– Да. Это он.
– Точно он…
«Что и требовалось доказать, – подумал Сергей. – Вот только как его на самом деле звать? Юрий или Евгений?..»
Мысли об Ольге мешали ему сосредоточиться на своем блокноте, в котором было все – и списки жертв, и подозреваемых, намеченные дела, встречи, линии расследования, многочисленные версии. Он долгое время изучал их, морща лоб, пил кофе, курил и все думал и думал, где ему искать этого проклятого «поэта», маньяка по имени Женя.
Городской психоневрологический диспансер сработал проворно, и вот сейчас перед Сергеем на столе лежал ответ на его запрос: никого с приметами «поэта» местные психиатры назвать не могли. Случались у них, конечно, среди пациентов люди, склонные к писательству и стихоплетству, но ни один из них никогда не смог бы всерьез заинтересовать серьезного издателя какой-нибудь идеей – у них на лицах темнела печать душевной болезни, и обмануться было просто невозможно. К тому же ни у кого из них не наблюдались отклонения в сексуальную сторону, никто не был замечен в насилии. Большинство из них были клинические импотенты. Конечно, имелось множество пациентов, сексуально озабоченных, но ни один из них не увлекался литературой, компьютером и, что самое важное, не был отягчен интеллектом в принципе. И уж, безусловно, никого из этих больных, которые годами наблюдались у своих психиатров, не интересовал социальный вопрос, и такие чувства, как зависть или обида по отношению к состоятельной женщине, отсутствовали. Получалось, что этот Женя был не совсем больной и что мания (какая именно, специалисты ответить пока что затруднялись) проявлялась лишь время от времени, и что в обычной жизни он мог быть обыкновенным работящим парнем, может, даже и женатым. Даже скорее всего женатым. И что многое из того, что он совершал во время своих кризисов, он потом благополучно забывал или, возможно даже, узнав от своих близких о том, что именно он совершил, испытывал чувство, похожее на угрызения совести. Диагноз сложный, и поведение такого человека просто непредсказуемо.
Вопрос, который мучил Сергея с самого начала, – почему убийца выбрал именно тихую улицу Яблочкова, небольшую площадку возле крыльца салона Султановой, – так и не прояснился. На месте происшествия был выставлен пост, но ничего подозрительного так выявлено и не было. В самом магазине Султановой дежурил человек, наблюдение велось и за Артистическим кафе. Даже в ресторане «Ностальжи» можно было увидеть людей из милиции, переодетых в штатское.
Были опрошены все жители дома на улице Яблочкова, но никто ничего существенного не рассказал, никто ничего не знал и не видел. Были исследованы автомобили жильцов этого дома на предмет улик, но и эта работа также не принесла результатов.
Зато, благодаря стараниям Глафиры, Мирошкин поверил сам, и ему удалось убедить свое руководство в том, что маньяк действовал все-таки по списку, соответствующему кругу знакомых Лили Самарцевой, время от времени собирающихся одним и тем же составом у Любы Гороховой. А потому вывод относительно салона Султановой напрашивался сам собой – для маньяка это было просто знаковое место, не более. И что самой Султановой ничего не грозит. Хотя хозяйка салона после всех убийств и обнаруженных рядом с ее магазином трупов предпочла улететь подальше от проклятого места, от страхов, от надвигающихся холодов и зимы она махнула аж в Новую Зеландию!!!
– Я тоже хочу в Новую Зеландию, – Мирошкин отшвырнул от себя ручку, которая отказывалась писать, откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул.
Он только что проводил подругу убитой Ирины Аленькой – Наталью Розову. Рыдала, просто закатывалась, захлебывалась в плаче, убивалась по своей подруге и все твердила, что подруга была Аленькая, а она вот – Розова, что их общие друзья всегда подшучивали по этому поводу, мол, куда Розова, туда и Аленькая… Что Ирина была чудесным человеком, не снобом и что ее убили незаслуженно, что она никогда и никому не причиняла зла, что она была ангелом. А то, что ей так не повезло в личной жизни и она встретила на своем пути человека, не чистого на руку, так это не ее вина. В сущности, многие женщины помогают своим возлюбленным проворачивать какие-то финансовые махинации, «отмывать» деньги, и все такое. И что Ирина не сразу пошла на это, что ее долго уговаривали, а уж когда поняла, что она просто должна это сделать, то выбрала этот нелегкий издательский путь…
Мирошкин с трудом от нее отделался. И вообще, тема Аленькой была закрыта: ему еще утром позвонили и доложили, что у любовника издательши, судмедэксперта по имени Никита, имеется железное алиби, что он на момент убийства Аленькой работал, и тому есть свидетели – студенты-медики, целая группа.
