— Идем! — приказал Дрисколл и, подождав, чтобы Барнс поднялся, двинулся следом за ним.
Когда они догнали колонну, Гомес уже успел разделить группу — половина рассыпалась по ложбине, выбрав подходящие укрытия, и уже вела наблюдение, а остальные собрались в горловине узкого ущелья. Дрисколл подошел к Гомесу.
— Какая-нибудь активность наблюдается?
— Издали слышны моторы, а движения не вижу.
На противоположной стороне ложбины, всего в тридцати метрах от выставленного дозора, начинался естественный желоб, который, извиваясь, вел вверх по склону на плато. «Чертовски похоже на дело рук человеческих, — подумал Дрисколл, — но ведь эрозия на пару со временем делают самые причудливые штуки». А им сейчас и вовсе незачем было возмущаться или восхищаться таким сходством. Важно было лишь то, что этот природный пандус здорово облегчит последний отрезок их пути к месту посадки на вертолет.
— Петерсон, вызови «Клинок» и скажи, что мы готовы. И скажи, что здесь жарковато.
«Чинук» должен был барражировать где-то неподалеку в ожидании сигнала. Как это часто бывает в боевой обстановке, и особенно в Афганистане, места высадки и погрузки оказались не самыми удобными для десантной группы, частично из-за ландшафта местности, а частично — из-за особенностей конструкции «Чинука». Вертолет обладал множеством достоинств, мог поднять целую толпу на большую высоту, но для посадки «СН-47» требовалась просторная площадка. Место, на которое он должен был приземлиться сейчас, было ограничено с запада и юга ущельем и невысоким пригорком, причем все это находилось на расстоянии прицельного выстрела из винтовки.
— Клинок, это Серп! Прием!
— Серп, слушаю тебя.
— Готовы к погрузке. Ветер от трех до шести северный. Площадка подогрета, расположения и сил не знаем.
— Понял, повторяю, площадка подогрета. Отключаюсь на три минуты. — Впрочем, рация ожила уже через две минуты. — Серп, Клинок на связи. Обозначьте ваше место.
— Вас понял, ждите, — ответил Дрисколл и тут же вызвал Барнса: — Барнс, выставляй маяки.
— Понял, босс. Выкладываю голубой, желтый, красный.
В ложбине вспыхнули разноцветные палочки, проплыли в воздухе и засветились на плато. Дрисколл предпочел бы инфракрасный лазерный маяк S4, но так вышло, что им не удалось запастись.
— Клинок, это Серп! Я поставил голубой, желтый, красный, — сообщил Дрисколл.
— Вас понял. Вижу.
Наконец-то они услышали рокот громадных винтов «Чинука». А потом рация сообщила:
— Серп, это Клинок! Вижу посторонние автомобили в трехстах метрах к западу от вас. Приближаются. Разглядел два «УАЗа». Прием!
Вот дерьмо!
— Отставить «УАЗы», отставить. Обозначьте место посадки и идите по кругу.
Существовал еще один вариант — поджечь «УАЗы» с вертолета, но это было бы все равно, что дать сигнал «Мы здесь!» всем врагам, которые имелись в округе. У командира «Чинука» на этот случай имелся свой устав — «Правила применения силы», — но главными действующими лицами сейчас были рейнджеры, приказы должен был отдавать Дрисколл. То, что «УАЗы» не мчались сюда во весь опор, значило, что группа до сих пор не обнаружена. Пока что все складывалось удачно, и не было никакого смысла лишний раз испытывать судьбу.
— Понял, отставить, — повторил пилот.
Дрисколл вызвал Барнса.
— У нас гости с запада. Гаси огни. Всем лечь.
За спиной у него рейнджеры попадали на землю. Лишь после этого Дрисколл услышал двойной щелчок — подтверждение. Еще через несколько секунд две фигуры поспешно вскарабкались на плато. Светящиеся палочки погасли.
Ясно видимые фары «УАЗов» вдруг остановились. Дрисколл слышал не ослабленный глушителями (которых, вероятно, давно уже не было) гул моторов. Через долгих тридцать секунд двигатели взревели с новой силой, и машины двинулись вперед. На ходу они перестроились и теперь двигались развернутым строем, одна чуть сзади другой. «Плохой знак», — подумал Дрисколл. На походе «УАЗы» обычно движутся цепочкой. А разворачиваются лишь в том случае, если предвидят осложнения.
— Не обнаруживать себя! — приказал по радио Дрисколл рейнджерам. — Придурки затеяли охоту. — И вновь вызвал «Чинук». — Клинок, это Серп! Держитесь поблизости. Вы можете нам понадобиться.
— Понял.
