Я все-таки преодолел эту выбоину.
БУМ! БУМ! БУМ!
Джан подпрыгивала на сиденье, стараясь не выронить бутылку портвейна. Я держал руль мертвой хваткой и напрягал зрение, пытаясь разглядеть хоть один проблеск света на дороге впереди. Фары включались сами собой. Просто от жестких прыжков по колдобинам и ухабам. Рано или поздно фары включались всегда.
Глава 42
Мы жили в старом многоквартирном доме, в двухкомнатной конуре на четвертом этаже. Наши окна выходили на заднюю сторону. Дом стоял на краю высокого утеса, так что окна располагались на высоте не четвертого, а как минимум двенадцатого этажа. Как будто мы жили на самом краю света — в последнем прибежище перед падением в бездну.
Нам очень долго везло на скачках, но в конечном итоге везение нам изменило, как это бывает с любым везением. У нас почти не было денег, но мы каждый день пили вино. Портвейн и мускат. Весь пол у нас в кухне был заставлен пустыми бутылками. Бутылки стояли рядами. Шесть или семь емкостей по галлону. Перед ними — пять-шесть четвертушек, а перед четвертушками — столько же пинт.
— Когда-нибудь, — рассуждал я, — когда люди откроют проходы в четвертое измерение, и мы будем жить уже не в трехмерном, а в четырехмерном мире, человек сможет выйти из дома… ну, типа пойти прогуляться… и просто исчезнуть. Никаких похорон, никаких скорбных слез, никаких иллюзий, никакого рая или ада. На пример, соберется компания, и кто-нибудь спросит: «Кстати, куда подевался Джордж?» И кто-то другой ответит: «Не знаю. Он сказал, что ему надо выйти купить сигарет».
— Слушай, — сказала Джан. — А сколько времени? Мне надо знать, сколько времени.
— Давай посчитаем. Вчера, ровно в полночь, по сигналу по радио, мы переставили часы. Мы знаем, что они спешат. На каждый час набегает по тридцать пять минут. Сейчас на часах половина восьмого, но мы знаем, что это неверное время, потому что на улице еще светло. Сейчас явно не вечер, а день. Хотя уже ближе к вечеру. Ладно. Берем семь часов тридцать минут. Семь раз по тридцать пять минут — получается 245 минут.
Половина от тридцати пяти — это семнадцать с половиной. То есть у нас получается 252 минуты плюс еще половинка минуты. Так, так, так. Это четыре часа и сорок две с половиной минуты. То есть мы должны перевести стрелки назад. На пять сорок семь. В общем, сейчас без пятнадцати шесть. Как раз время ужина, а у нас нечего есть.
Мы уронили часы, и они сломались. Но я их починил. Там было что-то не так с главной пружиной и маховым колесом. Я смог придумать единственный способ сделать так, чтобы часы снова пошли, а именно: укоротить и затянуть пружину. Но в результате такой операции скорость движения стрелок увеличи-. лась вдвое: было практически видно, как движется ми. — нутная стрелка.
— Зато есть вино. Предлагаю открыть бутылку.
Делать было действительно нечего. Кроме как пить вино и заниматься любовью.
Мы ели все, что находилось съедобного. По ночам мы ходили по улицам и тырили сигареты с приборных досок и из «бардачков» припаркованных у тротуара машин.
— Хочешь, я напеку оладий? — спросила Джан.
— Я уже смотреть не могу на оладьи.
У нас не было ни масла, ни жира, так что Джан пекла оладьи на сухой сковородке. И тесто было совсем не такое, какое требуется для оладий. Просто мука, смешанная с водой. Оладьи, которые делала Джан, получались сухими и жесткими. То есть по-настоящему жесткими.
— И вот что я за человек?! — размышлял я вслух. — Папа ведь предупреждал, что я именно этим и кончу!
Разумеется, я могу выйти из дома и добыть нам поесть. И я выйду из дома и добуду поесть. Вот прямо сейчас и пойду. Но сначала мне надо выпить.
