– Друг мог, на случай, если между нами что-нибудь произойдет, – сказал он, – позвольте сообщить, что она не изменяет старым привычкам и по-прежнему переезжает по Европе из города в город. Но никогда не заглядывает в Англию; думаю, им не хочется пересекать море, хотя, вопреки фольклору, не сомневаюсь, что они способны преодолевать водные преграды.
Я рассмеялся.
– Так говорит фольклор? Что мы не можем преодолевать водные преграды? Чепуха! – Мне хотелось рассказать больше, но засомневался, мудро ли поступаю.
По-видимому, он не заметил моих колебаний и продолжал:
– В последние несколько десятилетий она путешествует под именем маркизы де Мальврие, а ее спутник называет себя маркизом того же рода, хотя при дворе чаще появляется она, чем он. Их видели в России, в Баварии, в Саксонии – в странах, где в почете старинные церемонии. Похоже, им периодически требуется посещать придворные балы и пышные католические обряды. Но не забывайте, что все эти сведения я собрал из самых разных источников. Я ни в чем до конца не уверен.
Рядом с ним на невысокий столик поставили теплое вино. Он поднял чашу. Его руки дрожали. Он сделал глоток.
– Но как к вам поступают эти отчеты? – завороженно спросил я. Вне всякого сомнения, он говорил правду. Но я не переставал слышать, что многочисленные обитатели дома в тишине ожидают какого-то призыва.
– Не обращайте внимания, – сказал он. – Что они могут вынести из этой аудиенции? Все они верные члены ордена. Возвращаясь к вашим вопросам, мы иногда путешествуем под видом священников, чтобы собрать информацию о тех, кого называем вампирами. Мы наводим справки о таинственных смертях. И получаем данные, бессмысленные для остальных, но важные для нас.
– Понятно. И вы записываете имена, когда их называют в России, Саксонии и Баварии.
– Именно так. Я же назвал фамилию – де Мальврие. Они питают к ней особую слабость. Я должен еще кое-что добавить.
– Прошу вас.
– Несколько раз мы находили на стенах церквей надпись «Пандора».
– Вот как! – сказал я, отчаянно пытаясь скрыть нахлынувшие чувства. – Она хочет, чтобы я ее нашел. – Я сделал паузу. – Мне тяжело говорить. Не уверен, что ее сопровождающему вообще известно это имя. Как же тяжело! Но почему вы мне помогаете?
– Клянусь собственной жизнью, не знаю, – ответил он. – Разве что я верю в вас.
– Что значит – верите в меня? Верите, что я чудо? Что я демон? Скажите, Рэймонд, во что вы верите? Хотя в конечном счете это не имеет значения. Наши поступки продиктованы велениями сердца.
– Мариус, друг мой. – Он наклонился вперед и правой рукой дотронулся до моего колена. – Тогда в Венеции, где я шпионил за вами, я обращался к вам с самыми чистыми помыслами. Тогда же я прочел ваши мысли. И понял, что вы убиваете только отбросы общества, истребляющие собственных братьев и сестер.
– Истинная правда, Рэймонд, и Пандора тоже всегда так поступала. А сейчас?
– Думаю, да, – сказал он, – ибо жертвами каждого страшного преступления, связанного с вампирами, становятся люди, виновные в нескольких убийствах. Как видите, мне несложно вам помогать.
– Так значит, она верна нашей клятве, – прошептал я. – Я-то думал, она изменилась под влиянием своего сурового спутника.
Я внимательно поглядел на Рэймонда, с каждой секундой все острее узнавая в нем того молодого человека, с которым познакомился в Венеции. Мне становилось грустно. Ужасная перемена! И чем глубже я переживал, тем сильнее старался скрыть эмоции.
Что мои страдания перед наглядным торжеством старости? Пустое.
– Где ее видели в последний раз? – спросил я.
– Что касается этого вопроса, я попытаюсь дать свою интерпретацию ее поведения, если позволите. В своих странствиях они придерживаются определенной системы. Они передвигаются приблизительно кругами, снова и снова возвращаясь в один и тот же город. Как только они побывают в том городе, они начинают кружить по спирали, пока не удаляются на предельное расстояние – в Россию. Говоря о центральном городе, я имею в виду Дрезден.
– Дрезден! – воскликнул я. – Что это за место? Никогда там не бывал.
– О, ему никогда не сравниться с вашими потрясающими городами. Не равняться ему ни с Парижем, ни с Лондоном. Но Дрезден – столица Саксонии, расположенная на реке Эльбе. Герцоги, правители Саксонии, всячески старались его украсить. И создания эти – Пандора и ее спутник – неизменно, постоянно возвращаются в Дрезден. Могут отсутствовать двадцать лет, но непременно вернутся.
