А потом появился цирюльник. Положил на лицо горячий компресс, чтобы облегчить бритье, и, как всегда, удалился. У него такая привычка – пока лицо «отдыхает», Ильяс пьет чай, но ровно через десять минут он войдет снова, снимет теплую марлю и начнет брить острым, как сабля мамлюка, лезвием. От тепла и спокойствия я расслабился и, кажется, заснул. Сквозь сон, сзади послышались шаги…. Внезапно мою голову обхватила чья-то сильная рука, и резко обожгло горло. Я открыл глаза и увидел, как прямо из меня бьет алый фонтан крови. Ниже подбородка, казалось, выросли жабры, разрезанная на шее кожа вывернулась наружу, а обжигающий воздух беспрепятственно входил в гортань, но все равно дышать было нечем. Моя голова безжизненно повисла и уже совсем не держалась. В агонии я сопротивлялся….
II
– Ох уж эта Россия. Паспорта делают на дорогущей бумаге. А чем она дороже, тем легче совершить подделку, – сокрушался заместитель начальника сыска Каширин. – Да разве это документ, если даже фотографической карточки в нем нет. А вот в Аргентине, там не только карточку клеят, а даже отпечаток большого пальца ставят. А тут – два разных паспорта у горемыки, и поди узнай, какой из них настоящий, а какой поддельный.
– Не только в Аргентине, но и в Бразилии, там владелец ставит еще и собственноручную подпись, – показывая теоретическую осведомленность, поддержал разговор высокий худой паренек, а, в общем, по должности совсем уже и не паренек, а лицо сугубо официальное, только вот сочетание фамилии с именем и отчеством всегда вызывало улыбку. А как тут не улыбнуться – Леечкин Цезарь Апполинарьевич – новый судебный следователь, недавно направленный в Ставрополь для доукомплектования штата. Теперь ему и приходилось отдуваться за всех коллег, постоянно выезжая на происшествия. От ежедневного недосыпания глаза у Леечкина были красными, что вкупе с растопыренными ушами и слегка вздернутым носом делало его чрезвычайно похожим на кролика. И вот перед этими уставшими очами, как раз напротив, сидел и ерзал на стуле, не находя себе места, расчесанный на прямой пробор зефирного вида коридорный Аркадий Касторкин. Комнатой для составления протоколов и допросов свидетелей служил небольшой кабинет, любезно предоставленный самим Иосифом Третьяковым. Рядом с ним располагалась каморка цирюльника, официально еще не арестованного, но уже охраняемого городовым.
– Ну-с, попрошу вас теперь внимательно прочитать протокол и собственноручно его подписать, – вежливо проговорил Леечкин, протягивая коридорному исписанный мелким, но хорошо разборчивым почерком лист бумаги.
– Я бы прочитал, кабы умел. Вы уж лучше, господин следователь, мне сами его огласите. А загогулину свою я как-нибудь нацарапаю, – благодушно признался в безграмотности Аркадий.
– Будь по-вашему, итак:
«Сегодня, мая месяца, двадцать пятого числа, одна тысяча девятьсот восьмого года, я приготовил семейный номер для господина, известного мне как Владлен Константинович Бескудников. В шесть часов пополудни означенный клиент зашел в комнату отдыха № 3, где уже был накрыт стол, сервированный из ресторана гостиницы «Гранд-Отель». Почти сразу за ним вошел другой господин, который также часто пользуется услугами нашей бани, – Понойотис Георгий Александрович. Примерно через двадцать минут он окликнул меня, попросил спичек, я дал ему коробок, он прикурил и покинул баню. Ровно в шесть тридцать я видел, как Ильяс – наш цирюльник – с приготовленными на специальном подносе предметами для бритья также вошел в комнату, которую заказал Владлен Константинович. Потом я был занят обслуживанием других клиентов. Приблизительно через десять-пятнадцать минут я столкнулся в коридоре с господином Поповым, который был испуган, заикался, ничего не мог толком произнести, только взмахнул руками и выбежал на улицу, оставляя каблуками следы, похожие на кровь. Пройдя по ним, я понял, что он вышел из банного номера господина Бескудникова. Я постучал в дверь, но мне никто не ответил. В это время по коридору проходил Ильяс, который тоже подошел к третьему номеру, открыл его, и мы увидели сидящего в кресле вышеназванного посетителя с перерезанным горлом. В луже крови валялась бритва Ильяса. На полу виднелись кровавые следы, оставленные подошвами обуви, как я полагаю, господина Попова. Показания написаны с моих слов, без принуждения. Достоверность подтверждаю собственноручной подписью», – монотонно протараторил следователь, поднимая вопросительный взгляд на Касторкина.
