— Поздравляю! Вот уж не думал, что вы настолько знамениты. И когда же вы приметесь за дело?
Я ответил, что не раньше, чем отужинаем, поскольку за едой никогда о делах не говорим. Мы с Вулфом решили не сообщать Лили о том, что я звонил Солу. Ей стало бы неудобно оттого, что прошлое двух ее гостей расследуется двумя другими гостями, а если Сол ничего не откопает, тогда ей и знать об этом необязательно. Я и сам чувствовал себя несколько неловко, когда передавал Диане соль или спрашивал Уэйда, как продвигаются дела с планом книги. Вероятно, такую же неловкость испытывал и Вулф. Конечно, что касается их, наши угрызения совести были напрасны — они хорошо знали, что, имей они какой-то шанс оказаться замешанными в этом деле, их бы заподозрили в первую очередь. Можно было поставить один против десяти миллионов, что Сол ничего не найдет, но если это все-таки случится, вот тогда и возникнет проблема поведения, которой не касается Эми Вандербилт. Тем временем, доедая баранью ногу, зеленую фасоль (из холодильника), хлеб от миссис Барнс, помидоры, пирог с черникой, я с удовольствием наблюдал за тем, как Диана пытается решить, следует ли ей изменить манеру поведения с нами, и если да, то каким образом. Уэйд уже принял решение. Для него мы по-прежнему оставались такими же гостями, как и он сам, с которыми можно говорить на разные темы, скажем, о бейсболе (со мной) или о структурной лингвистике (с Вулфом).
Ярко полыхавший в гостиной камин манил к себе, и все шли к нему с чашечками кофе в руках. Мы же с Вулфом прошли в комнату, чтобы, как полагал я, обсудить, чем лучше всего заняться на следующий день. Однако Вулф, войдя в комнату, не направился по своей привычке к креслу у окна, а остановился посередине комнаты и спросил:
— У мистера Фарнхэма есть телефон?
— Конечно.
— Он мог видеть газету?
— Вероятно.
— Позвони ему. Скажи, что мы хотим приехать и побеседовать с ним и со всеми остальными.
— Утром?
— Сейчас.
Тут я чуть не сморозил глупость. Раскрыл было рот, чтобы произнести: «Дождь же идет», но тут же закрыл его, не дав словам сорваться с языка. Привычка — вторая натура, и я не исключение. Не раз в плохую погоду Вулф жалел меня и не отправлял даже по срочному поручению, а чтобы его самого выгнать из дому в дождь или в снег, требовалось что-то из ряда вон выходящее, например, экземпляр какого-то нового вида орхидеи. Очевидно, сейчас случай был особый, поэтому я без единого слова прошел в гостиную и направился к столику с телефоном. Набрал номер, и после четырех продолжительных гудков трубку наконец-то взяли.
— Билл? Арчи Гудвин.
— Хелло! Я вижу, вам выдали бляху.
— Нет, не бляху, а всего лишь клочок бумаги. Очевидно, вы читали «Реджистер»?
— А как же. Теперь полетят перья, да?
— Надеемся. Если вам удобно, мы с мистером Вулфом хотели бы заскочить и побеседовать с вами и вашими людьми. Особенно с Сэмом Пикоком. Неплохой способ провести дождливый вечер, а?
— Почему «особенно с Сэмом»?
— Человек, который обнаружил тело, всегда на особом счету. Другие, естественно, тоже. Мистер Вулф хочет поговорить с людьми, которые лучше всех знали здесь Броделла. О’кей?
— Что за вопрос? Мистер Дюбуа сам только что сказал, что хотел бы побеседовать с Вулфом. Приезжайте.
Билл положил трубку. Лили, Диана и Уэйд сидели у камина спиной ко мне и смотрели телевизор, когда я спросил Лили, можно ли нам взять машину, чтобы съездить к Фарнхэму. Опа без всяких вопросов или комментариев сказала «разумеется», и я пошел к себе в комнату, чтобы прихватить попчо.
