Здешние города напоминали призраки. Они не были разрушены войной, по ним явно не прошли катком стальные армады НАТОвской техники, на них не проливались ливни из бомб и снарядов, во многих домах даже сохранились стекла – только жизни здесь не было. Взгляд не замечал даже вездесущего ядовитого плюща или хищных лиан. Никто здесь не дрался за место под солнцем, как в клокочущей «мясорубке» в пределах Садового Кольца.
Поначалу у путешественников еще возникала мысль остановиться, выйти на полустанке, чтобы размять ноги на твердой земле, но при виде этих городов-трупов желание быстро пропадало. Напротив – невольно хотелось прибавить скорости, чтобы поскорее убраться из таких мест.
Привалившись спиной к орудийной башне головного вагона, Книжник водил пальцем по страницам атласа. Поле Смерти, преградившее первоначальный путь, осталось далеко позади, и неплохо было бы свернуть в прежнем направлении – на северо-восток, в сторону Москвы. Все, что требовалось, – отыскать ближайшую развилку. Однако Книжник успел запутаться в мешанине древних железнодорожных путей и с трудом себе представлял, где именно они сейчас находятся. Даже атлас не помогал – непривычно огромные расстояния сбивали с толку.
Оторвав взгляд от атласа, семинарист вздрогнул: прямо перед ним сидел на корточках мальчишка-мимикрон и разглядывал его, склонив голову на бок, как крысособака. От предательского страха все волосы на теле встали дыбом. Ладонь сама легла на рукоять «маузера», по-прежнему используемого в качестве закладки.
– А ты здесь откуда? – стараясь придать голосу бодрости, спросил Книжник. – Кто тебя из клетки-то выпустил? Ах, да…
Он запнулся: мимикрон протягивал ему в ладошке самодельный ключ. Не зная, как поступить, парень пролепетал пересохшими губами:
– Это мне?
Мальчишка кивнул.
– Спасибо… – Книжник убрал руку с пистолета и осторожно взял в руки ключ. – Но зачем он мне?
Мимикрон не ответил. Немного приободрившись, но не особо надеясь на ответ, семинарист спросил:
– Имя-то у тебя есть?
– Егорка, – детский голос прозвучал совершенно неожиданно, и Книжник едва не вскрикнул – будто с ним заговорил камень.
– Егорка? – недоуменно повторил семинарист. Как-то не стыковалось в сознании смешное имя с образом коварного устройства для скрытого нападения.
– Меня так мама звала, – произнес мимикрон совершенно по-детски, и сейчас можно было поверить, что это действительно самый обыкновенный малыш.
– Твоя мама… – Книжник запнулся, дернул плечом, не зная, как продолжить. Действительно, какая может быть «мама» у этой машины для убийств, ловко замаскированной под ребенка?
– Она осталась там, у Поля Смерти, – спокойно сказал мимикрон. – Ее убила Саранча.
– Насекомые?
– Нет. Саранча.
– Не понимаю…
– Они как люди. Как нео. Как шамы. Но на самом деле – Саранча.
– Почему саранча?
– Их много. И они всех убивают на своем пути, – Егорка ловко имитировал даже детскую речь – манера, обороты, мимика. Он снова готов был сбить с толку Книжника, хоть тот и видел, на что способно это существо.
– Маму жалко, – закончил Егорка, и лицо его подернулось рябью, словно он вот-вот заплачет.
– У тебя нет матери, – раздался жесткий голос. Из-за башни вышел Зигфрид, присел на корточки, придерживаясь за орудийный ствол и разглядывая мальчишку. – И не может быть. Ты – мимкрон. Ты понимаешь это?
Внутренне напрягшись, семинарист ждал продолжения. Отчего-то ему казалось, что «разоблаченное» маленькое существо сейчас по-змеиному зашипит, выпустит когти, обнажит зубы и бросится на обидчика. Вместо этого Егорка совершенно естественно пожал плечами:
– Понимаю, конечно. Но она – мама. Она любила меня.
– Откуда у тебя взялась мама?
– Нашла меня в развалинах. Меня тогда хищный мут повредил, а она выходила, как родного.
– А она знала, кто ты на самом деле? – с каким-то дикарским любопытством спросил Зигфрид, будто ему нравилось бередить чужую рану и слушать стон боли.
Егорка задумался и смешно потряс головой:
– Нет. Не думаю. Я ведь совсем как ребенок. Она тоже так думала. Ну, что я маленький и просто потерялся. Вот и подобрала меня.
– А ты и воспользовался, да? – недобро поинтересовался Зигфрид. – Она тебя, небось пригрела, кормила?
