Разговор утомил меня донельзя. И снова я в тихой панике прислушался, нет ли поблизости чудищ Сантино, размышляя, вернутся ли они и когда.
Но глазами гондольера Бьянки я вскоре увидел, как она выходит из обгоревших развалин моего дома. Гондола отчалила.
Наконец раздался долгожданный стук в дверь, окованную бронзой.
Собрав все силы, я начал постепенно передвигаться к каменной лестнице.
Я прижал ладони к поверхности двери.
– Бьянка, – выговорил я, – ты меня слышишь?
– Мариус! – вскричала она и всхлипнула. – Мариус, я знала, что это ты, что это не самообман. Ты действительно жив, Мариус. Ты здесь.
Аромат ее крови взбудоражил меня.
– Послушай меня, милая красавица, – сказал я. – Ты даже не представляешь, как я обгорел. Когда я приоткрою дверь, то в щелку передай мне одежду и маску. Не поддавайся любопытству и не пытайся посмотреть на меня.
– Не стану, Мариус, – решительно ответила она. – Я люблю тебя, Мариус, и сделаю все, как ты скажешь.
Внезапно она сорвалась и жалобно всхлипнула. Как пахло кровью! А я испытывал страшную жажду.
Изо всех сил я вцепился почерневшими пальцами в щеколду и отодвинул ее, а потом чуть-чуть приотворил дверь.
Благоухание ее крови причиняло мне почти такую же боль, как и остальные испытания. В какое-то мгновение я даже решил, что все впустую.
Но тут мне бросили одежду, в которой я отчаянно нуждался, и я знал, что должен ее принять. Должен как угодно двигаться навстречу восстановлению. Нельзя возвращаться к агонии, ибо она плодит сплошные страдания. Вот и черная кожаная маска, инкрустированная золотом. Одеяние, больше подобающее тому, кто собрался на венецианский бал, а не мне – жалкому отвратительному существу.
Оставив дверь приоткрытой, я довольно успешно сумел одеться.
Она принесла не короткую, а длинную тунику – верное решение, ибо чулки я ни за что не смог бы натянуть. Невзирая на боль, я засунул ноги в башмаки, а маску прикрепил к лицу.
Плащ был скроен с щедрым запасом, а без капюшона я бы не обошелся. Вскоре я был укрыт мягкой тканью с ног до головы.
Но что теперь делать? Что сказать моему ангелу – юной женщине, стоявшей под дверью в холодном мрачном коридоре?
– Кто пришел с тобой? – спросил я.
– Только гондольер, – сказала она. – Разве ты не просил меня прийти одну?
– Может быть, просил, – ответил я. – Боль затмила мне разум.
Я услышал, как она заплакала.
Я попытался рассуждать здраво. И осознал неприкрытую, ужасную правду.
Я не смог бы охотиться в одиночестве, потому что у меня не хватило бы сил выбраться из дома и пользоваться прежними возможностями – скоростью, даром подниматься в воздух и опускаться на землю.
Я не мог положиться на ее силу и рассчитывать, что она поможет мне на охоте, потому что она была совсем слабой, а использовать ее гондольера – безрассудно, если и вовсе невозможно. Этот человек станет свидетелем убийства, он узнает, где я обосновался!
Полное безумие. Вполне вероятно, что монстры Сантино вернутся. Самое главное – покинуть Венецию и добраться до святилища Тех, Кого Следует Оберегать. Но как это сделать?
– Мариус, пожалуйста, впусти меня, – тихо проговорила она. – Я не боюсь увидеть тебя. Пожалуйста, Мариус. Дай мне войти.
– Хорошо, – ответил я. – Доверься мне. Я не причиню тебе вреда. Спускайся по лестнице. Ступай осторожнее. Поверь, я расскажу тебе чистую правду.
С усилием, причинившим жуткую боль, я толкнул дверь, и та открылась достаточно, чтобы Бьянка смогла войти. Смутный свет сочился из комнаты наверху, освещая лестницу. Моим глазам его хватало. Ее глазам – нет.