– Точно так-с. Готов поставить свой фамильный вензель, – сострил Аркашка и, взяв переданное Леечкиным стальное перо, с ребячьим азартом макнул его в чернильницу и начал старательно выводить подпись, шевеля при этом губами. Законченное творение представляло собой нечто среднее между нарисованным детской рукой солнышком и зигзагообразным забором, не считая расплывшейся в конце кляксы. Буквы русского алфавита в ней полностью отсутствовали. Явно довольный собой, Аркадий вопросительно посмотрел на следователя, ожидая его восхищенных отзывов.
– Замечательно, – усмехнулся названный в честь великого полководца молодой человек, – пока можете выйти и подождать в коридоре.
Не успел Касторкин встать со стула, как на пороге возникли два господина. В первом легко угадывался хозяин бани, а за ним присяжный поверенный Ардашев.
– Господа, я по собственной инициативе пригласил небезызвестного вам Клима Пантелеевича. К сожалению, репутация моего заведения после этого кошмарного убийства несколько пострадала, поэтому я, как никто другой, заинтересован в том, чтобы злоумышленник, который совершил сей дерзкий и кровавый шаг, был бы как можно скорей обнаружен и наказан. Надеюсь, господин Ардашев нам в этом поможет, – объяснил хозяин бани присутствие адвоката.
– Много наслышан о вас, уважаемый Клим Пантелеевич, только вот встречаться нам пока не доводилось. Разрешите представиться – Леечкин Цезарь Апполинарьевич, судебный следователь, – протягивая руку, произнес молодой человек.
– Вот и познакомились, – отвечая на рукопожатие, приветливо проговорил отставной коллежский советник.
Заместитель начальника сыскного отделения засвидетельствовал свое почтение вошедшему едва заметным кивком головы и, отчего-то смутившись, судорожно полез в карман за портсигаром.
Но в дверь опять постучали, и, не дожидаясь приглашения, в комнату вошел уже другой присяжный поверенный по фамилии Шмидт, а за ним… банкир Попов.
– Батюшки светы! Каки дороги гости к нам пожаловали, – нарочито коверкая слова на простонародный манер, воскликнул Каширин. – Вот Цезарь Апполинаревич, действие первое – адвокат Шмидт нам с вами докажет, что господина Попова здесь вообще не было, а все это Аркашкины пьяные видения. А во втором акте мы узнаем, что горло коммерсанту перерезала залетевшая в форточку крылатая рыба-пила. Так что она и есть настоящая виновница убийства, – ехидно сострил полицейский, и ядовитая усмешка скривила его и без того неприглядную физиономию.
– Дабы рассеять возможные сомнения, пусть сам Матвей Петрович вам и поведает обо всех причинах нахождения его в этом заведении. Я лишь попрошу вас, господин следователь, незамедлительно провести допрос этого уважаемого господина. А моя функция на этом выполнена, поскольку российский закон, к сожалению, не дает присяжному поверенному права участия в следственном процессе. Смею надеяться, что когда-нибудь и этот пережиток прошлого отменят. Позвольте, господа, откланяться, – с этими словами Генрих Карлович покинул кабинет, не обращая внимания на едкую иронию сыщика.
– Не волнуйтесь, обязательно допросим, ведь это есть моя первейшая обязанность, – согласился Леечкин, приглашая банкира занять место напротив.
– Господа, обстоятельства, о которых я вам расскажу, носят сугубо личный характер, поэтому я убедительно вас прошу не разглашать эти сведения, – волнуясь, начал излагать обстоятельства своего появления банкир, – дело в том, что сегодня, во время ежедневной послеобеденной прогулки по Воронцовской роще ко мне подбежал какой-то сорванец, сунул вот эту записку и скрылся, – Матвей Петрович протянул Леечкину часть листа в косую линию, вырванного из обычной ученической тетради, с текстом, написанным карандашом и печатными буквами: «Вечером, без четверти семь, твоя жена будет в третьем номере Третьяковской бани со своим любовником. Не веришь – убедись сам. Доброжелатель». Попов продолжал: – Не буду утомлять вас описанием своих душевных переживаний. Конечно, ожидание доставляло мне боль, но я дождался означенного в анонимном послании времени и просто ворвался в комнату под номером три, где и увидел неожиданную страшную картину: в деревянном кресле, под окровавленной простынею сидел человек с перерезанным горлом, – тараторил управляющий банком, нервно потирая левой рукой шею, как будто убеждаясь, что она цела и невредима. – В убитом я узнал господина Бескудникова, с которым мы не так давно встречались на журфиксе у господина Понойотиса примерно месяц тому назад. От кошмарного зрелища я растерялся и случайно стал в лужу крови, и, выскочив в коридор, наследил, и вдобавок столкнулся со служащим бани. Только на улице я пришел в себя и попытался трезво оценить происходящее. Мне, к сожалению, стало ясно, что подозрение в убийстве может упасть на меня. По этой причине я решил сразу же обратиться к Генриху Карловичу за адвокатской помощью. По его совету и вместе с ним я вернулся назад. Вот, собственно, и все, – несмотря на теплый майский день, банкира била мелкая нервная дрожь, придававшая его словам ощущение правдивости.
