Ему как всегда везло. Он ни разу не попался. А зарабатываемые деньги немедленно обращал в так называемые законные виды бизнеса: акции, недвижимость, туристическую и отельную индустрию…
Теперь, в свои пятьдесят пять лет, он сколотил миллионы, владел несколькими мотелями и отелями в разных городах США и Мексики, ресторанами, фермами, сотнями игорных автоматов. О своей сомнительной деятельности первых лет на американской земле давно забыл. Осторожный и многоопытный, исправно платил налоги государству и дань рэккетирам, а потому ни с той, ни с другой стороны не знал неприятностей. Наоборот, пользовался защитой.
От бессчетных братьев, сестер, племянников, дядей, тетей и других родственников отделался раз и навсегда: дальних послал к черту, а близким отвалил кое-что и внушительно попросил больше не беспокоить.
Теперь Трентоном овладело честолюбие. Он мог бы найти ему выход в филантропии, мог бы купить какую-нибудь известную эстрадную звезду, стать продюсером фильмов, наконец, американским консулом где-нибудь в Мексике, хоть в той же Тихуане.
Он выбрал спорт. Может быть, потому, что сам всегда физически был слаб, может быть, по закону противоположностей— рыцарь черного мира преступности тянулся к светлому миру радости и красоты.
Впрочем, как только он к этому светлому миру прикоснулся, — немедленно запачкал его. Но, право же, не мог он, ну никак не мог заниматься чем бы то ни было не извлекая выгоды, не зарабатывая денег.
Он окончательно поселился в Сан-Диего и создал здесь свой «Трентон-клуб». Сам в любой драке, начиная с раннего детства, оказываясь на лопатках, он всю жизнь испытывал завистливое восхищение перед людьми физически сильными, могучими, умевшими драться и в раке побеждать.
Поэтому он создал клуб, где с одной стороны, околпачивали простаков, обучая их за огромные деньги неотразимым приемам каратэ, джиу-джитсу и других «боевых дисциплин», с другой — держали великолепную «конюшню» — первоклассных профессионалов-кэтчистов, дзюдоистов, каратистов, культуристов, участвовавших в профессиональных турнирах, в «цирковых» турне, в различных демонстрационных мероприятиях.
Они тоже приносили доход, да еще какой! Однако главное, что тешило гордость Трентона, был его пост президента спортивного клуба Университета Сан-Диего. Вот это был пост! Он, правда, недешево обошелся Трентону — пришлось проявить себя щедрым филантропом, но зато его называли «мистер президент», он вошел в попечительский совет одного из крупнейших учебных заведений страны, стал вице-президентом американской федерации каратэ, где-то впереди уже светило место в международной федерации.
А то, что издавались теперь «Журнал для силачей» и «Журнал для мужественных женщин», что тысячами продавались майки, шорты, шапочки, полотенца, кимоно для дзю-до и другое спортивное одеяние с маркой «Трентон-клуб», приятно дополняло моральное удовлетворение финансовыми радостями. Вся эта профессионально-спортивная сторона его бизнеса была теми скрытыми в пучине шестью седьмыми айсберга, одна седьмая которого, сверкающая белизной вершина — спортклуб университета, давала Трентону славу, громкое имя и благородную репутацию в чистом мире любительского спорта.
Надо было только оставаться бдительным, обгонять конкурентов, заботиться о рекламе, не попадать впросак, а главное — приумножать славу спортклуба университета победами на крупнейших соревнованиях в стране и за границей.
Ведь сумел же его соотечественник и коллега по бизнесу Боб Гофман успешно совмещать издание культуристских журналов, продажу инвентаря и каких-то липовых пилюль, придающих невероятную силу, с руководством сборной страны по тяжелой атлетике и даже с занятием высших постов в международной тяжелоатлетической иерархии! Чем он, Трентон, хуже?
Разумеется, он не забывал и обо всем остальном декоруме: продолжал свои филантропические акции (а куда денешься?), стал членом нескольких фешенебельных клубов в Сан-Диего и других городах, устраивал приемы и сам мотался по гостям.
Кэрол умела поддержать «стендинг». Если б еще не так много пила!
Ну, а маленькая простительная слабость — окружать себя всякими преувеличенными мерами охраны — так у кого из миллионеров нет своих чудачеств! Да и, откровенно говоря, не такое уж это чудачество для богатого человека в современной Америке — заботиться о своей безопасности.
Право же.
И потом, где следовало, Трентон старался подавлять свою привычку. Его кабинет и штаб-квартира в особняке на Бродвее действительно напоминали крепость, как и загородный дом, где он жил постоянно. Крепостью был и «кадиллак», сделанный по специальному заказу и обошедшийся недешево.
Но в другую свою штаб-квартиру, в другой кабинет — кабинет президента спортклуба Университета Сан-Диего— он приезжал в скромном лимузине, который частенько водил сам. И вряд ли кто замечал черную машину, каких сотни, с двумя-тремя здоровенными парнями, незаметно следовавшую за лимузином. Кабинет был светлый, просторный, открытый для гостей — президент клуба подчеркивал свою демократичность при каждом удобном случае. Просто в приемной всегда возился с бумагами какой-то человек невзрачного вида, наверное клерк, а к кабинету примыкал небольшой бар, для гостей разумеется, где за стойкой пребывал бармен, больше похожий на бывшего чемпиона по боксу (каковым и был в действительности).