Нежной белой рукой она нащупывала путь, следуя за мной и не замечая, как я ползу вниз, тяжело опираясь руками на стену.
Наконец мы спустились, и она напрягла зрение, но так ничего и не увидела.
– Мариус, скажи что-нибудь, – попросила она.
– Я здесь, Бьянка, – отозвался я.
Я сперва опустился на колени, потом сел на корточки и, глядя на висевшие над проходом факелы, попробовал зажечь один из них с помощью Огненного дара.
Я старался как мог.
Я услышал слабый треск, и вот факел воспламенился и глаза мои обжег яркий свет. Я содрогнулся при виде пламени, но без огня было не обойтись. Без света еще хуже.
Он подняла нежные руки, чтобы прикрыть глаза, привыкшие к темноте.
Потом посмотрела на меня. Что она увидела?
Она прикрыла рот и испустила приглушенный крик.
– Что они с тобой сделали? – спросила она. – Мой прекрасный Мариус! Скажи, как исцелить тебя, я пойду на все.
Я увидел свое отражение в ее глазах: существо в капюшоне и перчатках, в кожаной маске на лице, с шеей и запястьями, похожими на головешки.
– А как ты думаешь, прелестная Бьянка, какое средство поможет? – спросил я. – Какое магическое зелье может возвратить меня к жизни?
Ее охватило смятение. Я уловил спутанную вереницу образов и воспоминаний, горестей и надежд.
Она обвела глазами золотую комнату. Пристально посмотрела на блестящие мраморные саркофаги. Потом обернулась ко мне. Она была ошеломлена, но не испугалась.
– Мариус, – сказала она, – я могу стать твоей служительницей точно так же, как Амадео. Только научи меня как.
При упоминании имени Амадео мои глаза заволокло слезами. Представить только – в обгоревшем теле нашлась кровь, чтобы пролить слезы.
Она упала на колени, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. Плащ упал с ее плеч, и мне открылись дорогие жемчуга, украшавшие шею, и белая грудь. Отправляясь на эту авантюру, она надела чудесное платье, не заботясь о том, что оно может намокнуть или испачкаться в грязи.
– Прелестный бриллиант, – прошептал я, – я любил в тебе как невинность, так и порок. Ты даже не представляешь, как я вожделел тебя – как мужчина и как чудовище. Ты не знаешь, как я старался не поставить тебя под удар своего голода, когда почти не мог владеть собою.
– Прекрасно знаю, – возразила она. – Ты забыл ночь, когда пришел в мой дом обвинить меня во всех моих преступлениях? Забыл, как признался, что жаждешь моей крови? Естественно, с тех пор я не успела превратиться в чистую простушку из детской сказки.
– Может быть, и успела, красавица, – сказал я, – может быть, успела. Все прошло, не так ли? Мой мир. Его больше нет. Ни пиров, ни маскарадов, ни танцев, все прошло, а мои картины сгорели.
Она расплакалась.
– Нет, не плачь. Дай поплакать мне. Я сам во всем виноват. Потому что не убил того, кто питал ко мне ненависть. И они захватили в плен Амадео. Меня они подожгли, потому что я слишком силен для их планов, но они забрали Амадео!
– Прекрати, Мариус, ты бредишь, – опасливо сказала Бьянка. Она протянула руку и прикоснулась к моим скрытым перчаткой пальцам.
– Нет, мне нужно выговориться, дай мне хоть несколько минут. Его забрали, я слышал, как он умоляет объяснить, в чем дело... а мальчики, они и мальчиков похитили. Но зачем, зачем?
Я уставился на нее сквозь маску, не представляя, что она может увидеть, что понять, когда на нее взирает искусственное лицо, а ум ее взбудоражен. От запаха ее крови я чуть не лишился чувств, и мне думалось, что обаяние ее принадлежит иному миру.
– Почему они оставили тебе жизнь, Бьянка? Я не успел, не успел прийти вовремя!
– Твои ученики, им нужны твои ученики, – отвечала она, – их ловили в сети. Я видела сети. Они кричали и кричали без умолку, чтобы загнать их ко входу. Я им понадобилась только как приманка, а что мне оставалось делать, как бороться с ними? Только звать тебя на помощь. Я плохо поступила? Я зря осталась жива?