– Ну вот, что я вам говорил, господин следователь? Еще минуту назад все было ясно как божий день, оставалось только отрядить за ним городового и арестовать. Зато теперь тумана напустили столько, что и не знаешь, на кого кандалы примерять, – сокрушался Антон Филаретович.
– Скажите, вы были именно в этой одежде, когда вошли в комнату, где находился убитый? – задал вопрос Ардашев.
– Разумеется. Вот прямо так и зашел, – подобострастно ответил банкир.
– Нет ли на вашей одежде следов крови? – поинтересовался Леечкин.
– Вот, пожалуйста, осмотрите костюм, если это необходимо, – произнес Попов и, с готовностью скинув пиджак, положил его на стол, оставшись в голубой сорочке.
Следователь достал из кожаного чехла большую лупу и принялся скрупулезно, дюйм за дюймом исследовать ткань. Закончив, передал пиджак хозяину.
– А господина Понойотиса вы, случайно, не встретили, когда выходили из бани? – внес свою лепту в допрос Каширин.
– Нет, нет. Увидев труп, я был настолько испуган, что никого и ничего не заметил. А Понойотис мне встретился еще до того, как я зашел в баню. Он выходил из ворот с перекинутым через руку пиджаком и проследовал мимо. Грешным делом я подумал, что, может быть, он и есть любовник моей жены, – добродушно ответил Матвей Петрович.
Получив разрешение на осмотр места происшествия, Ардашев направился в злосчастный, так называемый семейный номер. В комнате отдыха № 3 с шипением, озаряя стены белыми вспышками, – в металлической тарелке горел насыпанный горкой магний – щелкал затвором фотоаппарата Бертильона штатный полицейский фотограф, а приглашенный для осмотра врач из городской больницы внимательно описывал характер нанесенных покойнику ран.
– Непонятно только, для чего убийца разрезал мышцы на запястье правой руки. Если бы он это сделал вначале, тогда можно было бы предположить, что жертву пытали. Однако, судя по имеющимся характерным признакам, рука убитого уже была залита кровью из нарушенной сонной артерии, и только потом на ней зачем-то перерезали сухожилия, – делился размышлениями доктор.
Клим Пантелеевич распахнул шкафчик для одежды, внимательно оглядел висевший на деревянной вешалке пиджак темного цвета, зачем-то вывернул наизнанку боковые карманы, осмотрел их, вышел. В коридоре, лицом к стене, на коленях стоял Ильяс. Бородобрей согнул перед собой руки и с отрешенным видом чуть заметно шевелил губами. Рядом, на ступеньках лестницы, ведущей на мансарду, сидел и курил его страж, задумчиво глядя в проем проходной двери на внутренний двор. Блюститель порядка не обращал никакого внимания на молящегося, но встал, пропуская наверх адвоката. Скрипучие ступени закончились, и, оказавшись на небольшой лестничной площадке, Клим Пантелеевич огляделся, достал носовой платок, провел им по пыльным перилам, осмотрел и, спустившись вниз, вернулся в комнату, где следователь и управляющий банком уже довершали составление протокола.
Почти все формальности были выполнены, но Леечкин никак не мог принять окончательное решение – арестовывать банкира или нет. И даже выученные наизусть лекции по криминалистике господина Рейса не давали нужного ответа. «С одной стороны, получается, что Попов мог совершить преступление на почве ревности, – рассуждал следователь, – а с другой – убить таким способом и не запачкать свой костюм практически невозможно. Опять же этот грек. Касторкин видел, как он выходил из бани, попросив прикурить. В то же время Попов столкнулся с Понойотисом, который в тот момент уже выходил из ворот. Стало быть, он вернулся назад? Зачем?» На помощь пришла восточная мудрость, вовремя всплывшая в памяти: «Если не знаешь, куда идти, – остановись. Время подскажет».
– Ну а теперь, Антон Филаретович, попрошу вас доставить сюда господина Понойотиса. После чего я доложу руководству о проведенном мною расследовании, и тогда уже пусть мой начальник самостоятельно принимает решение касательно Ильяса, Матвея Петровича и, возможно, Понойотиса.
– Я вашего Кошкидько знаю не первый год, – вмешался Каширин, – арестует он этого грека, как пить дать. Так что лучше не тянуть. Все это они вместе с Ильясом и провернули. Вы только посмотрите на этого абрека – все доказательства, как говорит наш Ефим Андреевич, «на лице у него опечатаны и каторгой клеймены». Да и банкира тоже, для порядка, не мешало бы на месяцок-другой в тюремный замок определить. Пусть сердешный посидит, успокоится, а то – смотри какой нервный! – дрожит как осиновый лист. А мы покудова не спеша с вами разберемся, за какие грехи они негоцианта этого, как закладного барана, прирезали.
