На следующий день Саша, похоже, дома не ночевал, а еще на следующий позвонил и пригласил нас с Варькой ужинать в ресторан и там, между делом, обмолвился:
— Один человек просит продать ему мою квартиру…
— Ты продаешь свою квартиру в Митино? — Я не очень удивилась, он уже не раз говорил об этом и при этом делал каждые два года там ремонт. — И сразу начинаем ремонт нашей новой квартиры? Звонить архитекторам? Я сама, кстати, нарисовала кое-что, хочешь посмотреть, у меня вот тут в сумке чертежи…
— М-м-м… ремонт, да-а… вполне вероятно… Но мне нужна еще квартира в центре, чтобы я вечером мог упасть на диван, выпить пива и уснуть не через два с половиной часа после работы, промучившись по всем пробкам, а через двадцать минут. Вышел из банка, прогулялся пешочком, поднялся на второй этаж…
— То есть ты уже нашел такую квартиру?
— Ну, в общем да…
— А… — Я не сразу могла сформулировать весь свой протест в какой-нибудь внятный вопрос. — Но… мы же собирались… хотели жить вместе?
— А мы и хотим жить вместе. Разве что-то изменилось, оттого что я иногда — подчеркиваю, иногда! — буду оставаться на ночь в своей личной квартире в центре?
— Сколько там будет комнат?
— Три, — четко ответил Саша и показал мне на пальцах. — Айн, цвай, драй! Ферштейн?
— Зачем тебе так много? — Я понимала, что раунд длиной в последние полтора года проигран с разгромным счетом, но все-таки продолжала. Надо было понять, что происходит, раз сегодня он готов отвечать на вопросы. Это большая редкость.
— Ну… — Саша улыбнулся, — чтобы вы могли с Варькой приезжать ко мне в гости… иногда… на воскресенье… как сейчас приезжаете в Митино и на дачу.
— А как же наша новая… ну то есть… эта огромная квартира, где мы собирались… собирались жить? Ты, что продал ее? Ты не будешь ее ремонтировать?
— Буду, только не все сразу. Я же не граблю банки, я просто ими управляю. И потом… Мне что-то этот дом перестал нравиться. Охрана там паршивая… и будем мы там самые богатые, что очень плохо — на Варьку кто-нибудь глаз положит, как на хороший источник заработать, у папочки денег много…
— Господи… ты о таком думаешь?
— А ты нет? Плохо… — Он не шутил, он отчего-то злился. — Кстати, дальше по Хорошевке еще дом строится, прямо у Серебряного Бора — красота… там будут нормальные квартиры… Метров по триста. Вот там, наверное, будет получше. Нормальный комфорт. Всем нам удобнее. Ну, ты понимаешь. Что мы будем ютиться, в самом деле!
Я смотрела на него и пыталась понять — верит ли он сам в то, что говорит.
— Саша… Тот дом когда еще построят! Там яму для фундамента только роют… А я хочу жить сегодня, ну завтра, по крайней мере! Ты же сам это говорил. И потом, я ведь буду с малышом, надо жить в отремонтированной квартире, а не носиться с бригадами маляров и штукатуров…
— Лен, ведь не получается же у тебя… И не надо.
Я посмотрела на Варю, которая, как обычно, вынужденно присутствовала при всех наших разговорах. Варя внимательно смотрела на Сашу, который за этот год приучил ее к мысли о «братике». «Или сестричке»…
— Варюша, я видела у входа автомат с мягкими игрушками, сходи поиграй, может выиграешь какого-нибудь мишку, а? Или собачку…
Варя глянула на меня с сомнением — не просто так я разрешаю то, о чем обычно приходится ей просить, — взяла деньги и ушла, оглядываясь на нас.
— А может быть, это у тебя не получается? — решила я на сей раз не беречь своего ранимого друга.
— Мне надо провериться? — совершенно неожиданно спросил романтик секса.
— А зачем? Если ты говоришь, что «и не надо»?