– Я придал ее жизни смысл, – неожиданно серьезным тоном произнес мимикрон. В этот момент детская сущность на миг слетела с него, обнажив жутковатую начинку. – Она все равно скоро умерла бы от голода и болезней. Но почти год она была счастлива.
– Ну-ну, – неприязненно произнес вест. – Счастлива, говоришь?..
И Книжник вдруг вспомнил о давней вражде между вестами и кио. Мимикрон – не совсем кио, но, видимо, вызывал у воина какие-то неприятные ассоциации. При этом Тридцать Третий его не раздражал вовсе. Черт его поймешь, этого Зигфрида, – вроде суровый воин с ледяным сердцем и холодным рассудком, но иногда проявляет себя с совершенно неожиданной стороны.
Поезд качнуло на очередном повороте, орудийная башня чуть повела пушкой из стороны в сторону.
– Пора бы повернуть на Москву, – заметил Книжник. – Думаю, Поле Смерти мы давно объехали. Надо только ветку подходящую найти.
– Найдем, – прищурившись, сказал Зигфрид. – В большой город дороги со всех сторон сбегаются.
– В какой город? – не понял Книжник.
– А вон в тот, – Зигфрид указал вперед.
Книжник поднялся на ноги, придерживаясь за броню башни.
Там, вдалеке, сверкнула тонкая полоса воды и показались темные силуэты зданий на холмах по ту сторону. Точно город! Причем, совсем не похожий на все те, что они встречали до этого. Те города-призраки были куда меньше – просто кучки мертвых домов, в ужасе лепившиеся друг к другу, словно согнанные с окрестных степей в бесформенные стада.
Этот город был огромен, статен, даже красив. Что-то в нем поражало воображение, и Книжник недоуменно смотрел вперед, пытаясь понять, что же в нем так притягивает взгляд.
И наконец понял: город выглядел целым. Живым. В нем почти не было руин – повсеместных свидетельств Последней Войны. По крайней мере таких, какие в Москве встречались повсюду. Но особенно поражал странный отблеск на вершине холма – словно кто-то обронил каплю золота, засверкавшую на солнце.
– Что это? – изумленно произнес Книжник.
– Купол, – произнес глухой голос Ведуна. Он незаметно появился на крыше вагона и вместе со всеми глядел в сторону медленно приближающегося города.
– Купол чего? – поинтересовался Зигфрид.
– Храма, – отозвался Ведун. – Чего же еще?
– Точно… – прошептал Книжник.
Он вспомнил, что в прежние времена купола церквей покрывали сусальным золотом. Кремлевские храмы не были исключением. Вот и на куполе колокольни Ивана Великого сохранились остатки позолоты. Правда, никто и не думал восстанавливать покрытие в полном объеме. Как говорится, не до жиру. А тут – на тебе…
– Что это за храм такой? – прошептал Книжник.
И вздрогнул, осознав, что не ответил себе на главный вопрос: что это за город такой? Величественный, огромный, раскинувшийся на берегах огромной реки. Пальцы принялись перебирать страницы атласа, но не было сил опустить на них взгляд.
Вот и Ведун молча созерцал приближение далекого города, стоя впереди, на самом краю броневагона, – словно впередсмотрящий на корабле. Ветер развевал его длинные спутанные волосы, высоко над его головой кружили крылатые твари. Рядом с ним, свесив вперед ноги, уселся Егорка. Странная и гармоничная пара – два монстра, вглядывающихся в жутковатую даль. Жуткую – так как далеко впереди, за силуэтами зданий, небо светилось небывалым зловещим багровым заревом.
Книжник тревожно переглянулся с Зигфридом.
– Это в какое пекло мы снова едем? – криво усмехнувшись, поинтересовался вест.
– Не нравится мне это свечение впереди, – вторя ему, проговорил Книжник. – Не пора ли сбавить ход да свернуть от греха подальше?
Однако сам продолжал, как загипнотизированный, разглядывать далекий сверкающий купол, что притягивал взгляд, манил их к себе, как маяк затерявшихся странников. В этом городе была красота и тайна. И еще что-то, вызывающее в памяти множество ассоциаций, ветвящихся, как кровеносные сосуды, и вызывающих в памяти все новые и новые связи. Только название города никак не приходило на ум.
Вместо этого вспоминался древний храм, кресты и могучий правитель. И люди, зачем-то купающиеся в ледяной воде. Как это связано? Почему ему кажется, что все это очень важно, что этот город не менее важен для судеб его народа, чем оставшийся за спиной Севастополь?
Река. Люди в воде. Купание.
Крещение?
Он вспомнил.
– Киев!
Почудилось, что кто-то другой произнес за него это. Голос звучал отстраненно, как бы со стороны.
– Это же Киев! – повторил Книжник, словно убеждая себя в собственной правоте.