Я налил себе полный стакан портвейна. На редкость мерзкое пойло. Когда вливаешь в себя эту гадость, лучше вообще не думать о том, что ты пьешь, — иначе сразу стошнит. Я все время проигрывал в голове совершенно другую сцену — вроде как крутил фильм в своем внутреннем кинотеатре. Я думал о старом шотландском замке, заросшем мхом: подъемные мосты, ров с чистой водой, деревья, синее небо, кучевые облака. Или о сексапильной барышне, которая медленно надевает шелковые чулки. В тот раз я поставил кино про чулки.
Я осушил стакан залпом.
— Все, я пошел. До свидания, Джан.
— До свидания, Генри.
Я вышел на лестницу, спустился на первый этаж, пробрался на цыпочках мимо квартиры нашего управдома (мы не платили за аренду квартиры уже несколько месяцев) и вышел на улицу. Спустился по склону. Дошел до угла Шестой улицы и Юнион-стрит, повернул на восток. Там был маленький супермаркет. Я прошел мимо него, потом развернулся и подошел к магазину с другой стороны. Ящики с овощами были выставлены на улицу. Чего там только не было! Огурцы, помидоры, апельсины, грейпфруты и ананасы. Я стоял и смотрел на все это великолепие. Потом заглянул внутрь. Продавец — старикан в белом переднике — был занят с покупательницей. Я схватил огурец, сунул в карман и направился восвояси. Я не прошел и пятнадцати шагов, как у меня за спиной раздался возмущенный крик:
— Эй, мистер! МИСТЕР! Сейчас же вернитесь и положите на место этот ОГУРЕЦ, иначе я позвоню в ПОЛИЦИЮ! Если не хотите сесть в ТЮРЬМУ, сейчас же верните ОГУРЕЦ на место!
Я развернулся и неторопливо пошел обратно. На улице были прохожие, человека четыре. Они с любопытством смотрели на меня. Я достал из кармана огурец и положил его в ящик к другим огурцам. Потом я вернулся домой. Поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Джан посмотрела на меня поверх стакана.
— Я законченный неудачник, — объявил я с порога. — Я не смог даже украсть огурец.
— Ничего страшного.
— Ладно, делай оладьи.
Я взял бутылку портвейна и налил себе полный стакан.
…я ехал через пустыню Сахара верхом на верблюде. У меня был большой нос, напоминавший орлиный клюв, и все же я был чертовски хорош собой. Да. В своих белых свободных одеждах я был красив и отважен. Я не знал, что такое страх. Я умел убивать и не раз убивал. У меня на поясе висела большая сабля, изогнутая полумесяцем. Я направлялся к шатру, где меня дожидалась четырнадцатилетняя прелестная дева, одаренная великой мудростью и нетронутой девственной плевой. Она дожидалась меня, изнемогая от страсти, на толстом персидском ковре…
Портвейн обжег горло, обрушился в желудок. Я содрогнулся, приняв в себя порцию яда. Потом почувствовал запах горящей муки, замешенной на воде. И налил еше — и Джан, и себе.
В одну из этих кошмарных ночей закончилась Вторая мировая война. Для меня эта война всегда была чем-то далеким и смутным, почти нереальным. И вот она кончилась. Если раньше, во время войны, было сложно найти работу, то теперь это стало практически невозможно. Я поднимался с утра пораньше и обходил все агентства по найму рабочей силы, начиная с Биржи труда. Обычно я выходил из дома в половине пятого утра, злой и хмурый с похмелья, и возвращался еще до полудня. Я ходил из агентства в агентство, бесконечно и безнадежно. Иногда мне удавалось найти разовую работу на один день — например, разгрузить вагон, — но только после того, как я стал обращаться в частные фирмы по трудоустройству, которые забирали себе треть моей жалкой зарплаты. Поэтому у нас почти не было денег, а долг за аренду квартиры все рос и рос. Но мы продолжали отважно хлестать портвейн, заниматься любовью, ругаться и ждать.
