Притворившись, будто тупо обводит вокруг пьяным затуманенным взором, ф и к с и р н у л прелюбодеев, все так же топтавшихся в обнимочку под причитания примадонны. Готов радист, спекся, весь в предвкушении, не от самогона белесого хмельной, а от нежданной удачи – не портовая шлюха подвернулась, а весьма товарная девочка.
Обернувшись, он увидел, что Виталик успел вновь наполнить его стакан, хотя себе не плеснул – порядок, но он уже считает Мазура рассолодевшим, неопасным чурбаном, с которым можно и не особенно церемониться. Ядреная все же гадость. Если бы не качественные таблеточки против опьянения, которыми Мазур предварительно зарядился, глядишь, и лежал бы уже под столом, несмотря на большой опыт общения с алкоголем...
Ну, коли налито... Мазур с маху выплеснул в рот очередную порцию, вновь мысленно выругал здешних алхимиков последними словами.
Потом его явственно повело. Как сидел, так и завалился на Виталика, от неожиданности едва не кувыркнувшегося со стула – механик, подливая, себя тоже не забывал. Для пущей наглядности Мазур даже смел локтем со стола почти пустую бутылку, не разбившуюся, правда. С превеликими трудами восстановил равновесие – но кренило его из сидячего положения здорово.
– Э, ваше величество, да ты уже надрался... – щегольнул механик репликой из бессмертной кинокомедии.
– Н-не без того, – сообщил Мазур. – Б-бензин какой-то они тут подают, да еще ацетоном бодяжат... Поехали куда поприличнее? Я плачу, не сомневайся... За мной не заржавеет... Земляки – дело святое... Где Катька? Пусть ловит тачку, поедем всей кодлой куда поприличнее, чтобы стриптиз... и официанты во фраках...
На лице механика отобразилось явственное беспокойство – такой оборот его решительно не устраивал, а еще пуще – радиста... Мазур, покачиваясь, глупо ухмыляясь, терпеливо ждал предложения, которое просто обязано было сейчас прозвучать.
– Коля, – сказал механик задушевно, – такси в этом районе хрен поймаешь, а до приличных кабаков – километров десять пехом... Такой уж дурной город.
– Аб-балдеть, – сказал Мазур, ритмично раскачиваясь, как дервиш из Эль-Бахлака на молитве. – Тут они недосмотрели, точно. Хрен я еще раз приеду в такую дыру... Т-точно, десять кэме?
– Если не больше, – безжалостно подтвердил механик. – Оно тебе надо – переть в такую даль? Пальмовым лесом, трущобами? Там бандюганы на каждом углу, только и смотрят, как бы белого прирезать...
– Э, нет! – громко возгласил Мазур. – Бандюганы мне и дома надоели, да я и сам-то, грубо говоря и прямо выражаясь... Нет уж, желаю веселиться дальше, но чтоб без бандюганов! И чтоб не тащиться никуда!
– Коля, а пойдем на корабль?
– На к-какой? – с идиотским видом вопросил Мазур.
– На наш. На «Орион». До него два шага, а там и водочка из неприкосновенного запаса, и комфорт, и видак с советскими комедиями...
– Точно?
– Чтоб я так жил!
– Х-хочу «Бриллиантовую руку»! – заявил Мазур. – Косят зайцы траву, трын-траву в сарафане...
– И «Бриллиантовая рука» есть, и «Кавказская пленница».
– И пл-ленница?! – возопил Мазур в совершеннейшем ностальгическом восторге. – Желаю категорически! Если б я б был султан, я б прогнал трех жен... Пошли! Катька, ты где там?
И, чтобы поторопить события, сделал вид, будто готов отрубиться прямо здесь. События стали разворачиваться в ускоренном темпе: Виталик метнулся на танцпол, перекинулся парой слов с пижоном-радистом, тот просиял, засуетился...
