— Похож, — кивнул он.
В голосе Гая Тумидуса звучала странная печаль.
* * *— Навигация — хорошо.
Расчеты по семи точкам, вспомнил Марк. Шесть, пять, три. Серебро игл в зрачках. Слизь улитки в раковине черепа. Коррекция курса. Искушение, морок; звезды. Какое там хорошо! С натяжкой, удовлетворительно. Если бы не Кий с Тарара, мир их праху…
Мир.
Прах.
Огненное погребение на орбите Острова Цапель.
— Пилотирование — отлично.
Вой, вспомнил Марк. Рёв. Хрип двигуна. Болтанка. Слой облаков. Я тормозил маневровыми. Они, по крайней мере, слушались. Глиссада превратилась в ломаную линию. Треск сучьев. Визг металлопласта. Полная мощность на движки. Режим обратной тяги. Взлетать было легче. Мы летели домой, это всегда легче.
Отлично.
Мы выжили, значит, отлично.
— Физическая подготовка — хорошо.
Чикчан, содрогнулся Марк. Он атаковал стремительным, змеиным броском. Кими отогнал меня к колонне, не оставив пространства для манёвра. Киб бил размашисто, мощно; крылья и клюв — одно целое. Иик несся, как ветер. Минус глаз. Минус селезенка. Плюс знание языка и мигрень.
— Вы меня слышите?
— Так точно!
— Мне показалось…
— Я вас слушаю, господин дисциплинар-легат!
Начальник училища отошел к окну. Заложив руки за спину, Гракх с минуту молчал. Ему было неуютно в санаторском коттедже. Ему было дважды неуютно наедине с Марком Тумидусом. Гракх настаивал на личной встрече, писал рапорт за рапортом. Сейчас он понимал: зря. Между курсантом, которого он знал, и офицером, с которым он встретился, лежала пропасть.
Дисциплинар-легат не в первый раз стоял у края этой пропасти. Когда-то она отделила его самого от курсанта, каким Гракх был тысячу лет назад.
— Огневая подготовка — хорошо.
— Я промахнулся, — возразил Марк.
— Что?
— Я стрелял из положения лёжа. Чужой пистолет… Это меня не извиняет. Я промахнулся. Тизитль ушёл. Я ранил его в бедро, но он всё равно ушёл.
— Расстояние?
— Шестьдесят метров. Может, больше.
Поразмыслив, Гракх решил не заострять внимания на бегстве какого-то Тизитля. Зачёт сдавался не в тире, стрелок одной ногой был в реанимации… Балл выставлялся комиссией сообразно прежним достижениям курсанта Тумидуса. Учитывай комиссия экстремальную стрельбу в положении лёжа — оценку бы, скорее всего, повысили.
— Психология поведения ботвы — отлично.
— Благодарю.
Гракха покоробила ирония ответа. Он не видел причин иронизировать.
— Координация действий в корсете — отлично.
— Пятнадцать против пятерых.
— Что?
— Тройной перевес. Доспехи. Мы сбросили их с пирамиды.
Скорей бы это кончилось, подумал дисциплинар-легат. Ничего не произойдёт, если я не озвучу остальные оценки. Ничего не сталось бы, если бы я вообще сюда не приехал. Старею, делаюсь сентиментальным. Пора в отставку.
— Поздравляю, — хмуро подвел он итог. — Ваш диплом об окончании училища будет отослан к месту прохождения вашей службы. Запрос от командования лежит в канцелярии. Если хотите, копию мы вышлем по указанному вами адресу.
— Деду, — кивнул Марк. — Вышлите копию моему деду, Луцию Тумидусу, на Октуберан. Адрес дать?
— У меня есть.
У меня нет, подумал Гракх. Но это неважно. Копией займется та контора, откуда я получил приказ: экстренно оформить диплом. У них отыщется любой адрес в Ойкумене. А я хочу побыстрее закончить наш разговор.
И всё-таки он не удержался.
— Катилина, — сказал Гракх. — У него проблемы. Вы в курсе?