– И что это для нас значит? – спросил Зигфрид.
– Это же Киев! – повторил Книжник, словно убеждая себя в собственной правоте.
– И что это для нас значит? – спросил Зигфрид.
– Еще не знаю, – проговорил Книжник и покосился на Зигфрида, пытаясь понять его равнодушие. Почему тот не разделяет необъяснимого душевного трепета, что охватил друга?
И вдруг все встало на свои места.
Зигфрид – вест. Потомок чужаков, выходцев из западных стран, волею судеб оказавшихся на территории Москвы в разгар Последней Войны. Какое ему дело до «матери городов русских», как именуют Киев старинные книги? Какое ему, язычнику, дело до великого крещения славянских племен князем Владимиром?
По большому счету, до этого нет дела и Книжнику. То есть, это не должно волновать его, жителя другого мегаполиса, некогда другой страны, да еще и атеиста по убеждению. Хотя, говорят, на войне нет атеистов – и семинарист не раз ловил себя на отчаянных молитвах всем богам, когда его жизни грозила реальная опасность. И дело не в крещении как таковом – кому как не ему помнить корни собственного народа? Ведь именно отсюда пошла по Руси древняя вера, объединившая разрозненные племена и сделавшая их единым народом.
Правда, и противоречий между ними было не меньше. Удивительно, что город, некогда объединивший народы, однажды стал причиной раздора между ними. Никто уже не помнил толком подробностей – все терялось за «горизонтом событий» Последней Войны.
Все эти сумбурные мысли турбулентным потоком пронеслись в голове, не оставляя возможности зацепиться за что-то существенное. Да это и не было важно сейчас, когда нужно было просто найти и перекинуть стрелку – чтобы отправиться совсем в другую сторону, ведь неподготовленная экскурсия в чужой мегаполис чревата неприятными сюрпризами. Если бы сюда пришла хорошо вооруженная кремлевская дружина – это совсем другое дело, так можно проводить разведку. А соваться в незнакомые каменные джунгли безо всякой подготовки – это просто самоубийство.
Это понимал и Тридцать Третий, значительно снизивший ход бронепоезда. «Дракон» полз теперь среди ветхих невысоких домов и вялой растительности пригорода. Не только дома притягивали взгляд – навстречу все чаще попадались машины. Их было здесь множество – легковушек, грузовиков, автобусов, навеки замерших вдоль путей. Ржавые остовы будто пытались протиснуться между домами и железной дорогой, образовав безобразные тромбы, как в кровеносной системе гипертоника. Машины наползали одна на другую, словно их подталкивали остальные в нетерпении и панике. Все они застыли в направлении выезда – ни одной в обратном направлении.
– Они все будто сбежать отсюда хотели, – завороженно глядя на проползающие мимо ряды мертвых машин, сказал Книжник.
– Когда идет война, люди бегут из городов, как крысы с корабля, – равнодушно сказал Зигфрид. – Но это было давно. А вот почему сейчас никого не видать?
– Может, здесь никто и не живет вовсе, – предположил Книжник. – Мало ли мы мертвых городов проезжали?
– Живут, – с уверенностью возразил Зигфрид. – Да только ушли все. И ушли совсем недавно. Видите – дымок над трубами? А вон еще.
И точно – взгляд выхватил легкий дымок, вившийся вдалеке над покосившимися одноэтажными домами. Ну и глаз у Зигфрида! Как он разглядел что-то в этих потерявших форму одноэтажных развалюхах? Теперь и семинарист начал различать признаки присутствия разумной жизни в этом полупустом городе: вон белье на веревке сушится. Не белье даже – какие-то обрывки, но явно не случайно здесь висят. А вон расчищенная от мусора дорожка. А вот аккуратно сложенные дрова – такое вряд ли сохранится без постоянного присутствия жителей.
– Может, попрятались все? – неуверенно предположил Книжник.
– От нас, что ли? – усомнился Зигфрид. – Наоборот, повылазили бы изо всех щелей все кому не лень, чтобы поглазеть на эдакое чудо.
– И то верно, – признал Книжник. – Не думаю, что сюда часто приходят поезда. Тем более, такие, как наш.
– Эй, Ведун! – позвал Зигфрид. – А ты как думаешь? Куда все подевались?
Черный странник молча оглянулся и медленно поднял руку, указывая вперед.
– В большой город ушли, что ли? – Книжник недоуменно дернул плечом.
Но тут же понял, что их молчаливый спутник указывает вовсе не на дома вдалеке. Он указывал на это странное свечение, окрасившее небо на западе. Шут его знает, что это такое. Чем-то оно напоминало зарево над мертвым морем Севастополя.
– Думаешь, они пошли к этому свету? – не поверил Зигфрид.