Я не знал, что сказать от волнения. Должен ли я расшифровать систему передвижений Пандоры? Она продумала свой путь, чтобы я его распознал? Сплела гигантскую круговую паутину, чтобы я рано или поздно попался в нее?
Иначе зачем Пандоре со спутником придерживаться такого образа жизни? Я не видел другой причины. Но как я посмел решить, что она вообще меня помнит? Она ведь написала на церковной стене свое имя, не мое.
Наконец я тяжело вздохнул.
– Как объяснить вам важность этого рассказа? – спросил я. – Вы принесли мне чудесные новости. Теперь я ее найду.
– А теперь, – доверительным тоном произнес он, – не перейти ли нам ко второй теме, затронутой в моем письме?
– Амадео, – прошептал я. – Что случилось с тем отступником? Я не чувствую здесь присутствия тех, кто пьет кровь. Я не ошибся? Он либо очень далеко, либо и вовсе покинул вас.
– Тот монстр ушел от нас вскоре после того, как я отправил письмо. Обнаружив, что может охотиться в сельской местности, он исчез. Мы не сумели его контролировать. Он не обращал внимания на призывы питаться только кровью преступников. Я даже не знаю, жив ли он.
– Вам следует принять меры предосторожности, – сказал я и осмотрел просторный каменный зал. – Пожалуй, ваш замок внушает уважение своими размерами и прочностью. Однако мы говорим о том, кто пьет кровь.
Он кивнул.
– Мы хорошо защищены, Мариус. Поверьте на слово, мы не каждого принимаем так, как вас. Но вы не желаете выслушать, что он рассказал нам?
Я склонил голову. Я знал, о чем поведает Рэймонд.
– Приверженцы сатаны, – заговорил я более конкретными словами, – те самые, что сожгли мой дом в Венеции, теперь охотятся на жителей Парижа. А мой блестящий ученик с каштановыми волосами, Амадео, по сию пору руководит ими?
– Насколько нам известно, да, – ответил он. – Они очень хитры. Они убивают бедняков, больных, изгоев. Ренегат, рассказавший нам подробности, объяснил, что они опасаются так называемых «освещенных мест». У них принято считать, что Бог не велит им носить дорогую одежду или входить в церкви. Ваш Амадео теперь известен под другим именем – Арман. Ренегат говорил, что Арман пылает рвением новообращенного.
От отчаяния я не знал, что сказать.
Я закрыл глаза, а открыв, увидел перед собой разгоревшийся в глубоком камине огонь.
Я медленно перевел взгляд на внимательно взиравшего на меня Рэймонда Галланта.
– Теперь я рассказал вам все.
Я улыбнулся ему смутной, грустной улыбкой и кивнул.
– Вы поистине щедры ко мне. В прошлом, когда ко мне проявляли щедрость, я вынимал из туники кошель золота. Но разве вам нужны деньги?
– Не нужны, – подтвердил он, качая головой. – Нам не нужно золота. Золото у нас всегда водилось в изобилии. Что за жизнь без золота? Но нам его хватает.
– Тогда чем я могу отплатить вам? – спросил я. – Я у вас в долгу. С той самой ночи, когда мы беседовали в Венеции.
– Поговорите с несколькими членами ордена, – ответил он. – Позвольте им войти в комнату. Позвольте увидеться с вами. Задать вопросы. Этим вы меня очень обяжете. Говорите им, что считаете нужным. Но создайте для них истину, которую они запишут для изучения остальными.
– С удовольствием, Рэймонд, но только не в этой библиотеке, невзирая на всю ее красоту. Мы должны находиться на открытом месте. У меня инстинктивный страх перед смертными, которым известна моя тайна. – Я замолчал. – Даже не припомню, чтобы мня окружали подобные люди.
Он поразмыслил и ответил:
– Во дворе слишком шумно, слишком близко к конюшням. Давайте встретимся на крыше одной из башен. Там холодно, но я скажу им одеться потеплее.
– Давайте выберем для нашей цели Южную башню, – предложил я. – Только приходите без факелов. Ночь ясная, полнолуние, все смогут меня рассмотреть.
Я выскользнул из комнаты, поспешно спустился по лестнице и без труда покинул замок через узкое каменное окно. Со сверхъестественной скоростью я поднялся на стены Южной башни и там, на умеренном ветру, поджидал, пока вокруг соберутся смертные.
Конечно, им показалось, что я перенесся туда благодаря магии, но я не собирался их разуверять.
Через четверть часа все поднялись на крышу – около двадцати хорошо одетых мужчин, молодых и старых, и две красивые женщины. Они встали в круг, я оказался в центре.
Никаких факелов. Явная опасность не угрожала.