— Что?!
Марк сорвался с места. Вихрем он подлетел к окну, толкнув дисциплинар-легата. Уставился вниз, на крыльцо, где дремал молоденький ягуар: сытый, ленивый. Руки дрожат, отметил Гракх. У парня дрожат руки. А вот уже не дрожат.
— Всё в порядке, — улыбнулся Марк. — Никаких проблем.
— Катилина, ваш сокурсник. Вы дрались на дуэли. Ресурс его клейма не восстановился полностью. Катилина нуждается в регулярных инъекциях сервостиламина. Иначе поводки истончаются…
— Да? — равнодушно спросил Марк. — Сочувствую.
* * *Сочувствую, подумал Гай Тумидус.
Военный трибун знал этот взгляд. Он видел его в зеркале по утрам — с тех пор, как звено штурмовиков под командованием обер-центуриона Тумидуса сожгло пять вехденских «каребов» в созвездии Дикого Жеребца. Первая настоящая битва. День, когда он не дал ударить во фланг помпилианской флотилии. Звено порвали в клочья, Гай выжил чудом. После боя капсулу с обожжённым, потерявшим сознание командиром звена подобрала спасательная бирема медицинской службы.
— Как здоровье?
— К строевой службе годен!
В зале космопорта Бен-Цанах перед военным трибуном стоял он сам, обер-центурион Тумидус тридцатилетней давности. Какое чувство испытываешь при встрече с молодостью? Гордость? Сожаление? Желание предостеречь? Слова разбегаются: как ни назови, все мимо «яблочка»…
— Разрешите обратиться?
— Разрешаю.
«Только не вздумай поздравлять меня с возвращением расового статуса! С новым званием, и прочая, прочая, прочая! На гауптвахте сгною!» Военный трибун не был телепатом. Но Гай очень надеялся, что эта мысль достаточно ясно отразилась на его лице.
— Спасибо. И вы, и отец… Вы сделали всё, чтобы нас вытащить.
— Почему ты говоришь это мне?
— А кому надо?
— Почему не отцу?!
— Вытаскивали меня, — Марк смутился. Повернулся так, чтобы видеть обоих мужчин. — А вытащили всех. Спасибо.
В битве у Дикого Жеребца среди погибших был Ицилий Отон Руга, однокашник Гая по училищу. Друг; ведо́мый. Ведомые потом у Гая были, а друзья — нет.
— Похож, — повторил Гай.
И добавил чуть слышно, для одного Марка:
— Не вздумай повторить мою судьбу, балбес!
— Так точно! — козырнул наглец. — Разрешите быть свободным?
Марк едва заметно мотнул головой, скосив глаза в сторону бюро справок. Трибун даже не стал туда смотреть. Он и так знал, кто там стоит. Н’доли Шанвури, дочь Папы Лусэро, терпеливо ждала, пока родственники получат своё.
— Свободен.
* * *— Унтер-центурион Тумидус!
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Чеканный шаг. Плац насквозь продут ветром.
— Унтер-центурион Тумидус! Вам присваивается внеочередное звание обер-центуриона! Благодарю за службу!
— Служу Отечеству!
Плещется орёл на знамени. Машет крыльями.
— За личную храбрость в бою обер-центурион Тумидус награждается орденом «Глаз Бури» II степени. От имени командования…
— Служу Отечеству!
— Встать в строй!
— Есть!
Ничего этого не было. Плац, знамя, орёл — ничего. Орден с наградными документами Марк нашел в коттедже — утром, после прогулки у моря. Бархатная коробочка лежала на перилах. Рядом — удостоверение в обложке из натуральной кожи. Копия указа о присвоении внеочередного воинского звания, придавленная галькой. Кто принес орден, Марк не знал. Кто-то, кому был хорошо известен распорядок дня новоиспеченного обер-центуриона.
Знали, что мимо не пройдёт.
