Израиль, изначально созданный как еврейское демократическое государство, сохранил в действии турецкое и британское законодательства, касающиеся общинного судопроизводства. Арабы-мусульмане, арабы-христиане, представители других христианских общин, черкесы, друзы, бедуины и самаритяне пользуются равными избирательными правами с евреями, их депутаты представлены в парламенте, в том числе арабское население – тремя собственными партиями (исламисты, коммунисты и националисты). Арабы-мусульмане освобождены от призыва в армию (некоторые проходят военную или альтернативную службу добровольцами). Христиане, бедуины и евреи-ортодоксы служат на добровольной основе, представители остальных категорий населения – по призыву. Изначально израильские партии были созданы в Восточной Европе, и особенности их функционирования восходят к восточноевропейской политической практике конца ХIХ – начала ХХ века. В Израиле число их пополнилось секторальными партиями, защищающими интересы отдельных общин или групп, сформированных по тому или иному принципу: восточных традиционалистов, пенсионеров, антиклерикалов, поселенцев, левого истеблишмента, ультралевых интеллектуалов, etc. Большое число партий формируется вокруг политических лидеров и исчезает немедленно после их ухода с политической сцены. Многие мелкие партии не проходят электоральный барьер. Характерной чертой израильской демократии является значительное число фракций в парламенте – Кнессете, низкий уровень партийной дисциплины, ставшие практикой правительственные кризисы и следующие за ними досрочные парламентские выборы, а также политические скандалы на высшем уровне, включая отставку президентов страны. Постоянно действующим фактором внутренней и внешней политики являются отношения с палестинским населением территорий, взятых Израилем под контроль после победы в войне 1967 г.
Политическая система Израиля практически исключает возможность военных путчей, переворотов, прихода к власти военной хунты или самого ее формирования. Риск политических убийств минимизирован: один прецедент в догосударственный период (убийство Арлозорова) и один – на протяжении всей истории государства (убийство Рабина) позволяют это утверждать. Период доминирования левых социалистических и коммунистических партий в парламенте и правительстве продлился с 1948 по 1977 год. На протяжении всего последующего периода левый лагерь терял позиции в пользу правого. Неустойчивый баланс между крупными политическими блоками использовали, особенно в период прямых выборов премьер-министра в конце 90-х годов, мелкие партии, поддерживающие ту или иную из крупных фракций при формировании правящей коалиции в собственных интересах. Арабские партии поддерживали левый лагерь «снаружи», не входя в правительство. Политическая ниша левого лагеря в настоящее время в результате политической борьбы начала 2000-х годов занята выходцами из правого лагеря, потерпевшими поражение во внутрипартийной борьбе. Собственно левые партии сходят с политической арены и маргинализируются. Усиление правого лагеря в настоящее время привело к его абсолютному доминированию в парламенте и формированию правоцентристской коалиции. В то же время левые круги сохраняют значительное влияние в университетах, прессе и доминируют в юридической системе, в частности в прокуратуре и влиятельном судебном корпусе. Исключительно высокий уровень политической активности таких институтов, как Высший суд справедливости – БАГАЦ, и таких чиновников, как юридический советник правительства и государственный контролер, которые часто принимают решения, парализующие работу правительства и законодательную деятельность парламента, в 1990—2000-е годы вызвал характерные для Израиля дискуссии на тему «Кто контролирует государственного контролера?».
Характерно, что, в то время как в арабском мире, в том числе соседних с Израилем странах, в рамках «арабской весны» рушились правящие режимы и шли уличные столкновения с армией и полицией, волнений в арабском секторе Израиля и на территориях не происходило. Организованные левыми партиями протесты имели ограниченный ненасильственный характер, сопровождаясь экономическими требованиями – как и в Европе. Тесные отношения Израиля с США и странами ЕС позволяют предположить дальнейшую вестернизацию системы правления, принятой в этой стране, – точнее, ее американизацию. Усиление давления на Израиль со стороны ООН и левого международного истеблишмента по вопросам его отношений с палестинцами, при явной недоговороспособности руководства ПНА, провоцирует усиление еврейского характера государства, хотя уровень демократических прав меньшинств в нем по-прежнему соответствует европейским, а не ближневосточным нормам. Развязанная против Израиля в этой связи международная кампания по обвинению в расизме имеет мало общего с действительностью – речь идет лишь о введении в Израиле стандартных правил защиты государства и его противодействии проявлениям анархии и антигосударственной деятельности граждан страны.