— И то правда, — как-то уж слишком просто согласился он. — Тем более что нервы ты мне так измотала…
— Саша… — Я глупо пыталась остановить то, что, по всей видимости, было запланировано и подготовлено. — И это говоришь ты…
— А кто уехал с дачи под самое Рождество? Я что, для этого торчал с вами на даче, пока нормальные люди отдыхали с девочками на островах, чтобы демарши твои терпеть? Всё Рождество мне испортила, вернее, попыталась испортить… А кто летом в Турции ходил узнавать, сколько стоит билет до Москвы?
— Но ты же нахамил мне на даче, и даже не нахамил, а… Ты же помнишь, что было… И в Турции безобразничал… Или нет?
— А! — отмахнулся Виноградов. — Чушь собачья! Детский сад!
— То есть… — Я смотрела на него, а он — на меня.
Он ждал. Я по сценарию должна была быстро всё сообразить, обидеться и сказать: «Всё! Я обиделась! До свидания!»
Я решила потерпеть. Подождать, что предложит автор и режиссер нашей с ним совместной жизни.
— То есть ты меня достала, — сказал автор, с подозрением глядя на меня. — Слушай, плачь дома, а? Не здесь. Неудобно.
Я и правда, почувствовала, что начинаю совершенно некстати переживать. И постаралась взять себя в руки.
— Понимаешь, Лена, я уже даже не знаю, в какой форме нам жить…
— А мне кажется, что жить можно только в одной форме — жить вместе или не жить.
— Бывает по-разному… — он прищурился, не глядя на меня.
— Ты имеешь в виду жесткие жизненные обстоятельства — тюрьма, дальнее плаванье? Да, тут никуда не денешься. Садись в тюрьму, я буду тебя ждать.
— Ага, сейчас! — Он залпом допил виски.
— А всё остальное, все остальные формы совместной жизни, Саша, — это лукавство. Не видеть друг друга каждый день, чтобы не надоедать друг другу? «Как же мы будем друг без друга? — Как друг без друга».
— Чего-чего? Я тебя умоляю, только не надо писать стихов. У тебя и без этого заморочек хватает.
— Это Вера Павлова. Поэтесса очень хорошая…
Он отмахнулся.
— Вот и читай ее, а меня не доставай.
Он несколько секунд помолчал. А потом вдруг рыкнул, ни с того ни с сего:
— Достала. Достала!..
— Саша…
— Достала! Прижимаешь к стенке!
— Нет, но я действительно хочу знать. Я не могу больше жить в иллюзиях и неведении…
— Что? Что надо от меня?
— Хочу знать — ты не хочешь больше с нами жить?
— Не хочу. Ты меня достала.
— Чем?
— Не важно.
— Ладно. И не хочешь больше второго ребенка?
— Не хочу. Опять будет, как с Варькой. Сначала человек родится, а потом мы уже будем разбираться, можем ли мы жить вместе.
— У нас для этого было четырнадцать лет, Саша…
— Вот именно. Варенька… — Саша посмотрел на Варьку, которая вернулась с выигранным мишкой и в растерянности стояла у стола, не решаясь ни сесть, ни что-то сказать. — Ты особенно маму не слушай, она глупости говорит.
— Зря я тебе поверила, когда ты пришел и лег на пол и предложил жить вместе… То есть я ведь тебе не поверила, ты помнишь?
Виноградов поморщился.
— Лена… Ну я тебя прошу… Умная женщина… Бразильский сериал закатываешь… Поверила — не поверила… Не надо было верить! Всё, душа моя, всё. Мы оба измучены.
— И?..
— Ты же сама все понимаешь. Вот и скажи.
Я встала, взяла Варину кофточку, саму Варю с новой игрушкой и ушла. Потом вернулась.
— Это всё, Саша.
— Ну всё, так всё, — легко ответил тот, с кем я собиралась прожить оставшуюся жизнь. — Слушай, неудобно, человек поет про свое наболевшее… Послушай, песня какая классная… А ты стоишь и чего-то хочешь от меня.
— Саша… — Повинуясь непонятному импульсу (я действительно не думала об этом уже полтора года, у меня не было причин на это), я спросила: — У тебя другая?