Двоилось в глазах. Фасеточный имплантант приживался трудно. На днях Марка ждала вторая операция на зрительном нерве. С селезенкой было проще. Правда, неистово чесался бок. Хотелось взломать ребра, залезть внутрь и скрести там. Врачи уверяли, что чесотка угомонится к концу месяца. Куда больше врачей смущали мигрени. Марк даже заподозрил, что из-за мигреней его могут признать негодным к строевой. Он перестал говорить эскулапам о головной боли. Когда интересовались, отвечал, что всё в порядке. Поверили врачи или нет, а мигрень поверила — сделалась мягче, терпимей. На свежем воздухе, в особенности по жаре, она отпускала, едва начавшись. Даже под крышей, в ветреный или дождливый день, стоило Марку представить себя на солнцепёке, где-нибудь высоко в горах — и мигрень растворялась, как сахар в воде.
По утрам, умываясь, он долго смотрел на себя в зеркало. В фас, в профиль… Боялся, что меняется форма черепа. Врачей не спрашивал, чтобы не привлекать лишнего внимания. Раз помалкивают, не лезут с измерениями, значит, норма.
Однажды не выдержал — спросил. Между делом, как бы из праздного интереса.
— В вашем возрасте? — уточнил врач. Он торопился, но без возражений задержался на пару минут. — Вас интересует лицевой череп или мозговой?
— Мозговой, — наобум брякнул Марк.
— В целом, пустяки. Увеличивается основание в поперечном и переднезадном направлениях. Оформляются воздухоносные пазухи… Что-то с глазом? Беспокоит?
— Не очень.
— Ну и славно. Насчет черепа поройтесь в вирте, там есть…
* * *К Н’доли шёл чужак. Офицер с душой, затянутой в мундир. Либурнарий, охотник за рабами, снабженец своей треклятой родины. Фокусник, превращающий свободу в электричество. Олицетворение всего того, за что дочь Папы Лусэро ненавидела Великую Помпилию.
К Н’доли шёл чужак. Офицер с душой, затянутой в мундир. Либурнарий, охотник за рабами, снабженец своей треклятой родины. Фокусник, превращающий свободу в электричество. Олицетворение всего того, за что дочь Папы Лусэро ненавидела Великую Помпилию.
К Н’доли шёл человек, с которым она лежала в одной постели. Давно, в прошлой жизни. Из-за неё молоденького курсанта исключили из училища. Его она отправилась спасать, без колебаний ринувшись за край Ойкумены, в пурпурно-золотые пески Крови.
«Завидую, — так думала Н’доли когда-то, — крошке, которая разбудит его сердце». Теперь, в зале Бен-Цанаха, она думала иначе. Не завидовала; нет, не завидовала ни капельки.
Еще вчера она была старше Марка. Это осталось в клетке слова «вчера». Обер-центурион Тумидус был гораздо старше Н’доли Шанвури. Проклятье! — он ей в прадеды годился. Старше на войну; на сгоревшую галеру, на погибших сослуживцев. Старше на плен; на жизнь и на смерть.
…из-за этого сукина сына едва не погиб Папа…
Будь справедливой, велела себе Н’доли. Марк тут ни при чём. Думаешь, Папа вышел в Кровь из-за него? Ерунда! Папа вышел бы в Кровь в любом случае. Папа — антис, упрямый болван, вот и все причины. Полудохлый, он валяется на Китте в малом теле, давится овсяной кашей, запивает жиденьким чаем и улыбается во сне. Папе снится, как он раз за разом выходит в Кровь — драться и умирать. Смертельный номер: на манеже — глотатель ядерных боеголовок. Отличный сон; временами кажется, что Папе не хочется просыпаться.
— Здравствуй.
Сейчас, поняла Н’доли, Марк поблагодарит меня за участие в спасательной экспедиции. Потом развернется и уйдет: прямая спина, армейская выправка. Будь рядом телепат, он бы прочел мысли Марка и сказал мне: «Ты права, дурочка».
— Привет. Я тебе признательна.
Все-таки ей удалось его удивить. Сбить с толку.