Толкая перед собой конусы света, ревя моторами и рокоча шинами по камням, «УАЗы» неторопливо ехали по ложбине, пока не поравнялись с расщелиной, в которой прятались Дрисколл и его люди. Скрипнули тормоза. Передняя машина остановилась, вторая, тащившаяся футах в тридцати сзади, — тоже. В окне с пассажирской стороны вспыхнул фонарь, луч заплясал по стенам и остановился, нащупав вход в ущелье. «Проезжай дальше, придурок! — мысленно воскликнул Дрисколл. — Не на что тут смотреть!» Луч фонаря двинулся дальше, перешел на другую сторону ложбины, вонзился в противоположное ущелье, с минуту шарил в нем и погас. Передний «УАЗ» загремел разболтанной коробкой передач, взвыл мотором, тронулся с места и исчез из поля зрения Дрисколла.
— Кто-нибудь его видит? — спросил он по рации.
— Я вижу, — отозвался Барнс. — В пятидесяти метрах, движется на восток. Сто метров… Остановился.
Дрисколл вскочил и, пригнувшись, прокрался к горловине ущелья, держась вплотную к его стене, и, как только увидел остановившийся «УАЗ», растянулся на земле и принялся рассматривать машину сквозь очки ночного видения. Машина стояла с выключенным мотором и погашенными фарами. Несомненно устраивали засаду.
— Всем лежать и не шевелиться! — приказал Дрисколл своим и вызвал «Чинук». — Клинок, это Серп!
— Слушаю!
— Наши «УАЗы» заняли позицию перед восточным входом в ущелье.
— Видим их. Серп, предупреждаю, что у нас восемь минут до невозврата.
Восемь минут до момента принятия решения. Еще небольшая задержка сверх того, и у «Чинука» не останется горючего, чтобы вернуться на базу. Для рейнджеров работа на грани и за гранью риска — дело привычное, но бывают ситуации, когда излишний риск хочется послать подальше. Например, когда под угрозой оказывается возвращение домой.
— Понял! Займитесь «УАЗами». Что на колесах — все ваше.
— Есть, приступаю!
Мигая навигационными огнями, «Чинук» выплыл из-за края плато, накренился и пошел на запад вдоль ложбины. Дрисколл видел, как люковый стрелок ворочал пулеметом.
— Гомес, — проговорил он в рацию, — веди своих людей вверх по желобу.
— Есть, босс!
— Вижу цель, — сообщил пилот «Чинука», — приступаю!
Отсвет огня из многоствольного пулемета «Диллон М134» окрасил борт «Чинука» в оранжевый свет. Проход занял менее двух секунд, затем повторился, и еще раз, и, наконец, пилот доложил:
— Цели уничтожены. — За эти пять с небольшим секунд, при скорострельности три тысячи пуль в минуту, в «УАЗы» наверняка попало не менее двухсот пятидесяти 7,62-миллиметровых пуль. «Чинук» вернулся, боком пополз к обозначенной площадке, коснулся земли и откинул погрузочную рампу.
— Санта, мы на месте, — доложил Гомес.
— Понял, идем к вам.
Дрисколл отдал приказ, и снова, разбившись на пары, остававшаяся половина группы пересекла ложбину, перебегая, согнувшись, от камня к камню, дождалась, пока к ним присоединятся командир и Тейт, и поспешил к желобу.
— Цель! — услышал Дрисколл у себя в наушниках. Голос был незнакомый, вероятно, говорил кто-то из экипажа «Чинука». — По хвосту на семь часов!
Через плато с запада донеслось тарахтение «Калашниковых». В ответ защелкали «М-4».
Дрисколл и Тейт взбежали по желобу до самого верха и рухнули наземь, чтобы преодолеть оставшиеся несколько футов по-пластунски. В пятидесяти метрах впереди, и на краю ущелья, и на господствующей высоте сверкали огоньки выстрелов. Дрисколл прикинул, что стрелков было не менее трех дюжин. А в ложбине засверкали сразу четыре пары фар. «УАЗов» здесь хватало.
Голос Петерсона:
— РПГ, РПГ…
Справа что-то ярко сверкнуло. Возле «Чинука» взметнулся земляной фонтан.
— В стороны, в стороны! — рявкнул пилот, а потом сделал такое, чего Дрисколл не видел никогда в жизни — оторвал огромную машину от земли и, когда она зависла на высоте футов шести, начал плавно поворачивать ее, давая возможность стрелять люковому стрелку. — Пригнитесь! Пригнитесь! — «Диллон» изрыгнул огонь, накрыв очередью и край ущелья, и пригорок.
— Бежит! — раздался в наушниках Дрисколла голос, полузаглушенный грохотом пулемета. — К западу!
В свете трассирующих пуль «диллона» было видно, как пленник со скованными руками неверными шагами удалялся от «Чинука» в сторону обрыва.
— Санта, я возьму его, — пробормотал Тейт.