Когда у нас появлялись какие-то деньги, мы ходили на рынок. Покупали дешевые мясные обрезки, картофель, морковь, лук и сельдерей. Потом возвращались домой, клали все, что купили, в большую кастрюлю и варили суп. Пока он варился, мы сидели на кухне, слушали, как булькает кипящая вода, вдыхали запахи продуктов — овощей, лука и мяса — и грели себя мыслью, что сегодня у нас будет еда. Мы сворачивали сигареты, курили и забирались в постель, потом вставали и пели песни. Иногда к нам поднимался рассерженный управдом и просил не шуметь, каждый раз напоминая, что у нас большой долг за аренду. Соседи ни разу не жаловались на нас, когда мы ругались и шумно ссорились, но им не нравилось, как мы поем. I Got Plenty Of Nothing. Old Man River. Buttons And Bows. Tumbling Along With The Tumbling Tumbleweeds. God Bless America. Deutschland uber Alles.Bonaparte’s Retreat. I Get Blues When It Rains. Keep Your Sunny Side Up. No More Money In The Bank. Who’s Afraid Of The Big Bad Wolf. When The Deep Purple Falls. A Tiskit A Taxket. I Married An Angel. Poor Little Lambs Gone Astray. I Want A Gal Just Like The Gal Who Married Dear Old Dad. How The Hell Ya Gonna Keep Them Down On The Farm. If l’d Known You Were Coming I’d A Baked A Cake.
Глава 43
Однажды мне было особенно тяжко с похмелья, и я не смог встать в половине пятого утра — или, если по нашим часам, то в 07:27 и еще полминуты. Я выключил будильник и снова заснул. А спустя пару часов меня разбудил громкий шум из коридора.
— Что там такое? — спросила Джан.
Я встал с постели. Я спал в трусах. Трусы были грязными — у нас не было денег на туалетную бумагу, и мы пользовались газетами, смятыми и размягченными посредством трения, — и у меня не всегда получалось полностью вытереть задницу. Кроме того, трусы были все в дырках и прожженны в тех местах, куда падал горячий пепел с сигарет.
Я открыл дверь и выглянул в коридор. Густой черный дым. Пожарные в больших металлических касках. Пожарные с длинными толстыми шлангами. Пожарные в асбестовых костюмах. Пожарные с топорами. Шум, суета, беготня. Я закрыл дверь.
— Что там? — спросила Джан.
— Пожарная бригада.
— Ага. — Джан укрылась с головой и перевернулась на бок. Я прилег рядом с ней и заснул.
Глава 44
Наконец я устроился на работу на склад автомобильных деталей. На Флауэр-стрит, рядом с Одиннадцатой улицей. Это был склад-магазин, торговавший и в розницу, и оптом — для других дистрибьюторов и магазинов. Для того чтобы устроиться на эту работу, мне пришлось уронить свое человеческое достоинство: на собеседовании я сказал, что считаю работу своим вторым домом. Начальству это понравилось.
Меня взяли приемщиком. И еще я должен был обходить все ближайшие «точки» и собирать необходимые нам детали. Иными словами, у меня была возможность выходить, и я не сидел в здании постоянно.
Как-то в обеденный перерыв я заметил, что один из сотрудников — молодой мексиканец интеллигентного вида, мальчик явно решительный и неглупый — читает в газете расписание сегодняшних скачек. Я подошел и спросил:
— Ты играешь на скачках?
— Ага.
— Можно мне посмотреть газету?
Я просмотрел расписание.
— Малыш Бобби должен быть первым в восьмом заезде.
— Я знаю. Но они не поставили его даже в первую тройку.
— Тем лучше.
— А какие там будут ставки, как думаешь?
— Скорее всего девять к двум.
— Я бы, наверное, поставил.
— Я тоже.
— А когда начинается последний заезд? — спросил он.
— В половине шестого.
— А мы заканчиваем в пять.
— Не успеем.