– Нет, не думай так. Нет! – Я протянул руку и как можно аккуратнее сжал ее пальцы. – Если мое пожатие слишком крепко, скажи.
– Вовсе нет, Мариус, – сказала она. – Ах, доверься же мне, как просил довериться меня.
Я покачал головой. Усилившаяся боль мешала мне говорить. Боль завладела телом и душой. Я не мог пережить то, что на меня обрушилось. Не мог пережить, что между мной и моим прошлым выросла стена.
– Мы останемся здесь вместе, вдвоем, – сказала она, – я уверена, что тебя придется долго лечить. Позволь служить твоей магии. Я уже говорила, что на все согласна.
– Но что ты об этом знаешь, Бьянка? Ты понимаешь, о чем говоришь?
– Уж не о крови ли, властелин? – спросила она. – Думаешь, я не помню, как передала тебе с рук на руки умирающего Амадео? Что могло спасти его, что могло дать ему второе рождение, что могло изменить его навсегда? Ты же знаешь, что я все заметила. И поняла. Знаешь.
Я закрыл глаза и медленно вдыхал и выдыхал воздух. Ее слова убаюкивали меня, заставляли поверить, что все не так уж плохо... Но куда нас заведет этот путь?
Я попытался прочесть ее мысли, но так устал, что не смог.
Мне хотелось прикоснуться к ее лицу, и, решив, что перчатки достаточно мягкие, я погладил ее по щеке. В ее глазах показались слезы.
– Куда увезли Амадео? – в отчаянии спросила она.
– На юг, морем, – ответил я, – судя по всему, в Рим, но не спрашивай, с какой целью. Скажу только, что мой враг устроил облаву на моих домочадцев, на всех, кого я люблю, а он обитает в Риме, и те, кого он прислал навредить нам с Амадео, также прибыли из Рима. Нужно было его уничтожить. Нужно было предвидеть такой исход. Но я тщеславно продемонстрировал свои силы и отбросил его в сторону. Поэтому он прислал своих последователей в таком количестве – чтобы я не смог справиться с этой толпой. Как глупо было не догадаться, что он предпримет. Но какой смысл рассуждать? Я слаб, Бьянка. У меня нет возможности отбить Амадео. Мне нужно как-нибудь вернуть собственную силу.
– Куда увезли Амадео? – в отчаянии спросила она.
– На юг, морем, – ответил я, – судя по всему, в Рим, но не спрашивай, с какой целью. Скажу только, что мой враг устроил облаву на моих домочадцев, на всех, кого я люблю, а он обитает в Риме, и те, кого он прислал навредить нам с Амадео, также прибыли из Рима. Нужно было его уничтожить. Нужно было предвидеть такой исход. Но я тщеславно продемонстрировал свои силы и отбросил его в сторону. Поэтому он прислал своих последователей в таком количестве – чтобы я не смог справиться с этой толпой. Как глупо было не догадаться, что он предпримет. Но какой смысл рассуждать? Я слаб, Бьянка. У меня нет возможности отбить Амадео. Мне нужно как-нибудь вернуть собственную силу.
– Да, Мариус, – кивнула она, – я все понимаю.
– Я всем сердцем надеюсь, что Амадео воспользовался способностями, которые я ему передал. Он многое умеет, и сила его велика.
– Да, конечно, – вновь кивнула она, – я понимаю, о чем ты.
– Сейчас мне приходится думать о Мариусе, – виновато и грустно сказал я. – Приходится заботиться о Мариусе – другого выхода нет.
Наступила тишина. Ни звука не раздавалось в доме – только потрескивание горящего факела на стене.
Я снова попытался прочесть ее мысли, но ничего не вышло. Виной тому не только моя слабость, но и ее решимость. Несмотря на любовь ко мне, ее терзали различные соображения, и она возвела стену, чтобы я о них не узнал.
– Бьянка, – тихо проговорил я, – ты заметила изменения в Амадео, но поняла ли ты их природу?