Не позднее чем через пару минут процессия двинулась к пирсу. Впереди добрый самаритянин Виталик и еще кто-то, то ли Миша, то ли Гоша, как там его, вели под белы рученьки двигавшегося уже на совершеннейшем автопилоте Мазура, которого кренило то вправо, то влево, то швыряло вовсе уж зигзагом, и морячки, сами не особенно трезвые, едва успевали в последний момент подхватить нового друга. Сзади шли радист с Анкой. Анка хохотала и громко рассказывала спутнику, что с ее Колюнчиком всегда обстоит одинаково: когда он в таком вот умильном состоянии, достаточно одного-единственного стаканчика, чтобы задал храпака часов на восемь, и исключений из заведенного порядка практически не бывает. А девушка, добавила она обиженно, должна скучать рядом с бесчувственным телом – а у девушки в такие ночи романтическое настроение, ей на звезды смотреть хочется с борта корабля, ночной свежестью дышать...
Воспрянувший радист, уже полагая Мазура отключившимся, отвечал что-то в том смысле, что прекрасно понимает нежные трепыхания романтической девичьей души и самолично покажет столько созвездий, что и сосчитать невозможно, да еще и объяснит, где какое. И нес что-то такое о любви с первого взгляда. Анка заливалась, как полоумная, так что у радиста не должно было остаться никаких сомнений в успехе предприятия.
Поводыри страшным шепотом, в оба уха начали внушать Мазуру, что ему следует держаться чуточку прямее и не орать так про вожделенную кассету с «Кавказской пленницей» – пришли, мол, и там стоит самый страшный человек на судне – вахтенный.
Вахтенного они миновали без особых приключений: он, правда, начал было что-то бурчать насчет посторонних и строгих корабельных порядков. Повиснув на нем со всей непринужденностью, Мазур деловито распорядился:
– Не свисти, денег не будет... В номер – блядей и шампанского, и чтобы живенько...
Оторопевший вахтенный едва выдрался из цепких объятий. Его успокоили, сунули прихваченную из кабака бутылочку, чтобы служба медом показалась, – и повели Мазура в недра корабля.
Как-то так получилось по нечаянности, что по дороге радист с Анкой отстали и затерялись в переходах. Однако Мазур не стал по этому поводу поднимать шума, вообще не заметил убыли среди присутствующих – он уже начинал вырубаться окончательно, повис на плечах спутников, как куль, что-то мыча насчет постельки и баньки. Они старательно перли его волоком по тускло освещенному коридору, принесли в небольшую двухместную каюту, уложили на койку. Мазур приготовился отбиваться, если вздумают снимать пиджак, – там у него по карманам и было рассовано самое интересное. Но их услужливость до такой степени не простерлась – положили на койку, выжидательно остановились над ней.
Мазур, не открывая глаз, промычал насчет посошка. Его приподняли и, прекрасно, должно быть, помня Анкины откровения, сунули в руку полный стакан, громко поощряя:
– Ну, Колян, за кибернетику!
Мазур, не открывая глаз, осушил сосуд, разжав пальцы, выпустил его, посидел пару секунд с идиотской улыбкой, а потом рухнул обратно в койку, уронил голову на грудь и всхрапнул.
Оба обормота еще немного постояли над ним, потом погасили свет и тихонечко вышли, похохатывая. Когда за ними закрылась дверь, Мазур сразу открыл глаза, но по врожденной подозрительности еще несколько минут лежал неподвижно, старательно похрапывая. Потом бесшумно встал, подкрался к двери, осторожно ее открыл, высунул голову. Тускло освещенный коридор и тишина. Все было в порядке, выражаясь казенно, внедрение состоялось.
Корабль чрезвычайно напоминал ему «Сириус» – точно, по схожему проекту построен – и Мазур, сидя в полумраке на узкой казенной койке, вдруг испытал нечто вроде пронзительного, недолгого, продолжительностью в несколько секунд приступа безумия: показалось, что не было всех этих лет, и он как раз лежит в своей каюте на «Сириусе», а «Сириус» плывет у Ахатинских островов, и старшему лейтенанту Мазуру попросту приснился длинный, затейливый кошмар, но сейчас он проснулся, выйдет на палубу и увидит живыми, здоровыми и молодыми всех, начиная с...