Я сроду не видел Вулфа в попчо с капюшоном, у Лили же попчо были ярко-красные, причем все одного размера. На Вулфа пончо едва налезло, и у него оказался очень веселый вид — лицо, правда, было довольно мрачным. Выражение его не изменилось, когда, оставив машину под елями на ранчо Фарнхэма, мы, подсвечивая фонариком, прошлепали по лужам и я постучал в дверь. Открыл ее Билл Фарнхэм.
Кроме Фарнхэма, в комнате находились шестеро: трое мужчин и женщина сидели за карточным столом у камина, а еще двое мужчин стояли, наблюдая за игрой. Вулф прошел в комнату, остановился в четырех шагах от них и сказал:
— Добрый вечер! Мистер Гудвин рассказывал мне о вас. — Он кивнул женщине. — Миссис Эмори.
Затем кивнул мужчине напротив нее — круглолицему, широколобому, давно начавшему лысеть:
— Доктор Роберт Эмори из Сиэтла.
Кивок в сторону сорокалетнего мужчины с широкими плечами и квадратным подбородком, который явно не мешало бы побрить:
— Мистер Джозеф Колихэн из Денвера.
И еще один кивок — мужчине справа от нее, почти такого же возраста, темнокожему, с пушистыми бровями, видимо, иностранцу:
— Мистер Арман Дюбуа, тоже из Денвера.
Мужчина, стоявший за спиной Эмори, удостоился следующего кивка. Выглядел он лет на шестьдесят. У него были густые седые волосы и грубая, обветренная кожа. Одет он был в рабочие «ливайсы» и розовую рубашку, порванную на одном плече:
— Мистер Берт Мейджи.
Мужчину, который стоял чуть поодаль за Колихэном, — приблизительно лет тридцати, невысокого роста, с худощавым лицом, и тоже в «ливайсах» и в рубашке, похожей на грязную воловью кожу, с красно-белым платком на шее, — Вулф удостоил кивком последним:
— Мистер Сэм Пикок.
Фарнхэм повесил пончо и, вернувшись, сказал:
— Вот это, доложу я вам, загончик для клеймения скота, а?
Из шести присутствовавших мужчин, не считая нас с Вулфом, он был единственным, кого я назвал бы красивым. Он спросил Вулфа:
— А как насчет приветствия? В жидком виде имеется все — от «Монтана спешэл» до мочи койота.
— Он пьет пиво, — заметил Арман Дюбуа.
— А что такое «Монтана спешэл»? — спросил Вулф.
— Любая вода, кроме дождевой. Из ручья или из реки. Хороша как в чистом виде, так и в разбавленном, однако в такую погоду, как сегодня, ее лучше разбавлять чем-нибудь покрепче. Заказывайте. Пиво?
— Пока ничего. Спасибо. Возможно, попозже. Как вы знаете, нам с мистером Гудвином предстоит работа. Однако мы помешали вашей игре.
— Бридж — это не игра, — заметил мистер Дюбуа, — а непрерывная перебранка. Мы играем в него весь день. — Он отодвинул стул и встал. — Уж лучше мы послушаем, как вы задаете свои вопросы.
— Я слышал, вы круты, — раздался голос Фарнхэма, — хотя по виду этого не скажешь. Впрочем, внешность порой обманчива. Вы будете задавать нам вопросы каждому по отдельности или всем вместе?
— Если говорить с каждым, то потребуется вся ночь, — ответил Вулф. — Да, у нас официальные полномочия, но нашу беседу можно считать неофициальной. Присядем?
Под прямыми углами к камину стояли две длинные просторные кушетки. Дюбуа с Фарнхэмом убрали карточный стол и стулья. Зная, что Вулф сядет на кушетку вместе с остальными только в том случае, если сесть больше будет некуда, я принес стул, более или менее подходящий для него, и поставил его между кушетками подальше от камина. И тоже сел на стул. Фарнхэм, Пикок, Мейджи и Колихэн устроились на кушетке слева от нас. Дюбуа и чета Эмори — справа. Усаживаясь, миссис Эмори обратилась к Вулфу:
— Я все пытаюсь вообразить, о чем вы можете спросить меня. После такого промозглого дня я чувствую себя словно пьяная, и мне самой интересно, что я скажу. — Она приложила руку к губам, пытаясь подавить зевок. — Вероятно, я могла бы и соврать.
