Велком и Селфридж, оба масоны, впоследствии стали частью сплоченной группы. По традициям того времени мужчины, обладающие определенным положением в обществе, часто обедали без жен. У них были свои клубы – Селфридж состоял в клубе «Реформа», – они посещали бесконечные обеды и обсуждали события, связанные с их деловыми интересами. Но время от времени мужья брали жен с собой на официальные банкеты. Сири, которая больше любила модное богемное общество, такие вечера утомляли, и она, вероятно, была благодарна Селфриджу, который часто оказывался рядом и разгонял скуку. Нельзя сказать, чтобы он славился чувством юмора, но зато он умел слушать и уделять женщине все свое внимание. Он любил баловать людей. Перед таким сочетанием невозможно было устоять.
Когда ее многострадальный брак наконец рухнул в 1909 году, Сири, вооружившись щедрыми алиментами в две тысячи четыреста фунтов в год, принялась создавать себе положение в обществе. Прекрасно одетая, жесткая и пусть не красивая, но довольно привлекательная тридцатилетняя женщина с безупречной кожей была готова повеселиться. Официально честь Сири должна была оберегать ее мать-вдова, но та позволила дочери наслаждаться жизнью, нисколько не заботясь о репутации. Сама Сири начала развивать в себе умеренность и хороший вкус, которые в итоге позволили ей сделать карьеру декоратора. Поначалу, однако, она скорее была склонна тратить деньги, нежели зарабатывать, а запросы у нее были весьма немаленькие. Даже ежегодное пособие не смогло бы полностью удовлетворить их, так что когда на горизонте появился Гарри, она с радостью приняла и его, и его дар – оплату дорогостоящей аренды дома в квартале Йорк-Террас-Вест, где она жила вместе с матерью. Этот роман, который за три года то угасал, то возобновлялся, был основан не только на деньгах, которыми щедро делился Селфридж. У Гарри были еще и замечательные связи, которые, несомненно, поспособствовали карьере Сири.
Люди, хорошо знавшие Селфриджа, всегда считали, что в отношениях со своими красотками-спутницами он любил скорее чувство погони и обладания, акт завоевания был для него куда важнее, чем плотская близость. Как бы то ни было, Сири и Селфридж вступили в эти отношения с широко раскрытыми глазами, прекрасно осознавая, что хочет получить каждый. Ходили толки о фригидности Сири, но Ребекка Уэст, искушенная в вопросах секса, отвергает подобные слухи. «Их отношения, – говорила она, – являлись безусловно любовными. Но любовниками эти двое были только тогда, когда им это было удобно». Некоторое время Гарри это устраивало. Однако никогда не было и намека на то, что Сири его единственная любовница – его часто видели в обществе других женщин.
Похоже, тогда никто из управляющего состава универмага не был осведомлен о любопытной двойной жизни Вождя. Огласка придет позднее. Они знали, что он засиживается на работе допоздна, приходит рано, ставит дело превыше практически всего и постоянно фонтанирует идеями. Хотя от сотрудниц магазина он держался на почтительном расстоянии, ничто женское не ускользало от его внимания. Однажды во время ежедневного обхода он заметил, что у одной продавщицы проблемы с зубами. Он велел ей записаться к местному стоматологу, а сам обратил внимание на зубные щетки. Разочарованный скудным ассортиментом в магазине, он нашел лучшего поставщика зубных щеток в Европе и скупил всю партию. Селфридж всегда покупал в больших количествах. Поставщики предлагали ему хорошую цену, а газеты обеспечивали громкие заголовки.
Мечтая увеличить продажи книг, он открыл огромный отдел популярных книг под управлением В. Г. Смита. Селфридж заказал шестьдесят тысяч молитвенников в бархатной обложке, стоимостью по одному шиллингу. Затем добавились Библия от «Селфриджес», атлас мира от «Селфриджес», словарь от «Селфриджес», энциклопедия от «Селфриджес» и кулинарная книга от «Селфриджес», каждая из которых была заказана партией по пятьдесят тысяч экземпляров и продавалась по привлекательной цене. Отдел был оформлен под библиотеку – для покупателей организовали столы и подходящее освещение. Первым из своих конкурентов он дал рекламу книжного отдела, назвав его «самым удобным книжным магазином во всей Европе».