Я позволил им рассмотреть меня и сформировать любой образ, какой пришелся бы им по душе, а потом заговорил:
Никаких факелов. Явная опасность не угрожала.
Я позволил им рассмотреть меня и сформировать любой образ, какой пришелся бы им по душе, а потом заговорил:
– Непременно скажите, что вы хотите узнать. Со своей стороны, я открытым текстом сообщаю, что принадлежу к числу тех, кто пьет кровь. Я прожил не одну сотню лет, но прекрасно помню себя молодым. Тогда я жил в Риме эпохи империи. Можете это записать. Душой я остался в тех временах. Я не изменяю своему прошлому.
Повисла тишина, но тут Рэймонд засыпал меня вопросами.
Да, у нас есть свое «происхождение», объяснил я, но открыть его я не могу. Да, по прошествии времени мы становимся значительно сильнее. Да, мы по большей части живем в одиночку или тщательно выбираем себе спутников. Да, мы можем передавать свой дар другим. Нет, мы не жестоки по природе и испытываем глубокую любовь к смертным, что часто вызывает духовный разлад.
Затем последовало множество других мелких вопросов. Я старался отвечать как можно яснее. Но ничего не сказал о нашей беспомощности перед солнцем и огнем. Относительно «собраний вампиров» в Париже и в Риме я практически ничего не знал.
Наконец я сказал:
– Мне пора уходить. Я должен проделать до заката несколько сотен миль. Я обосновался в другой стране.
– Но как вы перемещаетесь? – спросил один из ученых.
– По ветру, – ответил я. – Это дар, который развился во мне с веками.
Я подошел к Рэймонду, крепко обнял его и, обернувшись к небольшой группе смертных, предложил им подойти и дотронуться до меня, убедиться, что я настоящий.
Я отошел на шаг, достал кинжал, порезал себе руку и протянул к ним ладонь, чтобы они посмотрели, как затягивается плоть.
Они ахнули от изумления.
– Мне пора. Рэймонд, примите мою благодарность и любовь.
– Подождите! – сказал самый дряхлый старик. Он держался поодаль, опираясь на палку, напряженно внимая каждому моему слову. – У меня к вам последний вопрос, Мариус.
– Задавайте, – тотчас предложил я.
– Вы что-нибудь знаете о нашем происхождении?
Я сперва не понял, о чем речь. Что подразумевал его вопрос? Рэймонд помог мне:
– Вам что-нибудь известно о том, как появилась Таламаска?
– Нет, – в тихом изумлении ответил я.
Они погрузились в молчание, и я догадался, что они сами точно не знают, как возникла Таламаска. И мне вспомнилось, что при нашей первой встрече Рэймонд уже упоминал об этом.
– Надеюсь, вы найдете ответы на свои вопросы, – сказал я и растворился в темноте.
Но далеко не ушел. Я сделал то, что должен был сделать с самого начала. Я парил неподалеку, выбрав место, где меня нельзя было ни увидеть, ни услышать. И послушал, как они бродят по башням и библиотекам.
Таинственные, упорные, преданные.
Я решил, что как-нибудь в будущем вернусь, чтобы узнать их получше. Но сейчас нужно возвращаться в святилище, к Бьянке.
Когда я появился в благословенном склепе, она еще не спала. И я увидел, что она зажгла сотню свечей.
Иногда я забывал об этой церемонии и обрадовался, что она вспомнила.
– Ты доволен посещением Таламаски? – спросила она с неподдельным интересом. На ее лице появилось выражение обманчивого простодушия, неизменно побуждавшее меня рассказывать ей все без утайки.
– Мне очень понравилось. Выяснилось, что они и в самом деле честные исследователи. Я дал им все сведения, какие смог – но, разумеется, рассказал далеко не все, что знал. Не бойся, я не наделал глупостей. Они ищут только знаний, и я дал им предостаточно пищи для размышлений.
Она прищурилась, не вполне представляя себе, что такое Таламаска. Я ее прекрасно понимал.
Я сел рядом, притянул ее к себе и укрыл нас обоих меховым плащом.
– Ты пахнешь приятным холодным ветром, – сказала она. – Наверное, мы созданы, чтобы жить, не покидая святилища, жить в холодном небе и бесприютных горах.
Я не ответил, но думал только об одном: далеком городе Дрездене. Рано или поздно Пандора всегда возвращается в Дрезден.
Глава 31
До нашей встречи с Пандорой оставалось сто лет. За этот срок мои возможности невероятно возросли. В ночь после возвращения из Таламаски я устроил себе серьезнейшую проверку и убедился, что больше никогда, никогда не стану жертвой банды Сантино. Много ночей Бьянке приходилось оставаться одной, пока я испытывал свои преимущества.