Перечисленные ниже особенности республиканских режимов исламских стран БСВ заставляют усомниться в известной максиме Уинстона Черчилля по поводу того, что демократия при всех ее недостатках – лучшее из известных человечеству государственных устройств. Разумеется, можно списать происходящее в этой части света на «неготовность» исламского мира к демократии, как это часто делают его критики, не понимая той простой истины, что демократия – не более чем способ голосования, но никак не панацея от болезней общества. Ее несомненными плюсами являются механизмы получения и передачи элитой властных полномочий. Первый оставляет электорат в приятном заблуждении по поводу своей значимости – баранов все равно стригут, а иногда и употребляют на шашлык, но с сохранением у них самоуважения и оптимизма в отношении будущего. Второй позволяет покинуть властные пенаты в заранее установленный срок живым, сохраняя привилегии и перспективу синекуры с возможностью вернуться во властные институты на другой (Ширак, Путин) или, спустя определенное время, тот же самый (Черчилль, Бен-Гурион и опять-таки Путин) пост. Разумеется, существует риск импичмента, однако и в этом редком случае отрешение носителя высшей власти от полномочий не сопровождается его встречей с гильотиной или расстрельной командой.
Демократия, однако, отнюдь не гарантирует прихода к власти честных, справедливых и порядочных людей да и не ставит перед собой такой задачи. Отсутствие социального равенства, кумовство, популизм, некомпетентность и коррупция – неотъемлемая часть демократии. Все то, что служит предметом критики в других устройствах государства и общества, присутствует и в демократических республиках, но в завуалированном виде и более привлекательной упаковке. Ближневосточная демократия и ближневосточные республики, при всем формальном сходстве властных институций и их наименований с республиками западными, несут на себе отпечаток того общества и тех общественных отношений, которые сложились в регионе в результате его исторического развития. Именно поэтому республиканские режимы БСВ столь часто напоминают имитацию того, что называется республикой в современном вестернизированном мире. Трайбализм, правящие на протяжении десятилетий авторитарные лидеры и диктаторы, религиозный фактор – в его современном политико-исламистском варианте, притеснения меньшинств и, за редкими исключениями, ограничения в правах женщин – такие же характерные черты местных республик, как соблюдение прав человека и особенно – прав меньшинств на Западе.
История политических систем, доминирующих в западном мире, насчитывает два с половиной тысячелетия развития. В основу этих систем легли греческие полисы и римская республика, античная риторика и философия, римское право и законы варварских королевств, христианская мораль и этика, конкуренция церкви и государства, бюргерское право и аристократические кодексы поведения. Западную демократию взрастили права цехов и городов, непрерывно действующие на протяжении столетий парламенты, профсоюзы и религиозные автономии, протестантская этика и секуляризм, феминизм и права сексуальных меньшинств, и много что еще. Равно как – религиозные войны, преследования инакомыслящих, погромы, две мировые войны, национализм, фашизм и этнические чистки, включая еврейский Холокост. И – время, сотни и тысячи лет развития базовых институтов. Демократические институты на современном Ближнем и Среднем Востоке или пытаются втиснуть местные традиции сдержек и противовесов в прокрустово ложе копируемых извне институтов, или игнорировать, ослабить и даже уничтожить эти традиции. В первом случае теоретически идентичные принятым в современном мире формам государственного устройства структуры стран БСВ представляют собой на деле традиционные общественные институты в новом обличье. Во втором эти институты на какое-то время переходят в подполье, а затем постепенно «прорастают» во власть или полностью подчиняют ее себе. Именно так поступила правящая ПСР в Турции. Альтернатива – взрывное изменение характера власти, что и произошло в ходе Исламской революции 1979 г. в Иране. После чего начинается новый цикл эволюции государственного устройства, как правило, на основе исламских норм и местных обычаев.
«Арабская весна» оказалась неожиданностью для европейских и американских политиков, политологов и журналистов. Первоначальная растерянность сменилась рекомендациями лидерам стран, охваченных волнениями, не подавлять протестные выступления силой, не ограничивать свободу доступа к информации, не пресекать «демократизации» правящих режимов, прислушаться к голосу масс и прочими типовыми советами, чрезвычайно полезными для всех к ним причастных, кроме тех, кому они были адресованы. Популистская демократическая риторика западных лидеров, не понимающих, что именно происходит в регионе, и не способных повлиять на эти события, но искренне уверенных в обратном, была вскоре дополнена действиями. Арест счетов и отказ в приеме свергнутых президентов, прямая военная и финансовая поддержка антиправительственных выступлений в Ливии и косвенная в Сирии резко контрастировали с демонстративным молчанием в отношении подавления интервенционным корпусом ССАГПЗ шиитских волнений на Бахрейне и чрезвычайно осторожными комментариями в отношении ситуации в Йемене. Беспричинные надежды на то, что главное, чего хотят протестующие в арабских странах, – это установление там демократии западного типа, как лучшего из известных государственных устройств, говорят не столько о реальной ситуации в арабском мире, сколько о профессиональном и интеллектуальном уровне западных экспертов. Возможно, сказалась своеобразная «классовая солидарность»: чем более образованно и информированно на БСВ местное население, тем менее оно лояльно правящему режиму. Это общее правило в полной мере сыграло свою роль в 2011 г. в рамках «арабской весны».