Пытаясь повторить успех идеи бюджетного шопинга в «Маршалл Филд», в 1911 году Селфридж открыл на первом этаже своего универмага «Отдел выгодных покупок». Он рекламировался как «место, где бережливая домохозяйка может закупаться с умом», и хотя эффект был не таким впечатляющим, как у его американского предшественника, «выгодные покупки» приносили стабильный доход. Здесь продавались товары с незначительными дефектами, скупленные у поставщиков товары дешевых линий, нераспроданные товары с верхних этажей, а иногда и совершенно чудесные уцененные шляпки – все это лежало на столах грудами, в которых посетители копались в поисках выгодной покупки. Товары не были запакованы и подготовлены к доставке. Например, соли для ванн просто насыпали в коричневый бумажный пакет большим черпаком и вручали покупателю. Основным различием между этим отделом и верхними этажами была не цена – выгодное приобретение можно было сделать и в других частях магазина, в отделе выгодных покупок встречались качественные товары. Но наверху посетителям предоставлялось обслуживание высшего класса и доставка покупок. Внизу преимущественно работала система самообслуживания, и покупатели сами относили свои покупки домой. Это было необычно само по себе. Ведь отличительной чертой золотого века ретейлинга являлось то, что крупные магазины доставляли абсолютно все без исключения. Покупатели ничего не носили сами. Товары относились в отдел доставки с ярлыком, на котором был написан адрес, и оттуда перенаправлялись новому владельцу.
В удушающе жаркий 1911 год – самый жаркий на памяти лондонцев – состоялась коронация короля Георга V и королевы Мэри. Селфридж считал, что по важности это событие не уступает Всемирной выставке в Чикаго. У него появился шанс проложить путь к сердцу лондонцев, подкормиться естественной любовью, которую народ питал к королевской семье, и доказать всем, что по крайней мере один американец искренне уважает британские традиции.
Селфридж решил украсить магазин, как будто это было правительственное здание, не просто флагами и знаменами, но целой композицией, которая одновременно отразит величие монархов и величие универмага «Селфриджес». Он часами консультировался с Королевским геральдическим колледжем по каждой мелочи, подготавливая великолепное зрелище, которое будет символизировать и чествовать королей прошлого и настоящего. Результат ошеломлял. По верхушкам ионических колонн были натянуты алые бархатные фризы, отороченные толстыми золотыми шнурами. По центру каждого отреза сияла вышитая золотыми нитями монограмма нового короля в окружении покрытых эмалью медальонов с королевскими символами. На щитах высотой три с половиной метра были изображены гербы предыдущих королей, каждый щит окружали шлемы и перчатки, алебарды и флаги, а у подножия каждой колонны восседали львы из папье-маше. Алые и белые восковые розы символизировали дома Ланкастера и Йорка, а на углу Дюк-стрит и Оксфорд-стрит была установлена гигантская золотая корона. Все украшения подсвечивались, и в ночном небе разливалось сияние четырех с половиной тысяч ламп. Оформление обошлось в целое состояние и, хочется верить, произвело впечатление на сэра Эдварда Холдена.
Журналистов оно, конечно же, впечатлило, особенно учитывая, что Селфридж пригласил младших членов побочных ветвей королевской семьи наблюдать за церемонией с балкона на втором этаже. Когда королевская процессия, возвращаясь из собора Святого Павла, прошла по Оксфорд-стрит и поравнялась с универмагом, король и королева повернулись и помахали членам семейства Теков и других немецких герцогских семей – и казалось, будто печать одобрения легла на весь магазин. Репортерам очень понравился этот театральный жест, а сотрудники магазина были переполнены гордостью настолько, что еще несколько недель не могли говорить ни о чем другом. Едва ли придворные разделяли их энтузиазм. Британцы и сами умели устроить отличное представление. Им не нужно было, чтобы за них это делал американский лавочник.
Селфридж начал привлекать внимание тем, что производил слишком много шума. Он чересчур усердствовал, а новая королевская чета отличалась традиционализмом. Хотя королева Мэри обожала ходить за покупками, она предпочитала «Харродс», «Джон Бейкер» и сдержанный «Горриндж» на Бакингем-пэлас-роуд. Селфридж мечтал принять у себя в магазине венценосную особу, но при его жизни она так и не переступила порог его универмага.
Несомненно, Селфридж и сам был снобом. Так, он пришел в полный восторг, когда августейшая организация «Дочери американской революции» приняла заявку его жены, тем самым подтвердив ее длинную американскую родословную. И все же его снобизм не был чем-то поверхностным. Он искренне хотел, чтобы общество признало его сотрудников как людей «торговой профессии», и глубоко огорчился, когда одному из директоров магазина Перси Бесту отказали в членстве в местном гольф-клубе. Но его страсть к самовосхвалению была слишком сильна для нравов того времени. Одно дело – просто торговать. Но публично этим гордиться – это уже слишком.