— За что?! Я ничего…
— Без тебя я никогда бы не вышла в большое тело.
Цинично, прямо. Не ожидал?
— Рад, что у тебя получилось.
Взгляд Марка изменился. В льдистом прищуре мелькнула тень лукавства. Нет, померещилось. Никакой тени. Просто у него глаза разные.
— Хочу тебя кое с кем познакомить.
Марк обернулся к «дипломатическому» выходу. Там ждали трое сопровождающих: помпилианцы из службы безопасности и пожилой, седой как лунь уроженец Ларгитаса. Учёный, за парсек видно. Граф или маркиз жутких тамошних наук с зубодробительными названиями. Что делает ларгитасец в этой компании?
Марк махнул рукой:
— Катилина!
* * *Пляж в этом месте был галечный. Приходилось выбирать, куда ставишь ногу: иначе поскользнешься, грохнешься вверх тормашками. Спуск от коттеджа в бухту славился высотой и крутым нравом. Марк мерял его трижды на день: сперва шагом, подолгу отдыхая на куцых, заросших травой площадках, приноравливаясь к ёканью под ребрами, затем — быстрее, и наконец — бегом. Лечащий врач хмурил брови, но помалкивал.
Сейчас Марк, выбравшись из воды, стоял у топчана. Рядом, в охотничьей стойке, замер Катилина. К ним по пляжу шел человек, которому здесь было не место, и это не нравилось ни Марку, ни ягуару.
— Что вы делаете на Тренге? — спросил Марк, едва гость приблизился.
— И вам доброго утра, — рассмеялся Белый Страус.
Якоб Ван дер Меер, маркиз этнодицеи, был одет по-походному. Дорожный костюм со множеством карманов, ботинки с высокими шнурованными голенищами. Голову маркиза защищал полотняный шлем с назатыльником. Казалось, Белый Страус минутой раньше вынырнул из джунглей.
— Как вы сюда проникли?
— С боем. Перестрелка, поножовщина, рукопашная. Гора трупов у ворот, — ларгитасец наслаждался ситуацией. — Велите, чтобы прибрали, а то протухнут. Жарища…
Марк шагнул вперед:
— Я вынужден вас задержать.
— Очень на это рассчитываю, — маркиз поклонился, сняв шлем. — Задержите меня на месяц, лучше — на два. Нам есть о чем поговорить. Вернее, вам есть о чем поговорить, а мне есть что послушать.
Он кивнул на ягуара:
— Тотем? Покровитель? Йе-кыла?
— Тиран, — вздохнул Марк. — Диктатор. Кто такой йе-кыла?
— Перевоплощение шамана в зверя.
— Вы верите в эту чушь?
Вместо ответа Белый Страус протянул руку и почесал Катилину за ухом. Ягуар мурлыкнул басом. Марк с изумлением взирал на идиллию, подозревая, что он здесь — третий лишний.
— Я доверчив, — кончиками пальцев Ван дер Меер щекотал рокочущего хищника под челюстью. — Я и вам поверю. Вы, главное, рассказывайте. Когда детенышам исполняется шесть месяцев, самка ягуара впервые выводит потомство на охоту. Вашему есть полгода?
— Не знаю, — честно ответил Марк. — Наверное, есть.
— Ему надо охотиться.
— Не надо. Он всю дичь распугает. Катилина — паникёр.
— Трус?
— Инфразвуковый биоизлучатель. Сеет панику вокруг себя. Захочет — будете бежать дальше, чем видите. Сталкивались с таким убоищем?
— Не доводилось. Расскажете?
— Государственная тайна.
— Да ладно вам! Вы ведь сразу поняли: я на Тренге с разрешения начальства. Будь я одержим идеей расового превосходства, я бы сказал: с разрешения моего и по нижайшей просьбе вашего начальства. Сорвать меня из экспедиции — это надо очень попросить… Вас выжали, как тряпку, офицер Тумидус. И не спорьте со мной! Вас опросили, допросили и расспросили. Человек? Личность?! Нет, вы теперь ходячий интерес — козырный, международный. Я вас намочу и выкручу по-новой. Помните, на Ломбеджи вы спрашивали у меня, что такое этнодицея? И я ответил: это наука о правах народов. Что вам показалось удивительней всего на Астлантиде?