Между тем верхушечные перевороты в Тунисе и Египте, в ходе которых верховные правители были свергнуты недовольной ими частью элиты, которая использовала в своих целях протестовавшую против бюрократии и коррупции «твиттерную молодежь», люмпенизированные слои общества и консервативных мусульман, открыли дорогу к власти исламистам, а не демократам западного типа. Ситуация в Ливии и тем более Сирии также имела мало отношения к демократии: правящая власть в этих странах может быть жесткой – или никакой. Разумеется, подавление волнений присущими местным режимам методами невозможно без жертв – тем меньших, чем быстрее эти волнения подавляются. Однако падение режимов вызывает неизмеримо большее число жертв и почти неизбежный распад не устоявших перед сочетанием внешнего и внутреннего давления государств, без малейшего шанса на демократические изменения в том виде, которое в это понятие вкладывает Запад.
Ни Афганистан, ни Ирак так и не стали уроками для Вашингтона и Брюсселя. Впрочем, современная политическая элита Запада не извлекает уроков даже из собственной истории. Простое понимание того, что Сократ в Афинах был отравлен по итогам демократического голосования и Гитлер в Германии пришел к власти демократическим путем, отсутствует у тех, для кого «право народа свергнуть тирана» является догмой, равноценной Святому Писанию. Как правило, на современном БСВ те, кто свергает авторитарных лидеров, служат инструментом для прихода к власти диктаторов не лучших, чем те, кто отрешен от власти. Вариант – военная хунта с большим или меньшим влиянием племенной элиты или исламская бюрократия. Последняя во многом напоминает социалистические авторитарные режимы ХХ века. Разница между Коминтерном и «Аль-Каидой», нацистами и партией БААС, большевиками и «Братьями-мусульманами», советским Политбюро и иранским Советом по целесообразности гораздо меньше, чем представляется на первый взгляд. Тем более что у истоков многих политических партий, идеологических доктрин и средств массовой информации исламского и в первую очередь арабского мира стояли беженцы из Третьего рейха или советники из СССР – а иногда и те, и другие. Что, вместе с местными традициями, сформировало в регионе гремучую смесь, уцелеть в которой западный либерализм не имел ни малейших шансов. Термин «исламофашизм» в отношении Ближнего и Среднего Востока возник не случайно. История переворотов, путчей и диктатур в местных «республиках», напоминающая смену хунт в странах Латинской Америки с таким же, как и на БСВ, влиянием левых и национал-социалистических идей, но без доминирующего в ближневосточном обществе ислама, говорит сама за себя.
Мавритания с ее двухпалатным парламентом получила независимость в 1960 г., став исламской республикой. 17 лет правления ее первого лидера окончились серией военных переворотов – в 1978, 1979, 1984 годах. Затем страна прошла сравнительно стабильный период правления полковника ульд Тайи на протяжении 21 года и перевороты в 2007 и 2008 годах.
Алжир ликвидировал французское владычество в 1962 г. и оказался под контролем Фронта национального освобождения и Ахмеда Бен Беллы, которого в 1965 г. сверг Хуари Бумедьен с его однопартийной системой и ориентацией на социализм. После смерти Бумедьена в 1979 г. страну возглавил Шадли Бенджедид, правивший до 1991 г., когда армия отстранила его от власти. Военное положение и отмена результатов выборов, в итоге которых власть должна была перейти в руки исламистов, привели к гражданской войне 1992–1999 годов, окончившейся с приходом на президентский пост Абдельазиза Бутефлики. Итогом стало хрупкое перемирие, введение многопартийной системы и работающий парламент – но с 2008 г. количество президентских сроков не ограничено, а гражданская война может вспыхнуть в любой момент.