— Советую этого не делать, мадам. Мистер Гудвин подробно меня обо всем проинформировал. — Вулф оглядел сидящих. — Мистер Гудвин доложил мне, исходя из ваших рассказов, как каждый из вас провел вторую половину дня в тот четверг. Мне известно, что все вы, кроме миссис Эмори, не исключаете возможности, что мистера Броделла мог убить Харви Грив. Мы с мистером Гудвином считаем, что это не так. Мистер Джессап, окружной прокурор, знает о нашем мнении, он знает также, что мы не собираемся заниматься подтасовкой доказательств в пользу нашего мнения. Мы намереваемся ответить на вопрос, кто убил мистера Броделла, и лучше всего начать с тех людей, которые общались с ним, когда он гостил здесь. Сперва ответьте на следующий вопрос, — обратился Вулф к Фарнхэму. — Как вы знаете, ни пуль, ни гильз не обнаружили, но характер ран указывает на вид оружия, из которого были сделаны выстрелы. У вас есть такое оружие?
— А как же. Но не только у нас.
— Где вы его храните?
— В шкафчике в своей комнате.
— Шкафчик запирается?
— Нет.
— Ружье обычно заряжено?
— Разумеется, нет. Кто же держит ружье заряженным?
— Где вы храните патроны?
— Да на полке, в таком же шкафчике.
— А вы не знаете, не оказалось ли в тот день в вашем доме какое-нибудь другое ружье?
— Разумеется, нет. Кто же держит ружье заряженным?
— Где вы храните патроны?
— Да на полке, в таком же шкафчике.
— А вы не знаете, не оказалось ли в тот день в вашем доме какое-нибудь другое ружье?
— Только не такое, из которого можно было бы так разворотить плечо и шею Броделла. У меня два дробовика и револьвер, а у Берта Мейджи — только дробовик.
— Вы сказали мистеру Гудвину, что в тот четверг вы и миссис Эмори всю вторую половину дня провели на так называемой Тропе Верхнего Ягодного ручья. Это верно?
— Да.
— Большую часть дня?
— С двух часов.
— Стало быть, вы не знаете, было ли в это время ружье на месте. Его могли взять, сделать из него выстрел и поставить обратно в шкафчик. В следующий раз, когда вы увидели ваше ружье, оно было точно в таком же положении, в каком вы его оставили?
— Что за глупости! — Фарнхэм повысил голос. — По-моему, вы никудышный следователь. Стоит мне ответить утвердительно, и вы скажете, что узнать я это мог, только когда услышал об убийстве, а раз так, то, значит, я подумал, будто Броделла застрелил кто-то из проживающих здесь. Вы — не крутой, вы всего лишь по-злому хитрый. — Он встал и сделал шаг вперед. — Пожалуй, вам лучше проваливать. Эти люди — мои гости и мои работники, и нам не нужны ваши грязные вопросы. Убирайтесь отсюда!
Плечи Вулфа едва заметно приподнялись и опустились.
— Как вам будет угодно, — сказал он. — Вызывать в окружную прокуратуру всех вас в качестве свидетелей для меня излишние хлопоты, а для вас неудобство. Если вы возмущены тем обстоятельством, что я будто бы подразумеваю одного из присутствующих здесь в убийстве мистера Броделла, значит, вы простофиля. Я сказал, что хочу побеседовать с вами, хотя, признаться, расспросы об убийстве человека редко бывают приятными. Так будем продолжать или отложим?