— Прикончи его.
«М-4» Тейта сухо щелкнула, и беглец рухнул. Треск автоматов ослабел и вскоре замер.
— Клинок, в ложбине еще четыре «УАЗа». В двухстах метрах и приближаются. От вас на три часа.
— Бежит! — раздался в наушниках Дрисколла голос, полузаглушенный грохотом пулемета. — К западу!
В свете трассирующих пуль «диллона» было видно, как пленник со скованными руками неверными шагами удалялся от «Чинука» в сторону обрыва.
— Санта, я возьму его, — пробормотал Тейт.
— Прикончи его.
«М-4» Тейта сухо щелкнула, и беглец рухнул. Треск автоматов ослабел и вскоре замер.
— Клинок, в ложбине еще четыре «УАЗа». В двухстах метрах и приближаются. От вас на три часа.
— Понял, — отозвался пилот, и «Чинук» снова повернулся. Снова загремел многоствольный пулемет. Стрельба продолжалась десять секунд. Пыль быстро отнесло в сторону, и стали видны четыре изуродованных машины.
— Проверить состав! — приказал Дрисколл. Ответа не последовало. — Проверить состав! — повторил он.
— Санта, двое убитых, двое раненых.
— Б…ь!
— Серп, — с подчеркнутым спокойствием, как показалось Дрисколлу, позвал пилот, — что вы скажете насчет того, чтобы влезть в автобус и отправиться домой, пока наше везение не кончилось?
Глава 09
Юрий Бекетов прожил в Санкт-Петербурге много лет и сотни раз ходил в темноте по его улицам, но нынешний был особенным, и понять причину этого можно было без особых размышлений. Богатство — допустим даже: предвкушение богатства, — меняет образ мыслей и зрительное восприятие. Тем более что это богатство было весьма необычным. Он гордился не деньгами как таковыми, а скорее тем применением, какое намеревался им найти. Не знал он только одного — имеется ли между тем и иным отношением настоящая разница, или это просто отговорка. В конце концов, если танцуешь с дьяволом — пусть даже ради очень серьезной цели, — все равно именно ты танцуешь именно с дьяволом, верно?
Из всех городов своей родной страны Юрий больше всего любил Санкт-Петербург. В его истории полностью воплотилась история всей страны. Город основал Петр Великий в 1703 г., во время Второй Северной войны против Швеции. Во время Первой мировой войны власти переименовали город в Петроград, решив, что его исконное название звучит слишком уж по-немецки. В 1924 г., через семь лет после большевистской революции и через несколько дней после смерти Владимира Ленина, он получил имя Ленинград. И, наконец, в 1991 г., с гибелью Советского Союза, его переименовали еще раз — вернули первое название — Санкт-Петербург.
«Санкт-Петербург, «капсула времени» русской истории. Неплохое название для книги», — подумал он. Жаль, что у него нет пристрастия к литературному творчеству. Цари, большевики, падение империи и, наконец, демократия, хотя, возможно, эта демократия имеет некоторый тоталитарный оттенок.
Эта ночь выдалась холодной, в ветвях деревьев посвистывал пронизывающий ветер с Невы. По асфальтовым и булыжным мостовым летели невидимые в темноте клочки мусора. Из глубины переулка донесся звон разбитого стекла и невнятная ругань. У какого-то бича кончилась водка, а может быть, пролил остатки. При всей своей любви к Санкт-Петербургу Юрий не мог не признать, что город давно миновал свой зенит. Как, впрочем, и вся страна.
Крах Союза сильно ударил по всем, но особенно сильно тряхнуло его бывшее место работы — КГБ, из которого теперь получились Федеральная служба безопасности (ФСБ) и Служба внешней разведки (СВР). Это были самые последние из длинного перечня названий, которые носили разведывательные службы России, начиная с ужасной аббревиатуры ЧК. Хотя, вполне возможно, что КГБ — Комитет государственной безопасности — был самым эффективным среди всех своих предшественников и наследников и наводил больше всех страха.