— Можем попробовать. Малыш Бобби наверняка придет первым.
— Наш счастливый шанс.
— Может, все же рванем?
— Ну, давай попытаемся.
— Тогда следи за временем. Ровно в пять нам надо выйти.
Без пяти пять мы оба работали в непосредственной близости от задней двери. Мой новый друг Мэнни взглянул на часы.
— Сорвемся раньше на пару минут. Когда я побегу, давай сразу за мной.
Мэнни поставил очередную коробку с деталями на полку, ближайшую к выходу. А потом пулей сорвался с места. Я бросился следом за ним. Мы выбежали в переулок за складом. Мэнни несся, как метеор. Потом я узнал, что он был чемпионом города среди учащихся старшей школы в беге на дистанцию четверть мили. Как я ни старался, я все равно отставал от него на четыре шага. Его машина стояла за углом. Мы сели в машину, и Мэнни завел мотор.
— Мэнни, мы все равно не успеем.
— Успеем.
— Отсюда до ипподрома миль десять. А нам еще надо припарковаться и добежать от стоянки до тотализатора.
— Если я говорю, что успеем, значит, успеем.
— А если придется еще стоять на светофорах?
У Мэнни была неплохая машина, практически новая. И он был хорошим водителем.
— Я играл на всех скачках в этой стране.
— И в Кальенте тоже?
— Да, и в Кальенте. Но там уродские комиссионные. Двадцать пять процентов.
— Я знаю.
— А в Германии еще хуже. Там берут пятьдесят процентов.
— И все равно кто-то играет?
— И все равно кто-то играет.
— У нас берут шестнадцать процентов. Тоже приятного мало.
— Ага. Но хороший игрок свою выгоду получит.
— Это точно.
— Черт, красный!
— Да хрен с ним. Проезжай.
— Только сейчас перестроюсь вправо. — Мэнни резко перестроился в правый ряд и, не сбавляя скорости, проехал на красный сигнал светофора. — Смотри, чтобы поблизости не было полиции.
— Ага.
Я уже понял, что Мэнни — решительный парень. И всегда добивается своего, Если он играет на скачках так же, как водит машину, он просто не может не выиграть.
— Мэнни, а ты женат?
— Вот еще глупости.
— А как у тебя вообще с женщинами?
— Ну так, случаются периодически. Но ненадолго.
— А в чем проблемы?
— Женщина — это работа на полный рабочий день.
А если ты выбираешь профессию, приходится выбирать что-то одно.
— Да уж, женщины отнимают немало душевных сил.
— И физических тоже. Они всегда хотят трахаться, днем и ночью.
— Найди такую, которую тебе самому хочется трахать и днем, и ночью.
— Да, но если ты пьешь или играешь на скачках, они обижаются. Потому что считают, что ты ими пренебрегаешь. Мол, они тебя любят, а ты не ценишь.
— Найди такую, которой нравится трахаться, пить и играть на скачках.
— Кому такая нужна?
Мы уже въехали на стоянку у ипподрома. После седьмого заезда на стоянку пускали бесплатно. На ипподром тоже пускали бесплатно. Но у нас не было программки и таблицы заездов. Тут мог случиться прокол. Если по ходу скачек были какие-то замены, мы бы вряд ли смогли разобраться, какая из лошадей на табло ставок — наша.
Мэнни закрыл машину. Мы побежали. Мэнни опережал меня на шесть шагов. Мы пронеслись сквозь распахнутые ворота и влетели в коридор под трибунами. Мэнни по-прежнему опережал меня на шесть шагов. Я сумел сократить расстояние до пяти шагов только в самом конце коридора, а в Голливуд-парке он длинный. Когда мы выбежали из коридора, лошади уже готовились выйти на старт. Мы с Мэнни помчались к окошкам тотализатора.
— Малыш Бобби… какой у него номер? — крикнул я на бегу, обращаясь к какому-то одноногому дядьке. Может быть, он и ответил. Но я был уже далеко и не слышал. Мэнни подлетел к окошку, где принимали ставки в пять долларов. Когда я добрался дотуда, Мэнни уже получил свой билет.