— Конечно, продолжим, — сказал Дюбуа. — Мы все считаем, что Броделла убил, скорее всего, Грив, — все, кроме миссис Эмори, — по Ниро Вулф далеко не глуп. Я и раньше говорил, — теперь он обращался уже к Фарнхэму, — что шерифу следовало бы поинтересоваться вашим ружьем. А он на него даже не взглянул.
— Нет, взглянул. — Фарнхэм все еще стоял. — На другой день. После полудня, в пятницу.
— Но разве это можно назвать расследованием? Сядьте и остыньте. — Дюбуа снова повернулся к Вулфу. — Пока займитесь лучше мной. Мы с Джо Колихэном во второй половине дня в четверг находились за рекой вместе с Бертом Мейджи — лазали по горам, — так что алиби друг другу обеспечили. Но мы близкие друзья и, не задумываясь, соврем, если одному из нас будет угрожать опасность. Однако задавайте свои вопросы — я постараюсь на них ответить.
— Чуть позже, — сказал Вулф. — Я еще не закончил с мистером Фарнхэмом. О ружье поговорим попозже. Ответьте на следующий вопрос: вы осматривали свое ружье и патроны, после того как убили мистера Броделла?
— Разумеется, осматривал. — Фарнхэм присел на кушетку. — В тот же вечер. Это же естественно. Ружье оказалось на месте, из него не стреляли, и ни одного патрона не пропало.
Вулф кивнул.
— Если я вас спрошу, не подумали ли вы тогда о ком-нибудь, вы ответите «нет», но я вам не поверю. За те три дня, что мистер Броделл провел здесь, не произошло ли инцидента между ним и еще кем-то?
— Нет.
— Ах, Бога ради, Билл. Следовательно, нужны факты. В день появления Броделла, — обращаясь к Вулфу, произнес он, — мы с ним крупно повздорили. Это случилось в понедельник. Я жил здесь уже две недели и ездил на лошади, которую он облюбовал в прошлом году. Броделл захотел, чтобы ее снова отдали ему, но она мне самому нравилась. Утром во вторник я увидел, как он ее седлает. Я, конечно, ее расседлал, но Броделл замахнулся уздечкой и поцарапал мне ухо мундштуком, а я дал ему сдачи. После этого мы не разговаривали, но лошадь осталась в моем распоряжении, у меня не было причин стрелять в него. К тому же я не охотник и даже не сумел бы зарядить ружье Фарнхэма. Да я и не знал, что оно у него есть.
— Я тоже не знал, — вставил Дюбуа, — но, разумеется, не могу этого доказать.
— Кто-нибудь из вас знал прежде мистера Броделла?
Оба ответили отрицательно.
— А вы, доктор Эмори? Видели ли вы раньше мистера Броделла?
— Никогда, — зычным голосом ответил Эмори.
— А вы, миссис Эмори?
— Нет.
Взгляд Вулфа задержался на ней.
— Каково ваше мнение о нем?
— О Филипе Броделле?
— Да.
— Ну… Я могла бы кое-что присочинить — моих мыслей вы тоже не знаете. Но я на вашей стороне. Не думаю, чтобы кто-то из присутствующих здесь убил его. С чего бы это вдруг? Мое мнение… видите ли, мы знали, что приезжает Броделл и что он отец ребенка той девушки. Так что какое-то представление о нем у меня сложилось еще до того, как я его впервые увидела.
— А почему вы на моей стороне?
— О-о, все уверены, что Броделла убил Харви, — ведь он отец и защищал честь дочери! Ну а Филип Броделл… я попыталась понять, чем же Филип Броделл соблазнил эту девушку, а ведь она, как вам известно, была порядочной девушкой… Поэтому, право, не могу ответить, какое мнение сложилось у меня самой. Во всяком случае, вам бы оно ничем не помогло, правда же?
— Как знать, может, и помогло. Мистеру Гудвину подбросили идею, будто мистер Броделл соблазнил вас, а ваш муж якобы узнал об этом и убрал его. Идея эта привлекательна тем, что у вашего мужа нет алиби.