Тунис получил независимость в 1956 г. под руководством Хабиба Бургибы – пожизненного президента, который ввел многопартийность, учредил парламент, светские суды, отменил многоженство, – и был смещен в 1987 г. Зин эль-Абидином Бен Али. С 2002 г. возрастной ценз кандидата в президенты и число сроков его правления были отменены, но 14 января 2011 г. президент бежал из страны, а политическая ситуация в Тунисе балансирует на грани хаоса. Пока что исламисты стали лидирующей политической силой в парламенте.
В Египте монархия была свергнута в 1952 г., и с 1953 г. страна стала республикой во главе с президентом Мохаммедом Нагибом, которого в 1954 г. сменил Гамаль Абдель Насер, с 1958 по 1961 г. руководивший Объединенной Арабской Республикой (ОАР), в состав которой помимо Египта входила Сирия. Смерть Насера в 1970 г. привела к власти Анвара Садата, а убийство Садата в 1981 г. – Хосни Мубарака, занимавшего президентский пост вплоть до отставки 11 февраля 2011 г., после которой он был отдан под суд Высшим военным советом. Завоевание парламентским путем власти в Египте является основной целью исламистов всего арабского мира, от «Братьев-мусульман» до «Аль-Каиды», и эти печальные для будущего страны перспективы достаточно реальны.
Первым президентом Сирии, независимой с 1946 г., был Шукри аль-Куатли, правительство которого было свергнуто военными в 1949 г. За следующие два десятка лет Сирия пережила 22 военных переворота. В 1970 г. власть взяла Партия арабского социалистического возрождения (БААС) во главе с Хафезом аль-Асадом, правившим до своей смерти в 2000 г., после чего президентом стал его сын Башар аль-Асад, ради чего пришлось менять национальное законодательство. Сирийский президент де-факто контролирует судебную, законодательную (Меджлис аш-Шааб) и исполнительную власть. Массовые антипрезидентские волнения 2011 г. заставили его, параллельно с их подавлением, предложить реформы. Однако обновление власти запоздало, действия по подавлению антиправительственных выступлений сочетали жестокость и неуверенность, а внешняя антиасадовская коалиция включила страны Запада, Турцию, Саудовскую Аравию, Катар и другие страны ССАГПЗ. На период написания данной книги правительство в Дамаске еще удерживало власть, однако страна балансировала на грани смещения режима и вероятного после этого распада на отдельные этноконфессиональные анклавы.
Эритрея – республика, президент которой теоретически должен избираться парламентом на 5 лет, на практике с 1993 г. управляется Исайасом Афеворки, который правил ею без выборов и прочих формальностей во главе единственной в стране легальной партии – Народного фронта за демократию и справедливость. Правда, в 1997 г. в рамках развития республиканских институтов были назначены 150 депутатов эритрейской Национальной ассамблеи. В 2002 г. в ходе регистрации религиозных объединений официальный статус в государстве получили мусульмане, приверженцы римско-католической, эритрейской православной и евангелической (лютеранской) церквей. Все прочие общины оказались вне закона – особенно не повезло пятидесятникам и свидетелям Иеговы, которых преследуют и население, и власти.
Джибути – президентская республика с 1977 г., единственной партией в которой с 1981 г. является Народное объединение за прогресс. Политическая жизнь в стране определяется борьбой за власть племен афаров и исса.
Турция – первое государство БСВ, где в 1923 г. республика, во главе которой встал генерал Мустафа Кемаль (Ататюрк), сменила монархию, на протяжении 80 лет управлялось коррумпированными гражданскими правительствами и военными, регулярно совершавшими государственные перевороты, в том числе в 80–90-х годах. В 2003 г. к власти пришла Партия справедливости и развития, ограничившая всевластие армии. Открытая дискриминация национальных (в первую очередь курдов) и религиозных меньшинств в этой стране сочетается с реально работающим парламентом – Великим национальным собранием Турции, действенной судебной системой и активными средствами массовой информации. При этом продвижение к демократии в турецком варианте означает сворачивание секуляризма, постепенную – «мягкую» исламизацию и рост великодержавных настроений в элите и обществе. Реставрация роли ислама на государственном уровне означает постепенное возвращение этой страны к роли лидера суннитского мира, которым она была в период Османской империи, когда турецкие султаны занимали место и исполняли функции повелителя правоверных – Халифа. Только такой сценарий может объяснить деятельность на внешнеполитической арене турецкого премьер-министра Реджепа Тайипа Эрдогана, демонстрирующего амбиции, не сопоставимые с реальной ролью Турции не только в регионе, но и на мировом уровне.