— Какой номер?
— Восемь! Ставь на восьмой!
Я сунул в окошко пятерку, схватил билет, и буквально в ту же секунду раздался звонок, объявляющий об окончании приема ставок. Ворота открылись, и лошади вышли на старт.
В списке ставок шесть к одному Бобби стоял на четвертом месте. Фаворитом в категории шесть к пяти была лошадь под номером три. Дистанция заезда составляла милю и одну шестнадцатую. Когда лошади входили в первый поворот, фаворит лидировал с преимуществом в три четверти корпуса, но было ясно, что Бобби так просто его не отпустит. Бобби бежал легко и свободно, явно не на пределе сил.
— Надо было ставить десятку, — заметил я. — Похоже, сегодня наш день.
— Да, похоже на то. Если только кто-нибудь из отстающих не рванет в самый последний момент.
На середине последнего поворота Бобби поравнялся с фаворитом и резко пошел на обгон. Раньше, чем я ожидал. В начале прямого участка Бобби имел преимущество в три с половиной корпуса. А потом из основной группы вырвалась лошадь под номером четыре. Ее шансы расценивались как девять к одному, но она все же вырвалась и теперь догоняла Бобби. Но Бобби как будто летел на крыльях. Он победил с преимуществом в два с половиной корпуса, и мы с Мэнни срубили свои 10 долларов 40 центов.
Глава 45
На следующий день на работе нас спросили, куда мы так резко сорвались вчера. Мы честно признались, что спешили на ипподром, к началу последнего заезда, и что сегодня опять собираемся на скачки. Мэнни уже выбрал лошадь. Я — тоже. Кое-кто из ребят попросил сделать ставки за них. Я сказал, что не знаю и надо подумать. В полдень мы с Мэнни пошли в бар обедать.
— Хэнк, мы возьмемся сделать за них ставки.
— У этихдятлов нет денег. У них есть только мелочь, которую жены дают им на кофе и на жевательную резинку. А у нас просто нет времени возиться у двухдолларовых окошек.
— Мы не будем ставить их деньги, мы возьмем эти деньги себе.
— А если их лошади выиграют?
— Не выиграют. Эти парни всегда выбирают не тех лошадей. У них просто талант выбирать не тех лошадей.
— А если кто-то из них вдруг поставит на наших с тобой лошадей?
— Тогда мы будем знать, что надо выбрать других.
— Мэнни, а что ты вообще делаешь на этом складе деталей?
— Отдыхаю. Моя лень гораздо сильнее честолюбия.
Мы выпили еще по пиву и вернулись на склад.
Глава 46
Мэнни поставил десятку. На последних ярдах Счастливчик Иголка вырвался вперед и пришел к финишу первым с минимальным преимуществом. Мы забрали свой выигрыш и плюс к тому 32 доллара с проигранных ставок — спасибо ребятам со склада.
Слухи разносятся быстро, и уже очень скоро парни с других складов, куда я ходил забирать детали, стали давать мне деньги с тем, чтобы я делал ставки за них. Мэнни был прав. Их лошади почти никогда не выигрывали. Эти ребята не имели понятия, как играть на скачках: они либо перестраховывались, либо наоборот — рисковали, а все выигрыши доставались твердым середнячкам. Я купил новые ботинки, новый ремень и две дорогие рубашки. Хозяин склада уже не казался таким всесильным. Мы с Мэнни стали задерживаться после обеденного перерыва и возвращались на рабочие места, покуривая хорошие сигары. Но каждый вечер нам все равно приходилось нестись сломя голову, чтобы успеть на последний заезд. Ипподромные завсегдатаи уже узнавали нас с Мэнни и ждали, когда же мы выбежим из коридора под трибуной. Они встречали нас громкими криками одобрения и махали программками заездов, а мы мчались мимо — в смертельной гонке к окошкам тотализатора.