– Они бежали от него, – с некоторым сожалением в голосе сказал Ведун. – Ты выглядишь проницательным человеком, а говоришь глупости.
– Ну, почему же? – ничуть не смутился Зигфрид. – На их месте, я как раз пошел бы посмотреть, что это там светится.
– Но ведь ты не на их месте. Ты – воин, они – слабые существа, боящиеся думать об опасности. Ты думаешь о славе, они – о завтрашнем дне, о детенышах, выстраданных в страхе и муках.
– Я бы на их месте даже не мучился, – безо всякой жалости в голосе сказал вест. – Те, кто живет страхом, недостойны будущего.
– Тебе ли судить об этом?! – неожиданно вспыхнул Ведун, и по его обычно бесстрастному лицу пробежала легкая рябь. – Ты – убийца, живущий лишь ради мгновений боя, ради запаха крови и блеска золота! У тебя нет будущего! А их страх – защита будущих поколений.
– Я не собираюсь с тобой спорить, бродяга, – равнодушно отозвался Зигфрид. – Думай себе, что хочешь. Только не воображай, что сможешь вертеть мной, как тебе вздумается. Что вылупился? Я знаю, что ты нарочно привел поезд сюда. И моли всех богов, чтобы я не усомнился в твоих благочестивых намерениях!
Книжник с удивлением поглядел на друга, перевел взгляд на хмурого Ведуна, на мимикрона, делавшего вид, что беззаботно пялится по сторонам, и на всякий случай запустил руку в сложенный на коленях атлас, между страницами которого притаился «маузер». В воздухе витало неприятное напряжение, становившееся еще более зловещим на фоне жутковатого свечения над городом.
Странная у них собралась компания, однако. Никто никому не доверяет, каждый гнет одному ему понятную линию, и все замкнуты в тесной железной коробке бронепоезда, прущего в неизвестность. Прямо пауки в банке. Хорошо еще, что пока не дошло до драки, – случись что, Книжник не был настолько уверен в своих силах и даже в мече Зигфрида. Вест силен в открытой схватке, но не застрахован от неожиданного и подлого удара из-за угла, и уж тем более – от всяких колдовских штучек, на которые, как казалось Книжнику, способен Ведун. Отчего-то казалось, что Ведун далеко не прост, что он всего лишь временно позволяет Зигфриду вольное обращение – просто потому, что ему надо ехать из пункта А в пункт Б.
Когда-то, давным-давно – год или два назад, – семинарист просто посмеялся бы при одном упоминании о магии и колдовстве, но теперь не был столь категоричен. Конечно, все, на что способны всякие муты, вроде телекинеза и телепатии, – это не колдовство в прямом смысле слова. Однако, как сказал один древний мудрец, на определенном уровне технология неотличима от магии, как неотличимы от нее способности, проявившиеся у некоторых индивидуумов в результате мутаций. Последствия Последней Войны – не только миллиарды жертв, но и искаженная природа человека, возникновение новых разумных видов и бесчисленного множества кровожадных монстров. Ведун сразу показался Книжнику одним из таких мутов, правда, пока не проявил себя в полной мере – если не считать летучих тварей, беспрестанно круживших над его головой. Подозревал в нем скрытую силу и Зигфрид – оттого и нервничал, пытался взять неожиданного попутчика на испуг. Да видно, не очень-то получалось.
– Ты не там ищешь врагов, – внимательно разглядывая веста, сказал Ведун. – Я благодарен тебе и твоим спутникам за то, что взяли меня на борт своего железного корабля. И у вас нет повода сомневаться в моей благодарности.
– Надеюсь, – смягчившись, проворчал Зигфрид. – Живи пока.
Поезд продолжал снижать ход, двигаясь все тише и тише. Иначе было невозможно: завалы из искореженных машин становились все плотнее, залезая прямо на железнодорожное полотно. Передняя платформа бронепоезда глухо ударялась в ржавые остовы, сдвигая их и перемалывая в труху. Более крупные корпуса нехотя отползали в сторону и злобно скрежетали по бронированным бортам.
Продираясь сквозь эту свалку, «Дракон» медленно выкатывался к реке.
Широкая вода показалась впереди, среди горы искореженных машин и покосившихся мостовых балок. Медленно, очень медленно поезд выдвинулся на мост – и остановился.
– Приехали! – сухо сказал Зигфрид.
Мост обрывался на первом же пролете. Впереди был лишь широкий поток, несший темные воды из неизвестности в неизвестность.
Эта река была совершенно непохожей на хмурую и мутную Москву-реку, наполненную разъедающей водой и агрессивной живностью, – эта выглядела светлой, чистой, живой, была куда более полноводной.