Эмори зашумели: он презрительно хмыкнул, она весело фыркнула.
— Разумеется, — сказала Беатриса, — такое могло прийти в голову только этой девчонке Грйв. Сомневаюсь, что ему удалось бы соблазнить меня даже за три года, не то что за три дня. — Она взглянула на меня. — Почему вы не рассказали об этом?
— Все думал, как бы это сделать поделикатней, — ответил я. — Подобное предположение исходило не от мисс Грив.
— Я отдаю себе отчет в том, — заговорил Эмори, — что всякий, кто занимается расследованием убийства, вправе ожидать глупостей и нелепостей, но нельзя же это поощрять. В тот день я прошел около десяти миль вверх по реке, без ружья, а моя жена, как вы знаете, находилась с мистером Фарнхэмом. Мы не располагаем информацией, которая могла бы помочь в деле. Я живу в другом штате, но расследование у нас ведется примерно так же. Гражданин обязан ответить на дурацкие вопросы представителя закона, но вы-то тут при чем? Если вы сообщили окружному прокурору что-то такое, что заставило его усомниться в виновности этого Грива, тогда, может, скажете, почему он облек вас официальной властью?
— Страхование на случай стихийного бедствия, — ответил Вулф.
— Страхование? От чего?
— От того, чтобы лишний раз. не подвергать сомнению мою репутацию. Вам, должно быть, известно, мистер Эмори, что репутацию надо заслужить. Слава чемпиона в беге имеет фактическую основу — показания секундомера, а известность практикующего врача лишь отчасти зиждится на контрактах. Многие из тех, кого он лечит, выздоравливают, а многие и умирают. Нельзя опираться только на одни факты. Доктора, которому верят пациенты, могут презирать его коллеги. Что касается следователя, его общественная репутация может иметь весьма слабое фактическое основание, его подвиги, которыми восхищаются, можно объяснить исключительно везением. Возьмем меня. Не наберется и дюжины таких, кто с полным основанием мог бы заявить, что моя репутация заработана честно.
— Арчи Гудвин может, — сказал Дюбуа.
— Да, может, но ведь он пристрастен. Суждение ex parte [14]всегда подозрительно. — Вулф посмотрел по сторонам. — Мистеру Джессапу посоветовали облегчить расследование, сообщив кое-какие сведения мне. Он проявил благоразумие и не стал докапываться, почему мы с мистером Гудвином отвергаем обвинение против мистера Грива; он знал, мы будем стоять на своем, пока не найдем впечатляющих доказательств его невиновности. Что же касается нашего приезда сюда, мы не настолько наивны, чтобы полагать, будто можно что-то узнать, просто задавая вам вопросы. Опытный следователь никогда не забудет о взаимовыручке. Мистер Дюбуа, — Вулф обращался теперь непосредственно к нему, — вы попросили задавать вам вопросы и сказали, что попытаетесь ответить на них. Если я и получу какую-то информацию, то только не при помощи глупых вопросов.
Он снова оглядел всех присутствующих.
— Существовала вероятность того, что встреча с вами выявит какие-то противоречия, которые нас на что-то натолкнут. Вряд ли пять человек проживут три дня под одной крышей тихо и спокойно. Мне нужно было решить, стоит ли тратить на каждого из вас время — а это несколько часов, учитывая каждую минуту, каждое произнесенное слово за те три дня, что мистер Броделл прожил на ранчо. Я в этом сомневался. Если бы, к примеру, мистер Колихэн или доктор Эмори слышали что-то, дающее повод думать о том, что о мистере Броделле известно гораздо больше, сказали бы они мне об этом? Думаю, нет. Я не почувствовал никаких признаков вражды, которая могла бы заставить кого-нибудь из вас решиться на такой шаг. Если кто-то раньше и знал мистера Броделла, то доказательств тому здесь скорее всего не найти. Возможно, придется съездить или послать кого-нибудь в Сент-Луис, к нему домой. Впрочем, надеюсь, до этого не дойдет.