— А у тебя? — Александр Виноградов взглянул на меня серьезно и строго.
— Господи… У меня — нет. А у тебя?
— А у меня есть другая женщина. Всё? Или еще что-то хочешь услышать?
Я смотрела на него, а он — на музыкантов, играющих негромкий блюз. Девушка с очень черными блестящими волосами с душой пела по-английски. Если бы Виноградов понимал слова, он бы очень удивился — как кстати.
«I will say „Good-bye“, I will walk away, I will not look back, for I've heard you say… More than just „good-bye“, more than „farewell“, it will be as if we'd never met…» Я скажу «пока» и уйду. И всё будет так, как будто мы и не встречались никогда.
Наивная и трогательная режиссура жизни.
— Теперь всё. Нет. А как же Варька? Ты ведь говорил ей: «наша дача», «наша семья», «наша квартира», ты показывал ей комнату, где она будет жить…
— Не надо меня шантажировать Варькой. Она еще ничего не понимает. Мало ли люди расходятся… Ты что-то еще хочешь спросить, Лена?
— Она намного моложе меня?
— Она моложе тебя.
— Она лучше, чем я и Варька?
— Фу-у-у… Нет, вы лучше всех.
— Тогда зачем тебе это надо? Я ни о чем не прошу. Я не понимаю.
— Когда я сам пойму, я тебе позвоню, идет?
— А мне пока что делать?
— Тебе? Работать… Варьку растить. В уважении ко мне. Что-то она опять сегодня волчонком на меня смотрит.
А почему я должна растить ее в уважении к человеку, который вынул мою душу, потер на терочке, посолил, поперчил, потом попробовал и даже есть не стал. Не понравилось. Объелся. Захотел другого.
— Я уволилась с работы, Саша. Ты же говорил…
— Ну что, будем теперь вспоминать, кто что кому и когда говорил? Ты тоже много чего говорила и обещала.
Ну, ну, Лена, бей по морде, бей при всех, выливай в эту наглую самодовольную жестокую морду свежевыжатый морковный сок с пышной пенкой, пусть утрется этой пенкой, и уходи с гордо поднятой головой! Больше, чем «good-bye»! Как будто и не встречались! Скажи ему: «Пошел к черту»! Скажи те слова, которые ты в ярости можешь сказать Варьке! Ну что ж ты, Лена!.. Уходи и подавай на алименты — Варька же официальная дочь этого мерзавца. Спасибо моей маме — заставила его дать Варьке фамилию, как ни крутился, ни прятался тогда.
Уходи и больше — никогда! Никогда…
Я поставила стакан с соком на стол и ушла.
Несколько дней после этого меня ломало и выкручивало, как бывает, когда заболеваешь гриппом. Так болела душа, что вместе с ней болели все мышцы и кости. Я не спала, не ела, ни с кем не разговаривала. Кормила Варьку, помогала ей с уроками и просила ее не спрашивать меня, почему я молчу и плачу. Варька обнимала меня и садилась рядом.
Через несколько дней я позвонила ему ночью. Не знаю, один ли он был, он не поднял трубку, но перезвонил мне с мобильного. Наверно, не один. Неважно.
— Да, Ленка. Слушай. Ты прости, если я орал в ресторане.
— Лучше бы ты меня просто убил, чем так.
— Лен, ну, наверно, не получается у нас…
— Я не буду больше уходить с вещами…
— Да не то… Такой быт начался… Может, вернемся к тем нашим отношениям…
— Когда ты приходил то раз в неделю, то раз в месяц?
— Когда ты была моей любовницей… Ты хочешь быть моей любовницей опять, Ленка?..
— А сейчас я кто?
— Ну кто… Разве с любовницей покупают удобрения для огорода? Помнишь, ты меня спрашивала, куда девались мои… м-м-м… разные всякие там… желания… сложные… Почему у нас все стало так просто и одинаково… Помнишь?
— Конечно. Я думала, что тебе больше это не нужно…
Я радовалась, что ему больше это не нужно. Я думала, что странности и чудные желания на грани извращения переплавились в нежность. Если бы я дала себе труд сформулировать это раньше, я сама бы ужаснулась от чудовищности этой мысли.
