Все люди – хорошие - Ирина Волчок 17 стр.


Она и была счастлива. Вальс – это здорово, это настоящий романтический танец, пускай и просто игра, все равно. И почему-то ей казалось, что учить его не придется, в противном случае он бы не предложил.

Идиллическое настроение перебил Владимир. Сказал, что вальса им придется ждать здесь до морковкиного заговения. Николай Георгиевич быстро взглянул на родственника, извинился и вышел.

Компания толком не успела взяться за вилки снова, как он вернулся с группой нарядных людей – мужчины во фраках, единственная дама в темно-вишневом платье до пола. Это были музыканты. Владимир чертыхнулся про себя. До собственных музыкантов он бы не додумался. Да и денег бы не хватило, наверное.

– Вальс, – сказал Николай Георгиевич.

Он хотел пригласить ее по всем правилам, но не успел – она просто встала и молча шагнула в его объятия.

…Какая восхитительно тонкая у нее талия, как она двигается! Ему изо всех сил приходилось соответствовать, но он всегда легко воспринимал любую непривычную физическую активность и уже со второго куплета перестал думать о том, попадает ли в такт. У него слегка кружилась голова, он боялся смотреть ей в глаза и одновременно боялся оторваться от них… Когда музыка смолкла, он увидел, что Ираида исподтишка грозит ему пальцем: мол, осторожно, Колька, сделай лицо попроще. Но он не мог.

Потом танцевали все вместе, что-то пародийно-мексиканское, придурочно-разухабистое, потом цыганочку с выходом, но уже без Николая Георгиевича, потом снова медленное, но в этот раз первым пригласить Наташку успел Владимир. Он держал ее за талию, как и мечтал, и мысленно матерился: Егор, наглый щенок, не сводил с него недвусмысленного взгляда. Какие уж тут нежные незаметные прикосновения, какие намеки…

Егор бесился: придумали себе отдельную музыку! Как они, это старшее поколение, умудряются считать, что Наташке интересно с ними, интересны эти танцы динозавров под доисторические мотивы? На общем танцполе рок-н-роллы через один, у нее классная подготовка, как у хорошей гимнастки, они бы сейчас там дали шик с отлетом. Из вредности он пригласил Людмилу. А через пару минут забыл, что она подруга его матери. И на Наташку похожа, и тоже двигается неплохо. Собственно, чего это он злится? Все идет так, как он задумал: веселый парень, хороший друг… Черт его дернул тогда в кафе. Интересно, что мать скажет, когда поймет про них с Наташкой? А что, ей можно замуж выходить за кого попало?.. Даже если этот кто попало – его родной отец…

Домой разъезжались за полночь. Прощаясь, Николай Георгиевич спросил:

– Наталья Аркадьевна, вам понравилась… вечеринка?

– Очень… – Она опустила глаза. – И потанцевали, и вообще…

Это была не совсем правда. Точнее, совсем неправда. Приятно, конечно, и цветы, и музыка… Только все эти люди, такие близкие ей, с таким же успехом могли собраться дома. Она и приготовила бы не хуже, чем в ресторане. И поплясали бы, если бы захотели…

А в ресторане никто не предложил ей подышать свежим воздухом, не рассказал, какие на Севере звезды в середине марта.

Глава 15

Весна выдалась солнечная, но довольно холодная, снег таял медленно, к середине апреля на большом участке Сокольских кое-где еще оставались грязно-серые сугробы.

Людмила накупила кучу тематической литературы и каталогов цветущих садовых растений. По этим каталогам они с Наташкой заказали по почте множество луковиц, корневищ и семян. Людмила давно мечтала развести настоящий цветник, рекламные картинки завораживали, но все нужно было проверять: приживется ли очередная экзотическая штуковина в нашем климате, хватит ли солнца, нужны ли специальные удобрения, а если нужны, то какие? В прошлом году не до этого было, тогда заканчивали отделочные работы в доме, перевозили старую мебель и покупали новую. До участка руки у Людмилы не дошли, хорошо хоть строительный мусор по ранней осени убрали рабочие. В этом году она, не дрогнув, развернула приусадебные работы титанических масштабов. Они с Наташкой целыми днями копались вокруг дома, а в планах была еще и настоящая альпийская горка. Правда, для этого нужно множество камней, и не абы каких, а где их достать или купить – неизвестно…

Телепередачи про дом, сад и огород они ожидали с нетерпением, что-то качали из Интернета, даже завели нечто вроде дневника благоустройства двора. Совершенно неожиданно в их цветоманию включился помощник. Пусть не самый ловкий и умелый, зато однозначно перспективный. Андрюшка возился на участке вместе с ними почти каждый день, а музыку все-таки бросил, настоял на своем. Людмила сожалела, но не уважать решение сына считала непедагогичным. Наташка помалкивала, но была рада за него – хватит с ребенка и рисования. А цветник… По крайней мере, на свежем воздухе ребенок теперь часто бывает, и то хорошо.