Это было так пронзительно и реально, что он не сразу справился с собой. Потихонечку вернулся из семьдесят шестого в двадцать первый век. Барашки иллюминатора оказались открученными, Мазур тихонько распахнул его. Над морем сияли звезды, наплывала та самая пресловутая ночная свежесть, и вокруг стояла успокаивающая тишина.
Он залез обеими руками во внутренние карманы белоснежного пиджака, достал два тяжелых свертка, освободил из пластиковых пакетов шесть тяжелых цилиндриков толщиной с горлышко бутылки и длиной с пивную бутылку. Нажал на одном маленькую кнопочку, вспыхнул узкий экранчик.
Посмотрев на часы, он стал обдумывать в р е м я. Сейчас первый час ночи, кладем часа полтора на ожидание... нет, лучше два, а там уже и начнет светать... интервал для у х о д а – не менее часа...
Установил время на взрывателе, а потом то же самое – на остальных пяти.
Следующие два часа оказались самыми тяжелыми, потому что не нужно было ничего делать – всего лишь ждать, и только. Иногда именно это занятие бывает самым трудным – ждать, когда никто за тобой не охотится и не подстерегает, лежать без дела на жесткой койке, а в голову ведь, что характерно, от безделья лезут мысли, сплетающиеся в самые неожиданные ассоциативные цепочки, выводящие столь причудливые зигзаги, что жутко делается. И не просто мысли, а еще и воспоминания, раздумья, и ничего с этим не поделаешь, потому что не родился еще супермен, способный напрочь отключать мысли. Вспоминаешь такое, о чем вроде бы и помнить забыл, углубляешься в такие дебри размышлений, что начинаешь всерьез сомневаться в собственном душевном здоровье, голова кругом идет, ныряешь из реальности непонятно куда.
А потом настала пора работать. Радость от этого Мазур испытал несказанную.
Один цилиндрик он, не мудрствуя лукаво, сунул под койку, к самой стенке. Вряд ли до утра кто-нибудь придет на ней дрыхнуть. Прислушался, выскользнул в коридор, передвигаясь бесшумно, как вышедший на свой обычный обход старинного замка призрак. Расстегнул рубаху до пупа, взлохматил волосы, готовый в любой момент сыграть не протрезвевшего толком гостя, очухавшегося в совершенно незнакомом месте и пустившегося на поиски хоть какой-то живой души, которая объяснит, куда его, собственно, занесло. От него все еще несло на метр выхлопом убойного самогона, так что должно было прокатить.
Но никто ему так и не встретился, когда он скользил по переходам и трапам. Корабль мирно спал. Обнаружив камбуз, Мазур оставил и там, меж двумя плитами, вторую «зажигалку». Третью пристроил в пустой кают-компании. Четвертую засунул в вентиляционное отверстие, тихонечко сняв решетку и так же бесшумно поставив ее потом на место.
Оказавшись на трапе, спускавшемся в машинное отделение, высмотрел удобные местечки и оставил там еще две бомбочки. Ну вот, готово...
Бросил беглый взгляд на часы – вполне укладывается в график, пора вычислять каюту героя-любовника и устраивать камерный скандальчик, вполне уместный в данных обстоятельствах...
– Эй!
Мазур привык и не к таким неожиданностям, поэтому, услышав за спиной окрик, не подскочил до потолка и не шарахнулся, хотя сердце, конечно, забилось самую чуточку чаще. Оборачиваясь, он уже напяливал на лицо соответствующую маску – расхристанный, сонный, ничего толком не понимающий в окружающем забулдыга, неопасный, придурковатый...