Беседовал он на днях и с Валентиной Конобеевой и сам лично убедился в том, что она – тоже замечательная, добрая женщина и что вряд ли наняла бы человека, так жестоко расправившегося с ее хозяйкой… И в Михайлово тоже все так считают.
Допрашивал и Василису Иванову, надеясь узнать что-нибудь новое о Любови Гороховой, но долго общаться с ней не смог – понял, что она где-то в глубине души даже рада тому обстоятельству, что Гороховой уже нет в живых. Но это неприязнь уже на чисто женском уровне… И она, Василиса, тоже не имеет к этим убийствам никакого отношения.
Он сам лично беседовал с продавщицами из супермаркета, расположенного рядом с домом Ольги Болотниковой. Показывая им ее фотографию, он задавал один и тот же вопрос, не помнит ли кто из них, что обычно покупала в их магазине эта покупательница? И две девушки ответили, что она чаще других покупала биоактивный кефир. Из чего они сделали вывод, что у нее не в порядке желудок, поскольку вряд ли такая стройная девушка нуждалась в строгой кисломолочной диете…
Помощники Мирошкина побывали в Артистическом кафе на улице Яблочкова, показали фотографию Ирины Аленькой, спросили, не видели ли они эту женщину. Официантка сказала, что видела эту женщину несколько дней тому назад, она заходила в кафе, ждала кого-то, потом ей позвонили, и она вышла на улицу и больше уже не возвращалась. А потом, через сутки, им стало известно, что ее убили неподалеку от этого кафе, возле мехового салона… Но спутника ее они так и не увидели. И криков тоже не слышали.
Слесаря ЖЭКа, о котором говорила Лидия Наполова, Андрея, тоже проверили. За пару дней до первого убийства он уехал в Балашов к своей матери. Связались с УВД Балашова – он на самом деле всю последнюю неделю провел в своем родительском доме, ремонтировал крышу и заколол двух поросят. То есть алиби железное.
Глаша в эти дни потрясла Сергея своей работоспособностью, энергией. И пусть многое из того, что она сделала, было лишним, все равно она была умницей и здорово ему помогала. Получается, работала за двоих – за себя и Лизу. Это же надо было догадаться взять окурок, брошенный Вадимом Савельевым, чтобы отдать его Сергею с тем, чтобы сделали анализ ДНК. Правда, когда стало известно, что его ДНК не совпадает с ДНК насильника и убийцы, ему, Мирошкину, позвонили и упрекнули в излишней расточительности государственных средств, мол, с какой стати исследуют окурок никому не известного Савельева, так можно произвести анализ ДНК всего мужского населения города… Словом, попрекнули. Обидели. И что теперь? Да ничего. Надо не обращать внимания и работать дальше. Мало ли, кто чего скажет, упрекнет…
А как бы они там, наверху, запели, если бы выяснилось, что ДНК Савельева и ДНК маньяка совпадают? Вот тогда бы этот окурок привел к убийце… ДНК… Экспертизы… Все жертвы, если верить экспертизам, были сначала приведены в бессознательное состояние при помощи электрошокера. А это значит, что преступник засовывал жертву в машину и увозил туда, где уже насиловал и душил женщину, а потом так же, на машине, привозил почему-то именно на улицу Яблочкова…
Про машину Мирошкин догадался уже сам, вернее, просто понял, что иначе, без машины, план преступника бы не удался.
Так сложилось, что у него за целый день не выдалось ни одной свободной минутки, чтобы позвонить Ольге. Сергей вертел в руках уже третью ручку (две уже улетели в неизвестном направлении) и, удивительное дело, словно слышал голос ее бывшего владельца, оставившего ее здесь, на этом столе, – Ратманова Валерия Федоровича. Вдовца с безумными глазами. Он полчаса тому назад ушел, но в кабинете до сих пор пахло его крепкими духами и виски, которым он уже успел набраться по самые уши.
Ратманов показался Сергею, которому пришлось допрашивать его сразу после смерти жены, Кати, матери его троих маленьких детей, просто невменяемым. Он плакал и пытался шутить одновременно.
Сергей знал этого толстокожего и жесткого человека, ну просто непробиваемого, циничного. Знал и о его похождениях, особенно о том давнишнем, нашумевшем здесь, в этих стенах, деле, когда открылось, что Ратманов и два его друга удерживали на даче двух школьниц… Сергей знал, что только очень большие деньги помогли этим трем негодяям остаться на свободе. Знал и то, что его жена Катя, пока шло следствие, жила с детьми у своих родителей в Крыму… И даже после того, как всему городу стало известно, что представляет собой Ратманов, жена не бросила его, а вернулась с детьми и продолжала с ним жить. И никто не знал, чего ей это стоило.