Владимир смотрел на своих женщин с иронией, но любовно. Он так и называл про себя жену и домработницу: мои женщины. Никаких телодвижений в сторону Наташки он пока не предпринимал, но планы по-прежнему строил. За месяц он лишь однажды приехал домой после одиннадцати, и то Людмила заранее знала, что муж будет поздно. Причина звучала уважительно: корпоратив.

Людмила даже знала, что собираются мужики не на даче чьей-нибудь, не в ресторане, а в сауне, но отпустила его с легкой душой. А чего волноваться-то? Неизвестно почему, но с недавних пор ее муж стал домашним. Ни с того ни с сего. К хорошему привыкаешь быстро, сделала она попытку самоанализа. Не будет он всякими безобразиями там заниматься. Все остальные, возможно, и будут, даже обязательно будут, на то они сауну и выбрали. А он – нет. И оказалась права, он вернулся домой трезвый и слегка раздраженный. Она не стала ничего спрашивать, а если бы спросила, то услышала бы в ответ только правду и ничего, кроме правды. Напились мужики довольно быстро, ни делового, ни душевного разговора не получилось, попариться толком не получилось тоже, а уж когда решили звонить, чтобы пропорционально разбавить чисто мужской коллектив противоположным полом, Сокольский, заслуженный кобель всей компании, почему-то молча собрался и уехал домой. Мужики не поняли, но и не обиделись. Пусть его.

А Николай Георгиевич пропал. То есть, конечно, он никуда не делся, жил себе на заимке, работал в городе, звонил племяннице регулярно, но в гости не приезжал да и к себе не звал. Людмила думала, что дядьку вполне понимает: весна, а у него на руках, можно сказать, новорожденная агрофирма. Забот выше крыши, то самое время, когда день год кормит.

Он действительно был на распутье: земли в долгосрочную аренду взял много, а что именно выращивать – определиться не мог. Характер почвы лучше всего подходил для картошки, но культура эта много ручного труда требует, а если осенью нестандарт будет, то придется отправлять урожай на спиртзавод. На спиртзавод Николаю Георгиевичу не хотелось, был у него пунктик – заниматься чем-то полезным. А в дешевой водке местного производства какая польза? Равно как и в дорогой…

С лесом тоже расходов и хлопот было немало. Людмила вспоминала о дядьке перед каждыми выходными, и в преферанс давно не собирались, и просто поболтать. Звонила, вздыхала и жаловалась Наташке на пресловутую тяжкую долю белого человека. То есть богатого. Наташка по этому поводу тоже печалилась, но слегка. А чего убиваться, он ей ничем не обязан. Конечно, она была бы рада его видеть, наверное, даже счастлива, но прекрасно понимала: кто она такая, чтобы ждать встречи с ним, на что-то надеяться? Он бизнесмен, богатый занятой человек, а она кто?

Причина исчезновения Ордынцева из жизни семьи Сокольских между тем заключалась именно в Наташке. Он не мог просто так общаться с ней, не мог видеть ее спокойно, а рвать сердце не хотел. Что все между ними кончено, не успев начаться, он понял, когда однажды из окна своей машины увидел Наташку и Егора. Ранним вечером они шли под ручку по весенней улице, о чем-то оживленно говорили и смеялись.

В этот момент весна для Николая Георгиевича закончилась. Он приехал домой и тяжело, мучительно напился в одиночку. Говорить он об этом ни с кем не мог да и не хотел, давясь, глотал водку в тихом пустом доме. Такое с ним было только один раз, давным-давно, на Севере, когда пришло письмо от Верки, что умерла мама. Судя по дате на конверте, он мог только сорок дней оплакать. Но плакать он вообще не умел. Даже в полном одиночестве, когда никто не может его увидеть…

Казалось бы, несравнимые события – смерть самого близкого человека и теоретический крах теоретических же отношений. Но он точно знал, что больше не влюбится никогда, ни в кого другого, на самой идее жениться, иметь, наконец, свою семью он поставил крест.

А Наташка в этот день, первого апреля, просто пошла на университетский КВН. Она никогда не бывала на настоящих студенческих капустниках, ей все было интересно – и огромный актовый зал нового корпуса, и шутки, половину из которых она не понимала, потому что они были про декана, физрука и особенности занятий по английскому.