– Да, властелин, – ответила она.
– Ты можешь догадаться, в чем источник его силы?
– Мне это известно, властелин, – произнесла она.
– Я тебе не верю, – нежно сказал я. – Ты заблуждаешься.
– Нет же, Мариус, я все знаю. Как я успела напомнить тебе, ты приходил ко мне в спальню, мечтая о моей крови.
Она протянула руки, чтобы утешить и прикоснуться к моему лицу. Я прикрылся облаченной в перчатку ладонью, чтобы она остановилась.
– Тогда я поняла, – сказала она, – что ты каким-то образом питаешься мертвыми. Что ты забираешь их души – или просто кровь. Либо одно, либо другое, поняла я, а музыканты, сбежавшие с пиршества, где ты убил мою родню, рассказывали, что ты целовал моих незадачливых кузенов поцелуем смерти.
Я тихо рассмеялся.
– До чего небрежно – а я еще гордился своим мастерством! Как странно. Не удивительно, что я так низко пал.
Я сделал глубокий вдох, тело пронзила боль, меня терзала жажда. Неужели я действительно был когда-то могущественным властелином, ослепившим целый город, способным убить группу людей, чтобы никто не обвинил меня громче, чем шепотом? Неужели я действительно... Но воспоминаний было слишком много, и сколько мне пришлось бы питаться воспоминаниями, чтобы восстановить хотя бы крупицу силы?
Бьянка продолжала смотреть на меня горящими пытливыми глазами.
И тогда с моих губ сорвалась правда, которую я больше не мог скрывать.
– То была кровь живых людей, прелестная девочка, кровь живых людей, – в отчаянии признался я. – Кровь живых людей, только живых – и никак иначе. Понимаешь? Вот как я существую, и так было всегда – с той самой ночи, когда меня вырвали из смертной жизни послушные чужой воле злодеи.
Она слегка нахмурилась, но взгляда не отвела. Потом она кивнула, давая понять, чтобы я продолжал.
– Подойди ко мне поближе, Бьянка, – прошептал я. – Поверь, когда я скажу, что жил на свете в те времена, когда Венеции еще не было. В те времена, когда никто и не думал строить Флоренцию. И я недолго протяну здесь в страданиях. Чтобы восстановиться, мне необходима кровь. Необходима. И как можно скорее.
Она снова кивнула, и взгляд ее был тверд. Дрожа, она вытащила из складок одежды льняной платок и утерла слезы.
Что для нее мои слова? Должно быть, она воспринимала их как древнюю легенду. Как я мог ждать, что она постигнет их суть?
В ее глазах не появилось ни тени сомнения.
– Кровь злодеев, – внезапно вырвалось у нее. – Властелин, Амадео мне все рассказал. Я больше не могу притворяться, что ничего не знаю. Ты пьешь кровь злодеев. Не сердись. Амадео давным-давно доверил мне вашу тайну.
Я разозлился. Разозлился мгновенно, разозлился безумно. Но что толку? Разве эта чудовищная катастрофа не смела все на своем пути?
Значит, Амадео, после всех слез и обещаний, все-таки выдал секрет прелестнице Бьянке! Какой же я глупец, что доверился сущему ребенку. Какой же я глупец, что оставил Сантино жизнь! Но какой смысл упрекать себя?
Она умолкла, но не сводила с меня глаз. В ее глазах полыхали отблески факела, нижняя губа дрожала, у нее вырвался стон, словно она собиралась снова заплакать.
– Я могу привести злодея сюда, в твои покои, – оживилась она. – Прямо на лестницу.
– Предположим, этот человек одолеет тебя до того, как ты сумеешь вернуться, – тихо спросил я, – как мне тогда совершить возмездие, как восстановить справедливость? Нет, тебе нельзя так рисковать.
– Но у меня получится. Положись на меня. – Ее глаза загорелись, она огляделась по сторонам, как будто впитывала в себя красоту комнаты. – Сколько я хранила твою тайну? Не знаю, но никто не смог бы вырвать ее у меня. Что бы ни подозревали люди, я ни словом тебя не выдала.