Перед тем как уйти в отставку с неполной пенсией (это случилось в 1993 году), Юрий принадлежал к самому избранному кругу — Управлению С — нелегальная разведка — 1-го Главного управления. Настоящие шпионы. Без дипломатического прикрытия, без возможности побежать и укрыться в посольстве, без гарантии того, что в случае провала тебя депортируют, зато с огромной вероятностью закончить жизнь в заграничной тюрьме. Он добился определенных успехов, но не сделал ничего такого, что вознесло бы его в стратосферу высших эшелонов КГБ, и потому в сорок пять лет он оказался на улицах Москвы без работы. Те навыки, которыми он владел, оставляли ему ограниченный выбор возможностей для начала новой карьеры — он мог податься либо в разведчики-контрактники, либо в охрану, либо в преступность. Он выбрал первое и открыл консультационную фирму по обслуживанию западных инвесторов, которые ордами нахлынули в Россию на первых порах становления постсоветской власти. Первыми своими успехами Юрий был в значительной части обязан «красной мафии» и ее крупнейшим «бригадам» — Солнцевской, Долгопрудненской и Измайловской братве, которые не теряли времени и раньше, чем инвесторы из-за рубежа, принялись кромсать впавшую в хаос российскую экономику. Конечно, «красная мафия» нисколько не задумывалась о таких тонких материях, как правила ведения дел. Зато американские и европейские инвесторы обращали на них слишком много внимания. Юрию такое положение было только на руку. Он снова занимался оперативной работой в своих собственных интересах. Вся разница между ним самим, мафией и уличными громилами состояла лишь в методах, которые каждый использовал для достижения своих целей. Метод Юрия был простым: охрана. Сохранить приезжему бизнесмену жизнь и не дать ему попасться в руки похитителей. Мелкие банды, слишком слабые для того, чтобы вести собственные хитроумные игры с «крышей» и вымогательством, имели обыкновение похищать хорошо одетых европейцев или американцев, останавливавшихся в лучших московских гостиницах, а потом присылали письма с требованиями, к которым прилагался то глаз, то палец руки или ноги, а то и что-нибудь похлеще. От местных малочисленных и не получавших даже свою смехотворную зарплату милиционеров толку было мало, а похищенных чаще убивали, чем отпускали восвояси. Иной раз, не дождавшись выкупа, а иной раз и дождавшись. У похитителей не было понятия чести. Один голый прагматизм.
Юрий нанимал своих бывших коллег по КГБ и сотрудников военизированных организаций, преимущественно бывших бойцов спецназа. Они, так же как и он, оказались в положении отверженных. Охрана заключалась в сопровождении клиентов на переговоры и обратно, обеспечении их возвращения домой в целости и сохранности. Прибыль получалась хорошая, но по мере роста московской экономики (как легальной, так и теневой) возрастала и стоимость жизни.
Хотя многие предприниматели, и Юрий среди них, зарабатывали такие деньги, о каких прежде и подумать не могли, им приходилось бессильно смотреть, как они утекают, словно вода сквозь пальцы, из-за шатаний неустойчивого рынка и стремительно растущей стоимости жизни. В том, что, как бы много ты ни зарабатывал, рост твоих доходов все равно отставал от роста цены на хлеб, была какая-то грустная ирония.
К концу девяностых Юрий заработал достаточно для того, чтобы трое его внуков могли обучаться в университете, но все же недостаточно для того, чтобы можно было уйти на покой и спокойно жить в уединенном коттедже на берегу Черного моря, о чем он мечтал добрых двадцать лет.
Новые возможности все же открывались, поначалу медленно, а непосредственно перед и особенно после событий 11 сентября — все чаще, почти регулярно. В то утро Америка осознала тот факт, который КГБ и многие разведывательные службы стран, не принадлежащих к западному миру, открыли уже давно: исламские фундаменталисты объявили войну США и их союзникам. К несчастью для Соединенных Штатов, за последние лет пять эти фундаменталисты превратились из полудиких, бестолковых безумцев (которыми их так часто изображали западные газеты) в хорошо обученных и организованных солдат, имеющих перед собой ясную цель. Еще хуже было то, что они поняли ценность разведывательных сетей, завербованных агентов, обеспечения надежной связи и прочие премудрости, которыми до самого недавнего времени пользовались только национальные разведывательные службы.
При всех своих достижениях и неизмеримых благах Америка являлась тем самым пресловутым колоссом, презрительно не замечающим летящие в него стрелы и камни. Сосредоточенным на воображаемых пушках, якобы имеющихся где-то за горизонтом. (Одиннадцатое Сентября в миниатюре, которые случаются редко, и почти лишены шанса быстро попасть на задние полосы «Нью-Йорк таймс» или в четвертьчасовые новости по кабельному телевидению «MSNBC» и «CNN».) Историки могут бесконечно спорить о том, была ли должна или могла ли американская разведка загодя услышать топот копыт приближавшегося теракта 9/11. Но эскалацию терроризма, безусловно, можно было отследить, связав первый взрыв в Международном торговом центре, случившийся в 1993 г., со взрывом посольства США в Кении в 1998 г. и подрывом эсминца ВМФ США «Коул» в 2000 г. Лишь ЦРУ считало все эти события разрозненными, а вот связанные между собой ячейки террористического подполья, которые их осуществляли, рассматривали их как сражения одной войны. И лишь после того, как война против США была во всеуслышание объявлена — словом и делом, — американская разведка сообразила, что все эти стрелы и камни, оказывается, игнорировать нельзя.