И вот теперь ее убили. Это сделал какой-то грязный подонок. Но перед этим изнасиловал. Интересно, если бы он узнал, что у нее трое маленьких детей?
– Катя… Знаете, ее нет… – нервно похохатывал, вращая огромными страшными глазами Ратманов. Он сидел в распахнутом дорогом плаще, и от него сильно пахло виски. – Катюшу мою убили… Но этого не может быть. Просто не может быть. Она просто поехала к своей матери в Крым… Вот и все! Она еще вернется!
Понятное дело, что разговора с мужем жертвы не получилось. Ратманов сумел сообщить только номера телефонов подруг жены и ушел, оставив ручку и все тот же стойкий алкогольный запах, смешанный с запахом сигарет. И дорогого парфюма. Сергей даже представил себе, как и завтра, проснувшись и поняв, что он остался один, без жены, Ратманов вряд ли изменит своим привычкам, а потому, приняв душ, обрызгает себя духами.
Мирошкин собрался было уже уйти, как ему позвонили и сказали, что к нему просится посетительница. Он вздохнул. Похоже, кто-то там, наверху, не хочет, чтобы он сегодня увидел Ольгу. А ведь она наверняка ждет, прислушивается к звонкам, нервничает. Но тогда почему не звонит сама? Боится, что помешает?
В кабинет постучались.
– Да, войдите!
Он ждал Лилю Самарцеву с ее женихом. Сначала он сам хотел поехать к ним за город, но поскольку они отказались называть место, где прятались от маньяка, он по телефону предложил ее жениху Григорию Денисову привезти Лилю в прокуратуру, чтобы она смогла дать точный психологический портрет своего знакомого по имени Женя. По описаниям Тамары и Валентины, Лиля была высокой стройной девушкой, с длинными волосами.
В кабинет же вошла девушка низенькая, коренастая, с короткой стрижкой и заплаканными глазами.
– Вы Мирошкин? – спросила она и сморщилась, словно от боли.
– Ну, я. А вы по какому делу будете, барышня?
– По убийству моей подруги – Наташи Охотниковой.
– Вот как? Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь. Как вас зовут?
– Светлана Борисова.
– Вы можете пролить свет на ее убийство? – спросил он без особого энтузиазма.
– Вы понимаете… Вернее, нет, не так… – Она схватилась за голову. – Не знаю даже, как объяснить, чтобы вы поняли. Она хотела этого, вот.
– Чего? Чтобы ее изнасиловали или убили?
– Думаю, что вы ничего не знаете о Наташе… Я постараюсь объяснить просто. Она была не такая, как все. После того как погиб ее сын, она стала искать в жизни удовольствия… Много удовольствий. У нее были деньги, и она просто погрузилась в удовольствия. Тратила деньги, ублажала себя всеми известными способами. А я нужна была ей для того, чтобы наблюдать за ней, понимаете? Ей нужен был зритель и слушатель. Совершенно нейтральное лицо, неопасное и любящее ее. Я ее любила. Как человека, как несчастного человека, которому был нужен друг. Я помогала ей во всем. Окружила ее заботой, пыталась понять ее, разобраться в ее чувствах. Я жила исключительно ее интересами и знала о ней все. Понятное дело, что она мне давала деньги, я жила за ее счет. К тому же зачастую я пользовалась всеми благами, которыми пользовалась она. Мы с ней постоянно путешествовали. Пожалуй, единственное удовольствие, которого она так и не испытала до конца, был секс. Она не любила мужчин и не понимала, почему женщины сходят с ума от любви. Она любила вкусно покушать, любила дорогие машины, все красивое, драгоценности… Все такое понятное… А еще она поняла для себя, что только в контрасте и можно найти удовольствие…
– Например?
– Мне трудно говорить об этом, но для Наташи это было своего рода философией… Это как в жару бросаться в прохладные океанские волны. Как после жирного и сладкого торта пить горячий несладкий чай. Но это я так, грубо, понимаете? Из зимы мы с ней улетали в жаркое лето, на острова… Она везде искала контрасты, пыталась найти для себя какие-то новые удовольствия. Но я-то понимала, что она просто не знает, чем себя занять. Она потеряла вкус к жизни… Совсем. Играла сама с собой вот в такие сложные психологически игры… И доигралась.
– В смысле?
– За пару дней до смерти она сказала мне в шутку, что, похоже, стала девственницей, что у нее так давно никого не было, что она уже разучилась это делать… А еще… Еще купила пальто. Белое. Очень белое пальто. И главное – она была жива, понимаете? И вдруг – эти страшные контрасты… Первое – ее изнасиловали. Второе – ее белое пальто было просто вываляно в грязи… И третье – она сама умерла. Вот так.
– Какую страшную картину вы мне нарисовали… Пострашнее, чем я себе все это представлял… И к чему вы все это говорите?
