с ним. Тысяча четыреста тридцать девятый год? Да и фиг с ним! Жалко, что ли… Он даже брезгливо отверг протянутый кусок лепешки – и в самом деле совсем не хотел есть, ну не было никакого аппетита.
В арбу забрался рыжебородый.
– Если ты не будешь есть, я велю содрать с тебя кожу, – буднично предупредил он, внимательно оглядывая юношу. – Мой друг, московский купец Федор‑сурожанин, заплатил тобой свой старый долг, который я никак не рассчитывал получить. Стало быть – ты мне ничего не стоил. Однако, коль уж ты появился, я намерен этим воспользоваться, пополнив свою казну, иначе говоря – выгодно тебя продать. Ты же, если не будешь питаться, умрешь, тем самым нанеся мне убыток. Но, раз ты все равно умрешь, я должен получить пользу от твоей смерти – то есть жестоко казнить тебя в назиданье другим. Увидев, как ты будешь мучиться и просить смерти, призадумаются многие строптивцы, которых у меня, увы, немало. Я понятно объяснил?
Лешка вздохнул:
– Понятно.
– Так будешь есть?
– Буду.
– Вот и славно, – рыжебородый усмехнулся. – Знай – у Фариза Абдула еще ни один раб не умирал по своей воле. Удивляешься, что не спрашиваю тебя – кто ты?
– Нет, не удивляюсь, – юноша покачал головой. – Тебе ведь все рассказал этот гад, Федор, а ему – Саида…
– Вах – вах, Саида, – пощелкал языком Фариз. – Красивая молодая женщина и, что характерно, умна – такое сочетание встречается очень редко. Хотя не реже, чем многие думают. Далеко пойдет Саида, да…
– Если по башке не получит, – приподнявшись на локте, угрюмо усмехнулся невольник.
Фариз рассмеялся – видать, шутка ему понравилась.
– Это ничего, что ты раб, – философски заметил он. – Сегодня – ты, а завтра, быть может – я. На все воля Аллаха! Хочешь знать, что будет с тобой?
– Догадываюсь… – Лешка вздохнул. – Впрочем, мне все равно.
– Я, как ты, наверное, уже успел понять – купец, – Фариз Абдул поудобнее устроился на арбе, видать, любил поболтать. – Торгую рабами от Кафы и Сурожа до Ор‑Капу. Тебе, кстати, не очень‑то повезло.
– Я заметил. Работорговец покачал головой:
– Нет, я не в том смысле. Тебе не повезло, как рабу. Не понял? Поясню. Будь ты менее привлекателен, я б продал тебя в какой‑нибудь богатый дом, однако никакой хозяин тебя не купит, опасаясь за свой гарем, либо тебя придется кастрировать, а это уж чересчур хлопотное дело, поверь мне. Значит, богатый дом для тебя отпадает! Остаются любители мальчиков – тоже не самый дурной выбор – однако для тебя и он недоступен, для этих пресыщенных и изнеженных богачей ты не слишком красив, к тому же – стар. Сколько тебе лет?
– Двадцать! Даже – двадцать два, – услыхав про любителей мальчиков, Лешка нарочно прибавил возраст.
– Вот видишь! А им нужны пятнадцатилетние. Жаль, жаль, – купец покачал головой. – Для тебя это могло бы быть весьма недурно, весьма. При известной сноровке и сообразительности, ты б со временем унаследовал и дом своего хозяина, и его дело. Такие случаи бывали, и предостаточно. Но тебе, увы, они не грозят, в силу уже указанных мною причин. Остается что?