Метрах в пяти от него стоял бесшумно появившийся из бокового коридора субъект мужского пола, нимало не похожий на поддавшего морячка, – трезвехонький, собранный, смотревший враждебно и цепко, державший правую руку под легкой белой курткой...
«Ну вот и кончилось везение», – не без грусти подумал Мазур, старательно тараща глазами. Часовой, конечно, должен быть часовой, а может, и не один, как же иначе, когда в трюме такой груз, а в башке – столь наполеоновские замыслы...
– Б-брателло! – прямо-таки просияв, с воодушевлением и нешуточной радостью воскликнул Мазур, делая шаг в направлении незнакомца. – Х-хоть одна живая...
– Стоять на месте!
Команда, отданная непререкаемым тоном, была подкреплена демонстрацией появившегося из-под куртки пистоля – хорошая машинка, «Беретта» девятимиллиметровая, модель с дульным компенсатором, сразу видно, что дядька опытный и видавший виды...
– Стою, стою, – сказал Мазур с тупым выражением лица, пошатываясь. – Ты чего? Пушкой чего тычешь, говорю? Я свой...
– Какой такой свой? Стоять!
– Стою же, – сказал Мазур, изображая на лице совершеннейшее недоумение окружающим. – Ты чего, братан? Пушку-то убери, еще бабахнешь, дурило...
– Ты кто такой?
– Колян, – сказал Мазур. – Из Челябинска. Мы с Катькой тут в гостях у мужиков... только Катька куда-то подевалась, а я дрых непонятно где, встал и пошел людей искать... У тебя выпить нет?
Тип с пистолетом, не расслабляясь, держал Мазура на прицеле. Не отводя взгляда, мимолетно коснулся нагрудного кармана, откуда торчала маленькая черная рация с толстой антенной. «А вот это совсем уже ни к чему, – подумал Мазур, – чтобы он подмогу высвистел. Зачем нам кузнец? Нам кузнец без надобности...»
– Кто тебя пустил?
– Этот... – сказал Мазур. – Дежурный который... вахтер... в общем, этот, на палубе... Ты Катьку не видел?
– Какую еще Катьку? – брезгливо осведомился незнакомец.
– Какую-какую... Мою Катьку. Они меня, козлы, спать упаковали, а сами квасят где-то... – его лицо исказилось гримасой неприятного открытия: – Ну, если эта сучка опять под кого-то легла, я ей бошку оторву...
Под прикрытием этой тирады он передвинулся еще на шажок ближе к субъекту с пистолетом, и тот не отреагировал. Сверля Мазура подозрительным взглядом, пытался, сразу видно, в сжатые сроки сориентироваться в ситуации и сделать для себя какие-то выводы. Потянул носом – нюхай, милый, нюхай, выхлоп густейший, ага, почуял перегар на гектар, поморщился... А мы под это дело еще шажок...
– Стоять, говорю! Кто привел?
– Да говорю тебе, ваши мужики! – сказал Мазур. – Ты что дурной такой? В стекляшке познакомились, и они нас с Катькой позвали в гости... Пашка-радист, Виталик и еще какой-то, как его... то ли Гоша, то ли Миша, хрен вспомнишь... Слышь, где тут поссать-то можно? Пиво наружу просится...
Он уже принял решение касаемо близкого будущего этого субъекта. Все складывалось так, что не было времени играть в гуманизм да и вязать пленного нечем, нет под рукой ничего такого. А нужно еще найти Анку и вывести ее отсюда... Это, никаких сомнений, один из тех, чьи забавы Мазур и должен пресечь, – ну что ж, никто детинушку не неволил, сам себе выбрал занятия, а значит, должен быть готов к неприятностям...
Цербер, сразу видно, все еще находился во власти вполне понятных сомнений, не мог прийти к однозначному выводу, как многие на его месте. Чувствовался в нем волчара битый – следовательно, нужно кончать все быстренько, без долгих и прочувствованных т а н ц е в...