— Мне это нужно, Леночка, нужно. Еще как. Просто желания смешались с куриным пометом и… псссы-ыть… разлетелись… То полаялись насчет засоренных фильтров в скважине на даче, то всерьез обсудили проблему моего поноса… какие тут особые желания…
— Кроме как позвонить другой?
Кто просил меня говорить это? Мастер формулировок. Мастер-ломастер.
— Ну вот, ты и сказала.
— Саша… Пожалуйста. Ты можешь все это прекратить, а? Ради нас с Варькой.
— Что прекратить конкретно?
— Эту женщину прекрати. Если можешь…
— А ты? Что можешь ты?
— Могу не покупать салаты в магазине… Могу махать в окно… — я вспомнила его недавние капризы.
— Не утрамбовывать с женитьбой… — ловко ввернул Виноградов, четырнадцать лет наслаждающийся свободой рядом со мной, первой красавицей журфака выпуска девяносто девятого года.
— Саша…
— Погоди-ка… — вдруг другим голосом сказал Саша и положил трубку.
Наверное, другая, которая еще только собирается утрамбовывать его с женитьбой, сбросила с себя во сне одеялко и проснулась. Не вздрогнула, оглядевшись? У него же полно моих и Варькиных вещей дома и на даче. На нашей даче. Где моими руками сшиты все шторы — я шью, как в древности шили — на руках, быстро, аккуратно, да еще и напевая бесконечные русские песни про то, как он уехал и не вернулся, а она все ждала и ждала, все глаза в окошко проглядела, и зиму ждала, и лето… На даче, где в четыре руки мы с Сашей красили для Варьки песочницу и качели в цвет спелого каштана. Получился цвет мореного дуба, но мы были счастливы. И красить, и смотреть, как наша Варька качается на качелях и строит из песка дачи для принцесс. Не ведая, что очень скоро на ее качелях станет качаться другая, которая тоже рассчитывает стать принцессой — на благоустроенной даче с собственной артезианской скважиной, садовником и сторожем.
Глава 4
— Леночка, — неожиданно раздался над моим ухом голос Женьки Локтева. — Какая ты умница, что пришла!.. Ты поверишь? Я звонил тебе вчера весь вечер, хотел пригласить сегодня в мой ресторан. А у тебя ни один телефон не отвечал.
— Я вырубаю иногда все телефоны, Женя. Привет.
— Я тоже, — неожиданно признался Женька. — Это твоя дочка? — он нежно потрепал Варьку по руке. Сейчас, погоди, — Женька быстро ушел куда-то своей знаменитой походкой, чуть приподняв одно плечо и склонив к нему голову.
Через минуту к нашему столу подкатили столик. На столике стоял тортик в виде… Женькиной головы, с воткнутыми вместо волос горящими свечками. Разноцветные свечки были закручены в виде спиралек, при горении издавали легкий треск, блестели, как бенгальские огни и очень приятно пахли ванилью с апельсином.
— Ой, мама! Мама! — только и сказала Варька, и засмеялась, захлопала в ладоши.
Наш стол уставили фруктами и маленькими блюдами с разными закусками. К нам опять подошел Женька, тоже хлопая и смеясь. Остальные посетители смотрели на нас во все глаза. Кто-то начал аплодировать. Женька легко раскланялся во все стороны.
— Нравится? — он смотрел на меня радостными глазами. — Тортик? Я сам придумал. Сделан из изумительного марципана, с этими… Ой, там чего только нет! Они делают их по два в неделю…
— По три с половиной дня делают одни тортик? — посчитала ученица первого класса Варька.
— Ага! Вроде того! Как вы хорошо считаете, юная принцесса!
Варька застенчиво улыбнулась и кивнула.
— Ну что ты, что, почему не отвечала на звонки?
— Прости, хотела выспаться спокойно, без всяких тревожных разговоров. Но знаешь, я со вчерашнего вечера все думала: «А не взять ли Варьку и не пойти ли с ней к Жене поужинать?»
