– Интуиция, Сереженька, интуиция! И потом, ведь в такую версию все укладывается.
– Да, может, ее маньяк за мусорными баками зарезал, а тело съел. И паспорт заодно.
– Нет, господин Бабкин, не зарезал и не съел. Твой мифический маньяк не объясняет, почему у девочки поменялись характер и привычки, понимаешь? А вот Учитель Данила очень даже объясняет.
– Ну, допустим. И как ты собираешься свою версию проверять?
– А ты не догадываешься? Мне нужно найти тех, кто ходил с ним в поход четыре года назад, или хотя бы выяснить маршрут. Должны же были остаться какие-то свидетели, согласись!
Бабкин шумно отхлебнул горячий чай и покачал головой.
– Слушай, Макар, если ты такой умный, объясни мне фишку.
– В смысле?
– Зачем он это делает? Ведь у девчонки ничего не пропало – ни деньги, ни вещи какие-то ценные… Я понимаю, если секта квартиру на себя заставляет переписать, они в огромном большинстве только затем и существуют, но здесь-то явно дело в другом!
– В другом, – озабоченно сказал Илюшин и спрыгнул со стола. – Что мне больше всего и не нравится. У мужика того, у Кордыбайлова, и сейчас брать нечего, и пять лет назад, я уверен, тоже было нечего. То есть дело вовсе не в наживе, потому все значительно усложняется. Как я понимаю, их Учитель реально во всю свою ерунду верит и им несет слово просвещения. Его действия непредсказуемы, основываются только на его религии. Черт его знает, что случилось с Элиной, но что-то мне подсказывает, что ничего хорошего. Ладно, давай работать.
* * *Люди уже начали выходить из палаток, а девушка все еще не успела принять решение. Машинально кивая в ответ на приветствия Безымянных, она судорожно пыталась понять, что же случилось с Верой и нужно ли ей говорить о своей находке Учителю. И если с Верой, в общем-то, все было ясно, как ни гнала она от себя столь жуткие мысли, то вот с Учителем…
Данила вышел из палатки, потянулся у входа и подошел к ней.
– Не замерзла ночью, Безымянная? – ласково спросил он. – Земля еще не просохла после дождей.
Девушка посмотрела на него и решилась.
– Учитель, мне нужно поговорить с тобой, – тихо сказала она.
– Хорошо, после трапезы…
– Сейчас. Пожалуйста! – умоляюще прибавила она, видя удивление в его глазах. – Это очень важно для… для всех Безымянных.
Секунду Учитель смотрел на нее, потом кивнул.
– Пойдем.
Они вышли на опушку леса. Данила присел на пенек и начал водить веточкой по земле, пока девушка, запинаясь и чуть не плача, рассказывала о том, что обнаружила в лесу. Сейчас ее больше всего пугало не само воспоминание о ночном кошмаре, а ожидание – как отреагирует Учитель.
– А потом я ее закрыла и убежала. И все, – закончила она. К горлу подкатила тошнота, как три часа назад, но она сглотнула и заставила ее отступить. – Учитель, что… что там произошло? – почти шепотом проговорила девушка.
Данила поднял на нее глаза, в которых было безмерное удивление.
– Неужели ты думаешь, Безымянная, что я – Господь Бог? Я не мог даже представить, что случится подобное. Сейчас мы с тобой пойдем обратно, и я прошу тебя никому ничего не говорить.
Девушка торопливо закивала, а он продолжил:
– Когда вернутся те двое безымянных, которые провожали несчастную в больницу, я расспрошу их. Но ты пока постарайся не выдать им своих чувств. Хорошо? И умойся как следует, у тебя заплаканные глаза.
Когда они приблизились к лагерю, девушка увидела двоих мужчин, зашедших в палатку.
– Они вернулись! – вцепилась она в рукав Данилы, не понимая, что делает.
– Успокойся, – строго приказал он, – и возьми себя в руки. Иди, помоги остальным.
Он направился к палатке, негромко спросил что-то, наклонившись ко входу, и скользнул внутрь.
Через десять минут Данила подошел к девушке, собирающей вещи, тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой, когда она вздрогнула.
– Я поговорил с провожавшими ее, и они рассказали мне, что случилось. Они бы рассказали об этом, как только пришли, но нас с тобой не было. Большая женщина начала кашлять недалеко от деревни, приступ был очень сильный, до удушья. Они прошли несколько шагов, но им пришлось остановиться, потому что Безымянная опять закашлялась. К сожалению, третий приступ закончился удушьем и смертью. Мне жаль, но сейчас она – с Именем у Господа. Вознесем молитву за нее.