Несомненно, Селфридж и сам был снобом. Так, он пришел в полный восторг, когда августейшая организация «Дочери американской революции» приняла заявку его жены, тем самым подтвердив ее длинную американскую родословную. И все же его снобизм не был чем-то поверхностным. Он искренне хотел, чтобы общество признало его сотрудников как людей «торговой профессии», и глубоко огорчился, когда одному из директоров магазина Перси Бесту отказали в членстве в местном гольф-клубе. Но его страсть к самовосхвалению была слишком сильна для нравов того времени. Одно дело – просто торговать. Но публично этим гордиться – это уже слишком.
Впрочем, нельзя сказать, что Селфриджа особенно волновала критика влиятельных лиц. К тому времени он обзавелся собственным кругом друзей, которые приобретали все больше влияния: это были Альберт Стэнли (ставший лордом Эшфилдом), Ральф Блуменфельд, Томас Липтон и Томас Дюар, которых он шутя назвал Том-Чай и Том-Виски. Он обсуждал духовные материи с сэром Оливером Лоджем и играл в покер с сэром Эрнестом Касселем, имея для этого свою колоду тисненых карт и свои перламутровые фишки. Его восхищение сэром Оливером Лоджем было столь велико, что последний получил закрепленный за собой столик в ресторане «Палм-корт», где почти каждый день пил чай и проводил неформальные встречи со своими горячими поклонниками. У Лоджа было выдающееся окружение. В число друзей и «последователей» этого знаменитого физика – блестящего ученого и изобретателя, который всерьез занимался и психическими явлениями, – входили сэр Артур Конан Дойл, Герберт Уэллс и Джейкоб Эпстайн[17]. Сотрудники ресторана в нерешительности маячили около его стола, разрываясь между любопытством и беспокойством, ибо великий ученый с готовностью признавал, что верит в мир духов, и принимал участие в спиритических сеансах.
Селфридж, по природе своей приближенный скорее к земным, нежели духовным материям, твердо верящий в настоящее – и в будущее, вряд ли разделял горячий интерес сэра Оливера к загробной жизни, хотя и пережил в 1911 году клиническую смерть. После серьезной автомобильной аварии в Лейк-дистрикт он провел без сознания больше сорока часов, глубоко встревожив семью, – но после этого неожиданно очнулся, объявил, что «здоров как бык», и два дня спустя, к изумлению коллег, которые впоследствии говорили, что он поправился усилием воли, вернулся на работу.
После аварии он, вероятно, яснее осознал, что человек не вечен, и его активность только возросла. С тех пор он начал страдать бессонницей и редко спал больше четырех-пяти часов за ночь, хотя и перехватывал по нескольку минут сна в течение дня. Все сводилось ко времени. Словно Белый кролик, он все время куда-то нес-ся, то и дело глядя на часы. Он почти всюду появлялся в последнюю минуту, доводя до исступления своих попутчиков: кажется, ему доставляло удовольствие подниматься на борт корабля или поезда под звук свистка, объявляющего об отправлении. В сутках было слишком мало часов, чтобы все успеть. В его жизни все было спланировано до последней секунды, и он во всех отношениях блестяще управлял временем. Когда «Дейли миррор» пригласили восемнадцать знаменитостей и предложили им попробовать точно определить, когда пройдет ровно минута, справились только двое. Одним из них был Гарри Гордон Селфридж.
Селфридж всегда жаждал попробовать что-нибудь новое. Поскольку он регулярно ездил в Америку и был постоянным клиентом мореходной компании «Уайт стар», можно было ожидать, что он окажется на борту «Титаника» в апреле 1912 года. Его дочь Розали в то время была в Нью-Йорке в колледже «Фитч», где дочери богатых родителей получали основные сведения о музыке и изобразительных искусствах, слушали лекции о международной обстановке и учились управлять штатом прислуги. Роуз и Гарри уже пересекали Атлантику в январе того года и планировали снова сделать это в июне. Селфридж ездил в Америку примерно раз в два месяца, но в апреле того года он с помощью своих преданных помощников мистера и миссис Фрейзер сосредоточил все силы на переезде с Арлингтон-стрит в дом 30 на Порт-ман-сквер. Как и все остальные жилища Селфриджа в Англии, это был дом с историей – раньше он принадлежал Джорджу и Элис Кеппелам, и Эдуард VII, имевший интригу с «миссис Джордж», в былые времена часто гостил в этом доме.
Крушение «Титаника» потрясло мир не в последнюю очередь потому, что разрушило веру человечества в современные технологии. Среди одной тысячи пятисот двадцати трех погибших был Исидор Штраус, владелец универмага «Мейсис» в Нью-Йорке, навестивший Селфриджа в Лондоне несколькими днями ранее. Пожилой мистер Штраус встретил смерть вместе со своей преданной женой, которая отказалась покидать мужа, когда ей предложили место в спасательной шлюпке. Гарри Селфридж оплакивал и своего друга В. Т. Стеда, издателя «Пэлл-Мэлл газетт», который часто обедал на Арлингтон-стрит. Стед был также в числе избранных, входивших в окружение сэра Оливера Лоджа, и верил в исследования психических материй. Ему часто снилось, что он тонет, и перед тем, как сесть на корабль, он написал своему секретарю: «Я чувствую, будто что-то должно произойти, что-то непоправимое».