И как только я всецело уверился в своей быстроте, силе Огненного дара и великой способности убивать невидимым ударом, я посетил Париж с единственной мыслью – проследить за собранием Амадео.
Отправляясь в рискованный путь, я поведал свой план Бьянке, и она опять принялась умолять меня не играть с огнем.
– Нет, отпусти меня, – ответил я. – При желании я, наверное, смогу услышать его голос на расстоянии нескольких миль. Но мне нужно твердо убедиться в истинности того, что я вижу и слышу. И еще. Я не испытываю желания его перевоспитывать.
Она опечалилась, но, видимо, поняла мои чувства. Она заняла привычное место в углу святилища и кивнула, вырвав обещание проявлять величайшую осторожность.
Попав в Париж, я с помощью могущественного дара Очарования выманил из комнаты в уютном трактире одного убийцу и выпил его кровь, а потом нашел себе укрытие в высокой колокольне собора Парижской Богоматери, чтобы беспрепятственно следить за негодяями.
Выяснилось, что огромная стая отвратительных, исполненных ненависти хищников избрала местом обитания парижские катакомбы, подобно тем, что сохранились в Италии со времен Древнего Рима.
Катакомбы располагались под погостом, носившим название кладбище Невинных Мучеников, – трагически уместные слова! Я уловил клятвы и распевы, подходившие разве что для слабоумных, предваряющие ночной поход жестокости и смерти, направленный на жителей Парижа.
– Все за сатану, все за Зверя, все на службу Господа, вернемся к покаянию!
Не составило труда, просмотрев чужие мысли, определить, где находится мой Амадео, и через час с небольшим я уже неотступно наблюдал за ним с птичьей высоты, глядя, как он шагает по узкой средневековой улочке, не подозревая о моем присутствии. Мне оставалось лишь горько молчать.
Одетый в лохмотья, со свалявшимися грязными волосами, он нашел первую жертву и причинил ей перед смертью такую боль, что я пришел в ужас.
Час или даже больше следил я, как он продолжает свой путь, утолив жажду очередным злополучным полуночником, а потом, описав круг, возвращается к огромному кладбищу.
Прислонившись к холодной каменной стене колокольни, я услышал, как он, спустившись глубоко под землю, созывает свое, как он выразился, «собрание», и требует от каждого отчета в том, как он во имя любви к Господу изводил сегодня местное население.
– Дети Тьмы, рассвет уже близко. Пусть каждый откроет мне свою душу.
Уверенный, чистый голос. Ни тени сомнения в словах. Как быстро он наказывает Детей Сатаны, если им не удается безжалостно расправляться со смертными. Из уст знакомого мне когда-то мальчика исходил голос мужчины. У меня мурашки побежали по спине.
– Зачем тебе дан Темный дар? – спросил он у одного увальня. – Завтра ночью ты умрешь дважды. И если все вы не проявите большего рвения, я покараю вас за грехи и наберу в собрание новичков.
Я не мог дальше слушать. Меня переполняло отвращение.
Я мечтал спуститься в подземный мир, сжечь его последователей, вырвать его на свет и, приведя в святилище Тех, Кого Следует Оберегать, умолять отречься от избранной доли.
Но я не пошел за ним. Не смог.
Он провел среди них долгие годы; умом, телом и душой он принадлежал своим подчиненным; и ни один из моих уроков не заставил его обрести силу и восстать против них.
Он перестал быть моим Амадео. Я прибыл в Париж выяснить правду, и теперь все знал наверняка.
Меня охватила грусть. И отчаяние. Но, наверное, в ту ночь я оставил Париж лишь благодаря злости и отвращению, объяснив себе по существу, что он должен самостоятельно избавиться от темного образа мыслей. Я не смогу освободиться за него.
В Венеции я долго и тяжко работал над тем, чтобы стереть из его воспоминаний Печерскую лавру. Но теперь он нашел новый приют косных ритуалов и самоотречения. И годы, проведенные со мной, не смогли его защитить. Круг уже давным-давно замкнулся. Он снова стал монахом. Тем самым рабом Божьим, каким ощущал себя на Руси. И краткий период жизни в Венеции ничего не изменил.
Бьянка расстроилась от моего рассказа и пространных объяснений, но не стала ни на чем настаивать.
Нам, как всегда, было легко друг с другом. Она выслушала меня и без раздражения высказала свое мнение:
– Возможно, со временем ты передумаешь. Только у тебя хватит сил проникнуть туда и сразиться с теми, кто постарается его удержать, когда ты его похитишь. Думаю, это единственный способ – захватить его силой, настоять, чтобы он пошел с тобой и увидел Священных Прародителей. Я не обладаю подобными возможностями. Я только прошу, чтобы ты подумал и не принимал непоправимых решений.