– Милая моя красавица, – прошептал я, – не смей рисковать из-за меня. Дай мне подумать, дай воспользоваться силой разума, если она еще осталась. Давай посидим в тишине.
Она заметно смутилась, но потом ее лицо застыло.
– Дай мне Кровь, властелин, – внезапно произнесла она отрывисто и поспешно. – Дай мне Кровь. Сделай меня такой, как Амадео. Сделай меня той, кто пьет кровь, и тогда у меня хватит сил привести тебе злодея. Вот видишь, я нашла выход!
Она застала меня врасплох.
Не стану говорить, что в глубине искалеченной души я не помышлял о таком поступке – я подумал об этом, как только услышал ее рыдания, – но услышать эти слова из ее уст, вдобавок с таким воодушевлением, оказалось больше, чем я мог ожидать, и я понял, как понимал с самого начала, что такой план идеален.
Но нужно было все обдумать! Не только ради нее, но и ради меня. Когда произойдет волшебное превращение – предположим, у меня хватит сил его совершить, – как сможем мы, двое слабых бессмертных, получить в Венеции необходимую кровь и совершить долгое путешествие на север?
Оставаясь смертной, она могла бы перевезти меня к альпийскому перевалу в повозке, сопровождаемой вооруженной охраной, которую я мог бы покинуть после полуночи, чтобы в одиночестве навестить Тех, Кого Следует Оберегать.
Получив Кровь, она будет вынуждена спать рядом со мной днем, и мы оба окажемся во власти тех, кто будет перевозить саркофаги.
От боли я не мог решить, как лучше поступить.
Я не мог предпринять все необходимые меры. Мне внезапно показалось, что я вообще разучился думать, и, покачав головой, я постарался не дать ей себя обнять, чтобы она не перепугалась, осознав, каким иссушенным и жестким стало мое тело.
– Дай мне Кровь, – настойчиво повторила она. – Ведь это в твоей власти, не правда ли, властелин? И тогда я приведу тебе столько жертв, сколько понадобится. Я видела, как изменился Амадео. Он мог не объяснять. Я буду такой же сильной, правда? Отвечай, Мариус! Или скажи, как мне еще исцелить тебя, как утишить твои страдания.
Я не мог говорить. Я трепетал от страсти, от злости из-за ее возраста – из-за заговора, который они устроили с Амадео, и желание овладеть ею прямо здесь снедало меня.
Никогда еще она не представлялась мне более живой, более человечной, более естественной при всей своей радужной красоте – существом, к которому нельзя прикоснуться и пальцем.
Она отпрянула, понимая, что надавила слишком сильно. Ее голос смягчился, но не утратил настойчивости.
– Расскажи мне еще раз историю твоей жизни, – с горящими глазами попросила она. – Расскажи, как было тогда, когда ни Венеции, ни Флоренции еще не существовало, а ты уже был Мариусом. Расскажи заново.
Я метнулся к ней.
Она не могла бы спастись бегством.
По-моему, она даже пыталась бежать. Точно помню, что она закричала.
С улицы ее никто не услышал. Я схватил ее слишком быстро, а золотая комната располагалась слишком глубоко.
Сдвинув маску набок, прикрыв ей глаза левой рукой, я впился зубами в ее горло, и по жилам мгновенно растеклась ее кровь. Сердце ее билось все быстрее и быстрее. И за миг до того, как оно должно было остановиться, я принялся яростно трясти ее и кричать на ухо:
– Бьянка, очнись!
Я глубоко рассек иссохшее твердое запястье и добрался до крови; я направил струйку крови в ее открытый рот прямо на язык.
Я услышал шипящий звук, и тут она сомкнула губы, но испустила голодный стон. Я вырвал неподатливую обгорелую плоть и еще раз вскрыл вену, чтобы дать ей напиться.
Но ей не хватало – я слишком ослаб, слишком сильно пострадал, – а тем временем ее кровь бурлила во мне, пробивая путь сквозь сгоревшие испорченные клетки, где прежде кипела жизнь.