Ей нравилось гулять с Егором, просто болтать о разных пустяках, считать ворон и перепрыгивать весенние лужи. Егору почти удалось заставить ее забыть о том неудачном разговоре в кафе «Театральное», поверить, что они только друзья. Это Егор думал, что статус друга – это такой промежуточный рубеж. Каждый раз, когда они встречались в городе, ему до смерти хотелось обхватить ее за плечи, прижать к себе и высказать ей – желательно в самое ухо, что бы ничего не пропустила, – все, что он думает об их отношениях и их совместном будущем.

А для Наташки настоящий друг, да еще и ровесник, да еще от которого она никак не зависит, – ни материально, никак! – это было невиданное сокровище, царский подарок, выигрыш в лотерею, джек-пот. У нее с самого детства и подружки-то не было, с которой можно болтать, гулять, смеяться новым анекдотам и книжку прочитанную обсудить. Последнее оказалось особенно актуальным: Наташка теперь успевала читать по вечерам. У Сокольских была неплохая подборка классики еще с советских времен, когда иметь дома библиотеку считалось хорошим тоном. Кое-что из новинок она прочитала в Интернете, а Людмила, заметив новое увлечение своей помощницы по хозяйству, как-то потащила мужа в город, мотивируя его участие тем, что будущие покупки абсолютно неподъемны для двух слабых женщин. Так оно и вышло: центральный книжный магазин они почти опустошили. Наташка по дороге домой не верила своему счастью, гладила корешки книг, даже нюхала и утверждала, что пахнут книги по-разному. Владимир смеялся: а содержание она тоже по запаху определять собирается? Наташка улыбалась и отмалчивалась.

Они по сложившейся традиции переписывались с Егором каждый вечер. Егор подбивал ее поступать на заочное, а она напоминала, что документов у нее никаких нет, и в университет ее никак не возьмут. Он каждый раз придумывал планы, один другого невероятнее, как им обойти эту досадную помеху. В этом бесконечном потоке хаотичных прожектов образовалось со временем рациональное зерно. В городе было три вечерних школы, на выбор. Нужно просто подготовиться и сдать экзамены экстерном. Он же видит – она способная, да и друзей на разных факультетах у него миллион, помогут, промуштруют по всем предметам. Наташка ни да, ни нет не говорила, боялась. Все у Егора просто: подготовят, экстерном сдаст… Маниловщина. Да и возраст – ей целых двадцать три. Куда ей учиться, только позориться.

Вера Георгиевна затеяла ремонт. Неожиданно, по крайней мере, для Наташки, вся их семья оказалась втянутой в это сомнительное предприятие. Людмила ездила к матери каждый день, а без нее и у Наташки забот прибавилось, и вообще весь привычный уклад сбился с ритма. Конечно, они не клеили обои и не меняли паркет. Этим позже должны были заняться профессионалы. Но прежде чем что-то делать, надо было все разобрать. Уставшая за очередной ремонтный день Людмила, возвращаясь домой, смеялась: в понимании русской женщины ремонт – это прежде всего генеральная уборка.

Они разбирали одежду, постельное белье, полотенца и отрезы тканей, запасенные чуть ли не в восьмидесятые. Тогда же ничего не было. Что-то в Москве доставали, что-то втридорога покупали…

Каждый день в пять часов вечера, перед закрытием, они с матерью ехали в центр социальной помощи с баулами и пакетами – отвозили новые, неношеные, но уже давно не модные вещи. Отец каждый раз ворчал: тоже мне, благотворительницы выискались. Но безотказно возил их, а если не мог сам, то присылал шофера. Дело было не только в благотворительности. Во-первых, Вера Георгиевна не могла допустить, чтобы чужие возились в ее шкафах, а во-вторых, хотела пообщаться с дочерью. Дом в деревне, конечно, дело хорошее, экология, свежий воздух и всякое такое, только видеться они стали намного реже. Да и неимущим настоящие льняные простыни и махровые полотенца не помешают.

То, что вся эта эпопея с ремонтом растянется надолго, Владимир понял не сразу. А когда понял, то решился. Другого момента ему может и не представиться никогда. Нужно было только убедить жену взять с собой Андрюшку и остаться у матери ночевать. Все его планы и мечты обретали конкретную форму, пути назад как будто и не существовало, от задуманного он уже не отступится. Тем более что дядя Коля давно не появляется, вроде как бояться нечего. То, что Наташка может его отвергнуть, уже не приходило ему в голову. Вернее, подобные мысли он успешно игнорировал. Он решился, он готов. Значит, и она готова.