— Ну, прекрасно, прекрасно, кушайте на здоровье, лапушки мои… Ты что-то хотела заказывать на горячее?
— После таких закусок? Мы не очень много едим.
— А вы и не ешьте закусочки! Так, попробуйте то, это… Знаешь, а на горячее… — Он подозвал официанта, который наготове все это время стоял в стороне.
Официант с грубоватым рябым лицом подошел к нам неожиданно плавной походкой. Женя спросил, быстро взглянув на его табличку:
— Коля, у нас сегодня рыбка свежая? Белая?
— Узнаю, момент.
— Узнай… Ай, пойду сам… Ну вот как человек не знает — свежая рыбка или нет? А если придут гости без меня и наедятся? Вы рыбу будете?
— Будем. Не беспокойся так, пожалуйста, — я с любопытством наблюдала за Женей и немного жалела, что вижу его в таком качестве, уже написав статью. — Надо было тебе раньше так за мной ухаживать.
— Ты была бы необъективна! — Женя засмеялся, выразительно глядя мне в глаза.
Посетители, наверно, думали, что я… Мне даже не хватает фантазии предположить, кем надо быть, чтобы Женя Локтев, настоящая звезда и легенда наших первых театральных антреприз, герой многих лучших фильмов и спектаклей, так за тобой ухаживал. Ну статья, ну «Размер»…
Женя вернулся через минуту, потирая руки и словно стряхивая при этом капельки с кончиков пальцев. Я видела его в одном шекспировском спектакле в очень смешной роли. Именно так он там и делал.
— К вам больше никто не придет? Родственник ваш? — я вдруг заметила его внимательный взгляд.
— Тот? Нет.
— А другой? — он засмеялся.
А я растерялась.
— Н-нет… Тоже нет. Он у нас один, такой родственник. Это был Варин отец.
— Муж?
— Нет, — я вздохнула. — Бывший… жених.
— Тогда, если Варя не возражает, я с вами тоже покушаю. Ай… — он сел на придвинутый официантом Колей стул.
Как только Коля сообразил, что хозяин хочет сесть? Стоял-стоял далеко, смотрел и вдруг метнулся к нам и отодвинул стул. Ловко подставил его Жене, чуть поклонился и отошел.
— У меня — просто невероятно — два выходных вечера подряд. Ты думаешь, я для прессы жаловался, что выходных дней у меня бывает два-три в году? Кроме двух недель отпуска, если удается отбояриться от съемок… Но сейчас так трудно отказываться. Все самые лучшие режиссеры опять снимают. Денег у всех много, дают на съемки… сам вот уже так назарабатывался, что иногда снимаюсь почти… — Женька понизил голос и произнес одним из своих самых смешных голосов, — …даром. Если фильм хороший. Сейчас вот, например.
— Про что фильм?
Женя улыбнулся.
— А всего лишь про любовь. Ни пистолетов, ни умничанья… Но так как-то знаешь… без соплей, очень все просто и искренне. Я случайно прочитал книгу, когда ехал в поезде в Питер на съемки. Маялся ночью, не спалось. Увидел — у соседки книжка лежит, взял и просто зачитался… А потом мне вдруг предлагают роль в сценарии с таким же названием. Я запомнил, не спутаешь — «Женькина любовь». Представляешь себе? Там, правда, Женька — девушка, главная героиня… Не важно. И когда я узнал, кто режиссер — такой мастер многосерийных уродцев… Я представил, что он накроит в два прихлопа — три притопа… Опа-опа — вышла — …! Пам-парабарам-пам-пам! — Женя станцевал руками изящный матросский танец у себя на коленках и бедрах. — Так я сам с продюсером поговорил, людей нашел с деньгами, режиссера привел, хорошего очень, я у него два раза снимался. Роляку там себе присмотрел, классную… Буду играть композитора, похожего на симпатичного тролля, который хочет жениться на чужой девушке. Чужой, но очень красивой и вдобавок беременной. А она ему отказывает… Варенька, тебе не скучно с нами? — спросил он Варю.