– Понимаете, она как-то намекнула мне, что если бы у нее не было денег и ей предложили бы выбрать какой-нибудь вид бизнеса, то она организовала бы фирму «Исполнение желаний». Куда такие вот, как она (она, правда, так и сказала: такие ненормальные, как я), обращались бы для того, чтобы заказать исполнение желаний. Чтобы там работали люди, профессионалы, психологи и исполнители, способные встряхнуть таких пресыщенных жизнью или, наоборот, лишенных вкуса к жизни людей, довести их до такого состояния, чтобы они по-настоящему испугались, чтобы почувствовали себя на краю гибели, чтобы на этой грани оценить саму жизнь…
– Я не совсем понял…
– Да все очень просто. А что, если такая фирма уже существует? Что, если она уже заказала для себя эти контрасты? А они, эти так называемые профессионалы, переборщили?
– У вас есть кто-нибудь на примете, кто мог бы иметь отношение к подобного рода деятельности?
– Да нет у меня никого на примете. Просто и вы поймите меня. Когда я узнала о смерти Наташи, то я меньше всего думала о том, что с ней расправился обыкновенный маньяк. Подумала, что это убийство, возможно, заказное… Потом мысли плавно перетекли в воспоминания, вот я и вспомнила этот разговор о контрастах, о возможности открытия такой вот странной фирмы… Но если я отвлекла вас, и вам все это кажется бредом, то прошу вас извинить меня.
– Да нет, ничего такого я не думаю. Больше того, мне стало даже интересно… Нет, на самом деле, какая занимательная мысль! Правда, не новая. Я видел фильм с Майклом Дугласом…
– Да, я тоже видела, этот фильм называется «Игра». Но он хорошо заканчивается. А вот моей подруги не стало. Значит, я пришла к вам напрасно…
– Думаю, вы пришли не столько для того, чтобы озвучить свое воспоминание, сколько для того, чтобы с кем-то поговорить о Наташе.
– Да, вы правы… Я все время плачу. И не знаю, что я могу сделать, чтобы найти убийцу…
– К сожалению, ничего. Мы знаем, кто убил вашу подругу. И, надеюсь, скоро найдем. Ведь, кроме Наташи, убито еще несколько женщин…
– Да, об этом я тоже знаю.
– Но если вы в курсе, тогда я не совсем понимаю, почему вы не связали убийство вашей подруги с другими убийствами знакомых вам женщин? Ведь если вы жили, как вы сами сказали, ее жизнью, то должны были знать в лицо и Любовь Горохову, и Ирину Аленькую…
– Значит, все-таки список… – прошептала, глотая слезы, Светлана.
– Какой список? – спросил на всякий случай Сергей.
– Тот, о котором говорила Светлана, моя тезка, Света Баксанова. Она звонила Наташе, трубку брала я, потому что Наташа не хотела ни с кем разговаривать, понимаете, она время от времени погружалась, как она говорила, в омут… Своего рода депрессия.
– Во время своей депрессии она что обычно делала? Сидела дома или наоборот?
– Когда как. Но в этот раз наступило какое-то просветление, она попросила вывезти ее в город, я же была и ее водителем… Мы ходили по магазинам, Наташа купила белое пальто, я уже говорила. Оно кипенно-белое, роскошное… очень дорогое. Я хотела ей еще сказать, что на улице грязь, слякоть, да и скользко… То есть она может поскользнуться на своих каблучищах (она очень любила высокие каблуки), упасть и выпачкать пальто…
– Вы всегда ее сопровождали?
– Нет. Иногда она просила оставить ее одну.
– Ей никто не звонил в тот день?
– В тот день… – Светлана прикусила губу. – В тот день ей никто не звонил. Она сказала, что хочет прогуляться. Вот и все. Но так она поступала часто, и ничего подозрительно в этом ее желании пройтись одной по улице не было! Она надела на себя белое пальто… Я ей осторожно напомнила, что на улице грязь… Но она лишь отмахнулась от меня.
– Так, значит, она просто отправилась на прогулку, так?
– Так. И не вернулась вечером.
– А маршрут вы ее знали?
– Да. Она любила гулять по центральным улицам города, могла зайти в любое кафе, выпить кофе или съесть что-нибудь, как она выражалась, гадкое… То есть не домашнее. Чтобы потом, вернувшись, поесть домашней, чистой еды…
– Она была странной.
– Не то слово.
– А вас она не напрягала?
– Нет. Я понимала ее.
– Она оставила завещание?
– Да. Она была очень аккуратным человеком.
– И все завещала вам?
– Нет, не все, но многое, – ответила Светлана Борисова с достоинством, если не с вызовом. – Так что можете определить и меня в список подозреваемых…