Он наклонил голову, шевеля губами.
– Но почему же… – растерянно спросила девушка, – почему же они… зарыли ее там, как… как собаку? Почему не позвали на помощь, не пришли в деревню? Зачем нужно было закапывать в лесу? И ни креста нет, ни надписи, ничего!
– Ты действительно не понимаешь? – удивился Данила. – Ты идешь с нами столько времени, ты прошла первое испытание и задаешь мне такие вопросы?
Девушка молчала, с отчаянием глядя в ясные голубые глаза.
– Я объясню тебе, хотя твоя недогадливость меня тревожит. Ты знаешь, что в нашем государстве поддерживается только одна религия – православие. Или, точнее сказать, то, что именуется православием, хотя таковым и не является. Любая истинная вера искореняется, когда на нее навешивают ярлык «секта». Точно так же поступят и с нами, если кто-нибудь узнает об истинной цели нашего паломничества, о наших заповедях и правилах. Так неужели ты думаешь, Безымянная, – он повысил голос, но на них никто не оглянулся, – неужели ты думаешь, что мы можем показать местным властям тело той несчастной Безымянной и, не объясняя ничего, уйти? Неужели ты думаешь, что нас не остановят, не прервут наш Путь, хитростью или силой? Ты так думаешь?
Голос его гремел у девушки над головой так, что она съежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны было просто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинить двух провожатых бог знает в чем!
– Прости меня, Учитель, – прошептала она сквозь слезы раскаяния. – Я действительно не подумала. Я слишком глупа.
– Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твое уничижение, – ровным голосом произнес Данила. – Ты не глупа, но запомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. В этот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так же как и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.
Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. И не заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель и один из провожатых.
Глава 6
Обычно, возвращаясь домой, Эдик звонил в дверь – ему нравилось, что Наташа встречает его. Но сегодня он открыл своим ключом, помня, что жена ушла за Тимофеем в садик.
В холле стояла Евгения Генриховна, нервно сжимая под горлом шелковый черный палантин с красными разводами, подаренный ей Аллой Дмитриевной.
– Мама? – удивился Эдик. – Ты же собиралась в офисе остаться подольше…
– Мне с тобой нужно поговорить. – Голос Евгении Генриховны звучал напряженно.
– Что-то случилось?
– Мне нужно с тобой поговорить, – повторила мать. – Пойдем ко мне.
Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-то выглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. За окном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил Сергей Кириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.
– Совсем старый он стал, – рассеянно проговорила Евгения Генриховна, – надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он на днях на Илону набросился?
– На Илону? – поразился Эдик. – Нет, не знаю. За что?
– Без причины. Во всяком случае, видимой.
– Знаешь, мам, при том, как ведет себя твоя уборщица, – Эдик подчеркнул слово «твоя», – я бы ничему особенно не удивлялся. Он что, ударил ее?
– Да нет, она в дом забежала. Но, согласись, некоторая тенденция просматривается…
– Почему бы тебе не решить этот вопрос? – негромко спросил Эдик.
Евгения Генриховна промолчала, но переспрашивать он не стал, потому что ответ был известен. Сергей Кириллович, помимо всего остального, был хорошим Знаком. И постоянно подкидывал такие Знаки госпоже Гольц.
– О чем, собственно, я с тобой хотела поговорить… – Евгения Генриховна поморщилась и потерла лоб. – Эдик, последнее время некоторые Знаки были очень нехорошими. У меня такое ощущение, будто что-то случится. Причем вот-вот.
Эдик глубоко вздохнул, стараясь не раздражаться. Мать заводила с ним подобный разговор в третий раз.
– Мама, я тебе уже говорил – перестань так воспринимать Наташу. Я понимаю, что она, как ты выражаешься, человек не нашего круга. Но, в конце концов, она моя жена! Сколько можно говорить об одном и том же? Хочется тебе видеть в ней плохой Знак – пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!
Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.
Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.
– Эдик, ты меня не понял. – Она подошла к столу и машинально поменяла местами часы и портрет Элины. – Я вовсе не о твоей жене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.
– Тогда о чем?
Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поисках подходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.
– Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один из тех, кто живет в доме.
Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице, собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа, против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, а отмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапно обострившейся интуицией он догадался – что-то не в порядке, но задумываться над тем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, было вполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.
– Да мало ли кому ты говорила о помещении на Ивановской, – убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. – Неужели ты можешь всех помнить?
– Я сказала о нем только один раз – тогда, за воскресным ужином, – возразила она, – и больше тема ни с кем не обсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто раз и вынуждена признать, что других вариантов нет.
Эдик помолчал, нервно потирая пальцы об ладонь. Из рассказа матери следовало, что к хозяину площади, которую он собирался продать госпоже Гольц, неожиданно заявились незнакомые люди и вежливо «уговорили» его продать собственность не ей, а им. Собственник был давним знакомым семейства Гольц и полагал, что оказывает большую услугу, предлагая Евгении Генриховне почти семейную сделку. То, что информация вышла за пределы семьи, привело его в такую ярость, что он отказался сообщать Евгении Генриховне подробности встречи с новыми покупателями и принимать от нее извинения. Она смогла от него добиться только одного – чтобы он назвал имя нового владельца. Степан Затрава.
– Не понимаю, почему они не используют подставных владельцев. – Эдик оставил в покое ладони и принялся тереть подлокотники кресла, в котором сидел.
– Специально, – отозвалась мать. – Специально, Эдик, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений. Они собираются давить на меня, пока я не уступлю во всем.
– А ты не думаешь, что Варганов сам случайно кому-то проговорился? И утечка информации не имеет к нам никакого отношения.
– Не думаю. И ты не думаешь. И оставь, пожалуйста, кресло в покое.
Эдик замер в кресле, зажав ладони между колен. Мельком взглянув на него, Евгения Генриховна подумала, насколько от Элины было бы больше пользы.
– Проблема имеет две стороны, – неожиданно произнес сын, глядя в пустоту перед собой. – Первая – как решить вопрос с Затравой и его экспансией. Я не сомневаюсь, что если ты наконец решишь прибегнуть к помощи… ты сама знаешь, о ком я… В общем, проблема вполне решаема. Вторая сторона – шпион в доме. Ты абсолютно уверена, что он в доме, а не в офисе?
Евгения Генриховна кивнула.
– Тогда все гораздо хуже, – так же невыразительно продолжил Эдик. – Как ты собираешься его искать?
– Это не я буду решать, а безопасники, – пожала плечами Евгения Генриховна. – В любом случае будет прослушиваться дом, я думаю.
– Но ты сама кого-нибудь подозреваешь?
Эдик первый раз за все время разговора взглянул на мать прямо. Несколько секунд Евгения Генриховна молча смотрела на него, потом отвернулась и опять подошла к окну.
– Лично я первым делом грешил бы на твоего Мальчика Жору, – сказал сын.
– Почему на него?
– Потому что он мне не нравится. Еще мне не нравится твоя Илона, но она не была на ужине.
– Она была в доме и могла подслушать. И ты забываешь, что Мальчик Жора тоже не был на ужине.
– Но у него есть доступ ко всем твоим документам, мама! И, по-моему, все, что ты говоришь нам, ты сообщаешь и ему. Разве не так?
Евгения Генриховна, не отвечая, сняла с плеч палантин и протянула его Эдику.
– Положи в холле, будь любезен. И не говори никому о нашем разговоре.
Эдик укоризненно взглянул на мать и покачал головой.
– Могла бы и не предупреждать.
Когда дверь за ним закрылась, Евгения Генриховна произнесла, обращаясь к оконному стеклу:
– Кто тебя знает, дорогой?
Переодев Тимофея, Наташа оставила сына в комнате, а сама пошла на кухню. Эдик их не встретил, и вообще дом производил сейчас какое-то странное впечатление. Было пусто и тихо, словно все попрятались по своим комнатам, но в любой момент могли выйти. Не сидел в гостиной, раскинувшись по-барски и оттягивая щеки в разные стороны, Игорь Сергеевич; не слышно было Мальчика Жоры, не ходил по двору старик Сергей Кириллович. О том, что в доме кто-то есть, говорили только доносящиеся из кухни запахи жаренной с какими-то приправами рыбы. Наташа еще в своей комнате набрала номер мужа, но телефон у Эдика был отключен. Заходить в комнату свекрови ей не хотелось, к тому же Евгения Генриховна собиралась сегодня вернуться поздно. Поэтому Наташа решила поздороваться с Ольгой Степановной, а заодно и выяснить у нее, где же все домочадцы.