Среди выживших были Люси и Космо Дафф Гордон, которые направлялись на показ Люсиль в Нью-Йорке. Элинор Глин была у себя дома на Грин-стрит, когда появились первые слухи о катастрофе. В истерике, отчаянно пытаясь выяснить хоть что-то о сестре, она позвонила в офис Ральфа Блуменфельда. Как выяснилось, беспокойство было напрасным. Люси и ее муж получили места в шлюпке, несмотря на то что по договоренности первыми должны были спасаться женщины и дети. Вскоре подоспели еще более возмутительные новости: говорили, будто шлюпка была полупустой, но они не вернулись, чтобы спасти других пассажиров. Семейство Дафф Гордон подверглось опале в прессе, а злые языки получили настоящий подарок. Одни говорили, будто Дафф в спешке накинул что-то из экзотических нарядов своей жены и прикинулся женщиной, чтобы получить место в шлюпке (что представляется маловероятным, учитывая, что он носил окладистую бороду). Другие утверждали, что Люси потребовала, чтобы он оставался рядом с ней, – и это кажется более правдоподобным. После того как Дафф Гордоны дали показания в ходе расследования, их действия оправдали, но Люсиль так и не удалось восстановить свою репутацию в Лондоне, и она переместила штаб-квартиру своего модного бизнеса в Нью-Йорк. Вскоре после этого Дафф и Люси расстались, однако прошлое не оставляло их. Еще многие годы, куда бы они ни направились, их преследовали обвинения в бегстве с тонущего корабля. Только спустя девяносто пять лет было опубликовано письмо горничной Люси, которое доказывает, что им просто повезло: кто-то из членов экипажа сопроводил их к практически пустой шлюпке.
Гарри очень серьезно относился к вопросам социальной ответственности и регулярно проводил в магазине благотворительные мероприятия. Аукцион или модный показ, посвященный благому делу, имел дополнительную ценность в том, что собирал в одном месте всех богатых, титулованных и известных людей. В апреле того года в ресторане «Палм-корт» прошел благотворительный аукцион в поддержку фонда помощи потерпевшим бедствие на «Титанике». В качестве ведущей выбрали знаменитую актрису Мэри Темпест. Звезды театра считались естественным выбором – ведь Селфридж обожал сцену. Кроме того, актрисы привлекали внимание прессы и всегда были рады раздать автографы посетителям.
Одной из любимых пьес Гарри – не в последнюю очередь потому, что в ней говорилось о моде, – была «Мадрас-Хаус», написанная и поставленная Харли Гренвилл-Баркером. Селфриджа бесконечно восхищал этот молодой ультрамодный драматург и продюсер, и Гарри покупал на все его постановки целые пачки билетов и распространял их среди своих сотрудников, которые вынуждены были идти, хотели они того или нет. Для Гренвилла-Баркера, чьи интригующие произведения часто вызывали у публики смешанную реакцию, щедрость Гарри являлась просто даром. Для сотрудников магазина – чем-то средним между благословением и проклятием.
К тому времени оборот магазина вырос; медленно, но верно, возрастала и прибыль: пятьдесят тысяч фунтов в 1912 году, сто четыре тысячи фунтов в 1913-м, сто тридцать одна тысяча в 1914-м. Селфридж, поспоривший с сэром Джоном Маскером, что сможет достичь своих финансовых целей, вскоре стал гордым обладателем нового «Роллс-Ройса». Шквальный огонь со стороны финансовых изданий стих. Вот как «Экономист» прокомментировал последние финансовые показатели: «Это не оглушительный успех, но бизнес идет в гору».
На утренних летучках новые идеи лились рекой. Появились подарочные сертификаты. Вялая утренняя торговля оживилась после введения специальных дополуденных скидок. Открылся отдел товаров для домашних животных, особое внимание в котором уделялось мопсам – любимым собакам Селфриджей. Во время солнечного затмения в 1912 году посетители могли наблюдать завораживающее зрелище из сада на крыше универмага. Хотя им выдали для защиты глаз очки с цветными стеклами, большинство предпочло наблюдать за отражением в прудах с рыбками. Роджер, кот, живущий в бойлерной, вероятно, интуитивно почуял рыбок и поднялся из подвала на крышу, преодолев шесть этажей, – и свалился оттуда на мостовую. Его кончину оплакивали тысячи лондонцев.