Повод не заставил себя ждать. Людмила с матерью договорились на сегодня, вот только гроза будет, он специально в Интернет заглянул. С Андрюшкой тоже легко получилось: ребенок же хочет к бабушке Вере? Вот и отлично. Гроза начнется к вечеру, останется только позвонить и сказать, чтобы по дождю не шарахались. И все. Они с Наташкой, наконец, останутся одни. Во всем доме, а за окнами дождь, потоп и камни с неба. Романтичнее не придумаешь. Только бы погода не подвела…

Как ни странно, пока все шло по плану. Владимир затаился, как кот, подстерегающий мышь, старался не попадаться Наташке на глаза. Он слышал ее то во дворе, то в доме, иногда она начинала напевать, и это отвлекало его от деталей плана, которые без конца ворочались у него в голове. Что он ей скажет? Как начать разговор? Или не дать ей опомниться и начать без разговоров? Он проигрывал ситуацию, наверное, тысячу раз, находил новые подходы и аргументы, каждый раз ему казалось, что вот эта мысль – самая удачная, решение найдено. А через полчаса идея выглядела идиотской, и он начинал сначала. За эту пасмурную субботу он довел себя до состояния, когда уже все равно чем кончится. Он пойдет до конца, получит свое, а там будь что будет. Как тяжелый наркоман, он не мог избавиться от наваждения, но не мог не понимать, что потеряет в случае провала. Вот теперь игнорировать неудобные, несвоевременные, ненужные мысли у него не получалось. Больше месяца получалось, а сейчас – нет.

Она могла уйти. Идти ей некуда, но это ее не остановит, ушла же она от бывшего мужа, ушла в никуда. Подленькая мысль выскакивала, как чертик из коробочки: муж ее бил. А он, Владимир, сделает ее счастливой… Он же хочет этого всем сердцем, всем своим существом… Как же тогда может получиться иначе? Никак не может.

Если все выплывет, если она расскажет Людмиле, жена его бросит. Она терпела его бесконечные похождения, но Наташку ему не простит. Конечно, она поверит не ему, а Наташке. Он в первый раз в жизни по-настоящему пожалел о своей давно загубленной в глазах жены репутации. Это будет настоящая катастрофа. Да, он не умеет держать свои желания в узде, но это не значит, что он законченный подлец. Если жена его бросит, да еще и сына с собой заберет, ему останется только… Нет, даже думать об этом невозможно.

Был еще один вариант, самый мерзкий: Наташка испугается. Испугается, что ей не поверят, испугается потерять место и пойдет у него на поводу. Просто так, безо всякой любви. Тогда она станет как отцовская Марина, промежуточная стадия между человеком и домашним любимцем, кошкой какой-нибудь…

Он понимал, что его состояние более всего походит на раздвоение личности но сейчас, когда дома никого, кроме нее, не было, та часть, которую он успешно подавлял в себе в присутствии жены, почти полностью одолела того Владимира, для которого существовали порядочность, здравый смысл, да что там – банальное желание не попасться. Он закусил удила. И чем дольше он сидел в своей психологической засаде, тем меньше оставалось шансов вернуться назад, не натворить непоправимых глупостей.

Обедать Наташка позвала его сегодня поздно, почти в четыре. Изысков никаких не ожидалось, котлеты с картошкой и весенний салат с огурцом и редиской. Он старался не смотреть на нее, но все равно замечал: перед обедом она, видимо, опять возилась в земле, руки вымыла, а лицо – нет, на щеке темная полоска. Волосы у нее здорово отросли, но все равно не понятно, как она будет выглядеть с длинными. Конечно, здорово будет выглядеть… Он попытался припомнить какую-нибудь известную красавицу, актрису или модель – для сравнения, – но понял, что ничего в голову уже не лезет, все красавицы мира слились для него в одно совершенное лицо, и лицо это – Наташкино.

Он медленно встал, подошел к холодильнику, достал недопитую бутылку джина, налил себе полный стакан и вернулся на место.

Наташка удивилась. Что-то с хозяином сегодня не то. Выглядит он так, как будто у него болит зуб. Или какие-то серьезные проблемы по работе? Она весь день не видела Владимира и теперь не узнавала обычно приветливого, может, чуть навязчивого, чуть развязного человека. Что-то случилось. Джин… Он же не пьет крепкого. Странно. Жаль, что Людмилы нет, она бы мужа сумела успокоить. Да еще и погода портится, небо черным-черно, гроза, наверное, будет. Успеет Людмила до грозы вернуться?

– Наташ, позвони Людке, пусть у матери остаются, гроза заходит, – мрачно сказал Владимир. Это была отличная идея – чтобы она сама позвонила. Он уже почти не понимал, почему, но точно знал – отличная. Джин, гроза и тугое, животное чувство громко бились у него в висках. Он ел, не разбирая вкуса, и все время напоминал себе: не смотри, не сейчас.

Назад Дальше