– Да опусти ты дуру, дядя! – на лице Мазура появилась злость, смешанная с недоумением. – Что ты уставился? Говорю, я в гостях! Ты что, золото караулишь, придурок?
Он видел по глазам часового, что тот еще не принял окончательного решения, не пришел к конкретным выводам: ну конечно, в такой ситуации одинаково опасно и перебдеть и недосмотреть. Проглядишь засланного казачка – куда как скверно, сыграешь боевую тревогу, усмотрев диверсанта в случайном алкаше, – не легче. Ахиллесова пята спецопераций, неважно, государственных или частных...
Это не могло тянуться бесконечно, и в глазах незнакомца появилась решимость, он левой рукой потянулся достать из нагрудного кармана рацию...
После чего просто не имел права оставаться живым и здоровым, как бы ни ужаснул такой исход прекраснодушных романтиков. Мазур н а п а л – качнулся вправо, делая вид, что вот-вот вмажется плечом в стену, а мигом позже ушел как раз влево, с левой толчковой, выбив пистолет из руки так, чтобы палец противника ненароком не даванул на спусковой крючок, нанес молниеносный, жестокий удар привычно и отточенно...
Подхватил пистолет на лету, большим пальцем поставил на предохранитель, подхватил оседающее тело, на миг встретился взглядом с глазами, которые вроде бы были еще живыми, но уже лишились чего-то неуловимого, необъяснимого, души, быть может.
Не было времени на эмоции и промедление. Присев, Мазур одним рывком взвалил тело на спину, выпрямился, покряхтывая, – здоров был черт – бесшумно пробежал десяток метров и вновь оказался в кают-компании. В слабом ночном свете, проникавшем через три иллюминатора, ориентироваться было нетрудно, к тому же он только что был здесь, закладывая «зажигалку». Упрятал покойника в дальнем углу, за бильярдным столом, вынул из кармана рацию. Глянув мельком, убедился, что она отключена, – значит, часовые не поддерживают меж собой постоянной связи, придурки...
Выскочил в коридор, на ходу засовывая трофейный пистолет за ремень, проблем с поисками каюты, где укрылись прелюбодеи, не было никаких – все оговорено заранее. Вскоре он увидел в тусклом свете косую черту, нанесенную на переборку у дверного косяка, – Анкина губная помада, успела мазнуть, обуреваемому страстью радисту было не до того, чтобы замечать такие детали...
Энергично повернув ручку, Мазур вошел.
Свет в каюте был погашен, на койке возились и хихикали. Привычно протянув руку, Мазур нашел выключатель именно там, где ожидал, щелкнул им и, остановившись посреди комнаты, громко продекламировал усвоенный еще в младших классах стишок:
– В телевизор смотрит бог —
что за чудо осьминог
поселился в райском саде?
Жопа спереди и сзади...
Белая простыня пришла в бурное движение, отлетела, обнаружилась парочка в костюмах Адама и Евы. Анка недурственно изобразила крайнюю степень ошеломления – а радист пришел именно в такое состояние на полном серьезе. Так и окаменел, бедолага.
– Так-так, – сказал Мазур. – Это что ж мы наблюдаем? Ах ты, дрянь такая... Ну, счас я вам тут устрою Мамаево изстебище...
Анка выпорхнула из постели, натянула свои кружевные причиндалы, нырнула в платьице – ни секунды не теряла, готовясь к экстренному отступлению. Радист самую чуточку оклемался – как-никак он был на родном корабле, дома и стены помогают, – выговорил вполне членораздельно:
– А в чем, собственно...
И сделал даже попытку вылезти из койки – то ли храбр был не в меру, то ли просто дурак. Поскольку персонаж, которого Мазур играл, никак не мог отреагировать на увиденное интеллигентскими причитаниями и заламываньем рук, Мазур громко, с подлинным чувством изрек словесную семиэтажную конструкцию, а для закрепления успеха достал трофейный пистолет и встал в картинной позе.