— Конфликт устремлений, — не задумываясь, ответил Марк.
— Я читал отчёты тех, с кем вы беседовали на эту тему. Повторите для меня, вкратце. Астлане должны сопротивляться пленению? Бежать, драться?
— Кастовые астлане — нет. Дикари — да.
— Почему?
— Плен должен быть честным. Иначе у дикарей не стимулируется теменная чакра. Соответственно, не наступает эйфория, мощное желание «уйти в солнце». Падает энергетичность…
— У всех астлан яйцевидные черепа?
— Только у кастовых. В смысле, цивилизованных.
— Что происходит, если кастового астланина хочет пленить кастовый астланин, гражданин вражеского государства? Десант с корабля инопланетян?
— Не знаю.
— Кастовый обязан бежать, драться до последнего? В этом случае система работает, как с дикарем? Яйцом череп или нет, а вопрос, как я понимаю, упирается в статус «пленник-свободный»?
— Вы что, анализируете этот бред?
Белый Страус присел на топчан:
— Вы даже представить не можете, какой бред я способен подвергнуть анализу. Троюродный брат вашего конфликта: Мондонг, племена овакуруа. Речь даже не об энергопространственном феномене, имеющем место в обоих случаях. Целый народ, одержимый идеей-фикс: не позволить чужакам вторгнуться в мозги аборигенов; не уважающий предков, допустивших такое вторжение… Когда же запрет нарушается во второй раз, у всего населения летит крыша. Вы видели фильм «Мондонг»? Ричард Монтелье снял прекрасную картину. Не без художественного вымысла, и всё же…
— Не видел, — Марк взял полотенце. — Чем у них дело кончилось?
Он видел другое: причину, по которой начальство, рискуя потерять лицо, пригласило на Тренг язвительного маркиза-ларгитасца. Имперские эксперты, кому Марк, едва восстановив силы, месяц напролет ездил по ушам, блестяще накапливали информацию. Складировали, вешали ярлычки. Но выводы — новые башенки из старых кирпичиков — у них получались не в пример хуже. Во всяком случае, никто из экспертов не усмотрел аналогий, какие провел Ван дер Меер. Для этого маркизу понадобилась минута разговора и пара ключевых слов: конфликт устремлений.
— Где?
— На Мондонге.
— Резнёй, молодой человек. Чем обычно заканчиваются фильмы? Большой резнёй…
* * *О Марке Кае Тумидусе госпоже Зеро было известно больше, чем новоиспечённый обер-центурион знал о себе сам. Тем не менее, информация, полученная из третьих рук — это одно, а личный контакт — совсем иное. Контакт уже начался, хотя Марк и старуха не обменялись и парой слов. Имперская безопасность наблюдала за молодым офицером, ни во что не вмешиваясь.
Мимические реакции. Манера держаться. Походка. Пластика движений. Интонации. Смысл произнесенных слов имел значение в последнюю очередь. Отец. Дядя. Молодая вудуни. Реакции разные, в пределах ожидаемых. Всё укладывалось в составленный специалистами психопрофиль. Госпожа Зеро терпеть не могла сюрпризов. Возможно, потому, что по роду службы сталкивалась с ними чаще, чем хотелось бы. Если б еще хоть один из сотни сюрпризов оказывался приятным!
Ну да, как же…
Психопрофиль Марка являл собой серьезную аномалию: он больше подходил мужчине в возрасте тридцати пяти лет, плюс ряд оригинальных нюансов. Нуждаясь в Тумидусе-младшем, старуха желала знать, чего следует ожидать от особого консультанта по Астлантиде. Знать «до восьмого знака после запятой», как выражаются господа яйцеголовые, и речь идет не об астланах с их вытянутыми черепами.