От таких речей Попов побледнел и от безысходности закрыл лицо руками. Цезарь Апполинарьевич никак не отреагировал на предложение сыщика, и Каширину ничего не оставалось, как направиться исполнять поручение.
Визит богатого грека не заставил себя ждать. Войдя в кабинет следом за полицейским, господин Понойотис сел на предложенный ему стул, вальяжно закинул ногу за ногу и, не испрашивая разрешения, стал раскуривать дорогую сигару марки «Рамон Алоньес», о чем свидетельствовал герб испанской королевской фамилии на ее ярлыке.
Ослепительно белый костюм придавал внешности одного из богатейших купцов города особый шик и в то же время некоторую строгость.
– Господин Понойотис, как вы знаете, несколько часов назад здесь было совершено убийство. Последним, с кем встречался погибший, были вы, поэтому прошу вас и рассказать нам подробно о встрече с покойным, – макая перо в чернильницу из темного стекла, приготовился записывать показания следователь.
– Да нет в этом никакого секрета. Жаль его, конечно, но, сказать по правде, дрянь был человечишка. Про таких говорят: «Семь верст до небес и все лесом» – персона мутная и лживая. С месяц назад он предложил мне купить векселя «Северо-Кавказского сельскохозяйственного банка» со сроком погашения на пятнадцатое сентября этого года, всего за две трети их номинальной стоимости, но на условиях моей полной авансовой оплаты. Сделку просил хранить в тайне. Я передал ему сто тысяч рублей наличными, но бумаг так и не видел. Бескудников умолял подождать еще неделю, объясняя это тем, что векселя находятся в залоге и под них он взял на время для биржевой игры очень выгодные процентные бумаги. По его словам, в ближайшее время он должен был провести ряд удачных маклерских операций и, вернув процентные бумаги обратно владельцу, смог бы получить заложенные векселя «Северо-Кавказского сельскохозяйственного банка», которые предназначались мне. А потом, когда я узнал, что он уговорил пол-Ставрополя купить ничем не обеспеченные акции Армавиро-Туапсинской железной дороги, я потребовал вернуть мне либо векселя, либо деньги. Он же опять упрашивал меня дать ему время до сегодняшнего дня. Я позвонил ему около пятнадцати часов, и он назначил мне встречу. Собственно говоря, он снова выпрашивал отсрочку, но уже на других условиях. За вынужденную задержку Бескудников обещал мне передать большее количество векселей, чем мы договаривались, но под ту же сумму. Таким образом, выходило, что я покупал их уже почти за половину реальной стоимости. Согласитесь, господа, глупо было бы с моей стороны не согласиться на такие, с позволения сказать, шоколадные условия. Но выслушивать дальше его клятвенные обещания мне было неинтересно. И я ушел, – Понойотис снова стал раскуривать потухшую сигару.
– А для чего вы вернулись назад? – не удержавшись, выпалил Каширин.
– Вам и это известно? – нисколько не растерявшись, удивленно вскинул густые черные брови грек. – Извольте, я поясню. Мой человек во дворе ждал, пока Бескудников выйдет из бани, чтобы неотлучно следовать за ним. Видите ли, когда на кону стоят сто тысяч рублей, то, естественно, вы хотите свести возможные риски к минимуму. Но меня одолевало смутное предчувствие, что этот субъект может попытаться исчезнуть. Уж больно он был спокоен во время нашего разговора, а на его лице читалась едва заметная, легкая усмешка. Поэтому я и вернулся через ворота, чтобы дать своему порученцу указание не спускать с него глаз. А в случае его неожиданного отъезда немедленно известить меня, – глотая ароматный сигарный дым, пояснял делец.
– Мы должны немедленно допросить этого вашего сообщника! – опять вмешался в допрос сыщик.
– Пожалуйста. В любое время. Только это никакой не сообщник, а мой приказчик Лаврентий. Думаю, господа, вам понятно, что убивать Бескудникова мне было просто невыгодно.
«Вот уж, действительно, ситуация. А решать все равно мне. Ошибешься с арестом – конец карьере. Прощай следующий классный чин. Придется остановиться на самом простом варианте», – мысленно рассуждал следователь.
– Ну что ж, я думаю, все свободны, за исключением цирюльника. Его все-таки придется задержать, – не сказал, а выдохнул с некоторым сожалением Леечкин.
– Извините, Цезарь Апполинарьевич, но я думаю, что в таком случае мы совершим непростительную ошибку, оставив настоящего преступника на свободе, – изрек Ардашев, открывая любимое монпансье.