Она спустилась по лестнице и прошла через холл, мельком оглядев себя в зеркалах и отметив, что хорошо выглядит. Нежный джемпер золотистого цвета, подаренный Эдиком, выгодно подчеркивал темные глаза и волосы, а фигурка в нем казалась миниатюрной. Джинсы, испачканные на дороге, Наташа сменила на тонкие бежевые брючки, и теперь даже Алла Дмитриевна не могла бы сказать, что она выглядит плебейски.
Только она о ней подумала, как тут же услышала голос Аллы Дмитриевны и остановилась в коридоре около окна, плотно занавешенного тяжелой зеленой гардиной. Общаться с госпожой Бобровой, несмотря на джемпер и брючки, не было желания. Но голос звучал как-то странно, и Наташа подошла поближе, прислушиваясь. Коридор заворачивал направо, и, дойдя до угла, Наташа остановилась. Она не собиралась подслушивать, но было что-то непривычное в том, как говорила Алла Дмитриевна, и захотелось разобраться, что же именно.
– Пошла отсюда вон! – раздался почти у двери в столовую отчетливый голос Ольги Степановны – негромкий, но очень рассерженный.
Наташа оторопела.
– Что-то вы раскомандовались, Ольга Степановна, – издевательски произнесла Алла Дмитриевна откуда-то из глубины столовой. – Забыли свое место, как я посмотрю. Хотите, напомню?
– Я тебе сказала, бесстыдная твоя душа: уйди с глаз моих, чтобы я тебя не видела больше!
– Посмотрим еще, кто откуда уйдет! Понятно вам?
Неожиданно Наташа осознала, что слышит вовсе не Аллу Дмитриевну. Говорила Илона.
– Я вам, Ольга Степановна, так скажу: уходили бы вы сами. А не то… Да вы сами знаете, что будет. Не позорьтесь.
Послышались шаги, и Наташа поняла: уборщица идет к выходу. Быстро метнувшись назад, Наташа шмыгнула за темно-зеленую гардину и застыла, прижимаясь спиной к подоконнику. Шорох каблуков по ковру – и в коридоре стало тихо. Наташа подождала еще минуту, потом осторожно высунула голову. Никого.
Подумав, она опять пошла к столовой, собираясь выяснить у Ольги Степановны, что вдруг так разошлась наглая девчонка. Но ее опять остановили звуки – на сей раз другие. Не нужно было обладать прекрасным слухом, чтобы понять, что происходит, – в трех шагах от нее, не сдвинувшись с того места, с которого пять минут назад она отчитывала зарвавшуюся Илону, безутешно плакала Ольга Степановна.
Наташа постояла пару секунд, повернулась и бесшумно пошла прочь от столовой.
Быстро поднявшись наверх и убедившись, что Тимоша спокойно складывает паззлы на ковре, Наташа чмокнула его в беленькую макушку и еще раз набрала номер Эдика. Странно, телефон был по-прежнему отключен. Но, в конце концов, куда же все подевались?
– Тима, ты поиграй тут, а я схожу вниз и поищу дядю Эдика.
– А зачем ты его поищешь? Он потерялся? – Тимофей задумчиво вертел яркий кусочек картона, прилаживая его то так, то эдак.
– Да, почти потерялся. Ты вот так попробуй. – Наташа положила паззл, и получилась львиная голова.
– Не надо, я сам! – Тимоша сердито оттолкнул ее руку и надулся. – Ты неправильно делаешь!
– Ну ладно, ладно, делай сам. Самоделкин ты мой!
Еще раз проведя рукой по нежным светлым волосикам, Наташа вышла из комнаты. Она подумала, что стоит еще раз заглянуть в гостиную – может быть, Игорь Сергеевич появился. Конечно, логичней было бы просто дойти до его комнаты, но Наташа предпочла окольный путь. «Вот посмотрю в гостиной, – сказала она себе, – а если там никого нет, то зайду к Бобровым».
Уже спустившись вниз, Наташа услышала негромкие голоса из гостиной. Дверь была прикрыта, но неплотно. «Больше никакого подслушивания», – решила Наташа, вспомнив, как стояла за шторой, и потянула дверь на себя. Дверь распахнулась, и она остановилась в дверях, удивленно взирая на открывшуюся ей картину.