А так, милости просим! Когда президент на месте, он готов принять любого, с любым поговорить. Что касается улыбки, так она просто не сходила с лица президента, и то и дело звучал его стеклянный, странный смех.
Трентон любил свою двойную жизнь. Беспощадный, жестокий делец, умеющий пройти по трупам (когда-то в буквальном смысле), чтоб округлить и без того огромный капитал. Человек, не знающий жалости, наводящий страх, без предрассудков, без принципов, без святынь. Таков он на Бродвее. Обаятельный, широкий, готовый всем помочь, всех поддержать, филантроп и покровитель спорта, болельщик и патриот своего университета, готовый на все ради его спортивной славы. Таков он в своем университетском клубе. Была еще третья жизнь, также делившаяся на две части: светские приемы, гольф и яхт-клубы, очаровательная жена, встречи с сильными мира сего и две-три тайные любовницы, ночи в игорных домах, свидания с сильными сего мира, связь с которыми не афишируют.
В общем, Марк Трентон, бывший Марко Трентини, был доволен жизнью. У французов есть такое хорошее выражение — «он прибыл». Это значит, что человек удачно прибыл к намеченному жизненному финишу — не финишу жизни, а жизненному финишу, то есть сделал карьеру, добился чего хотел, счастлив во всем, может почивать на лаврах. Что ж, «он прибыл»: богат, известен, благополучен, все в порядке дома, в конторах, в делах. А главное, сколько перспектив! Вот и сейчас намечается новое интересное дело. Эта борьба самбо — красивое название! — что-то подсказывает ему, что у нее ох какое будущее! Нельзя зевать, надо сейчас же брать на нее монополию. Нюх еще никогда его не подводил. А он чувствует, что здесь есть чем заняться. Пока еще в Америке никто об этом самбо ничего толком не знает. Опомнятся, когда она станет олимпийским видом спорта, когда на чемпионаты начнут собираться по тридцать-сорок стран, глядишь, еще дзю-до потеснит. А там появится международная федерация… — Кто-то должен же войти в исполком от Америки! Почему бы не он, Трентон, черт возьми!..
…Они сидят втроем в первом классе в носу гигантского «Боинга»-747, пересекающего океан. Трентон закрывает глаза и уносится в мечту. Огни притушены, из мягких, теплых наушников, которые он надел, льется тихая музыка. Кэрол, хорошо посидевшая в баре на втором этаже, крепко спит в своем кресле, дремлет и Боб, укрывшись от всех «Плейбоем», который он опустил на лицо. Словно призраки скользят стюардессы, чутко следя, не нужно ли чего. Да, он сделал хорошее дело в Мадриде, не зря слетал! Этот здоровяк с невозможной фамилией Мо-настыр-ский, судя по всему, серьезный партнер, на него можно положиться. Тренера он пришлет, и наверняка хорошего. И работать тот будет добросовестно. Очередной спортивный болванчик. Ну и слава богу! С таким легче поладить. Трентон еще не встречал в жизни человека, которого нельзя было бы купить. Весь вопрос, как всегда, в цене. Вряд ли такой запросит много. Да и не военные же тайны его попросят добывать, не шпионажем заниматься!.. Трентон усмехнулся. В его изворотливом мозгу, привыкшем к хитрым многоходовым комбинациям, уже зрел план, как обеспечить себе монополию на борьбу самбо в США, славу первооткрывателя этой борьбы на Американском континенте, а главное, быстрые и блистательные победы своих самбистов— свидетельство его прозорливости и великих способностей спортивного босса, босса спортивной индустрии. Впрочем, он босс многих индустрии. Лишняя не помешает.
За окнами самолета ночь. В наушниках поют марья-чос. Трентон нажимает кнопку, и, словно из небытия, перед ним мгновенно возникает стюардесса. Он заказывает водку. Почему? «А почему нет? — отвечает он сам себе. — Наверное, чтобы выпить за здоровье этого Мо-на-стыр-ского. Черт возьми, ну и фамилия!». Стюардесса не удивляется тому, что в три часа ночи над океаном этому пассажиру первого класса вдруг захотелось русской водки, — она еще и не к тому привыкла. Через пять минут она приносит заказанное из бара. Трентон заинтересованно следит за движением ее стройных ног вниз по лестнице. Пригубляет ледяную водку, косится на жену. Вздыхает. Конечно, Кэрол красива. Очень красива. И очаровательна, когда хочет, только вот хочет она этого все реже. И все чаще — выпить. Настроение Трентона начинает портиться. Ведь какая была девочка, наивная (а может, притворялась?), веселая (а может, изображала?), влюбленная (может, обманывала?)! Как он баловал ее, чего только не дарил, куда не возил, куда не приглашал! И что же? Пьет. Пьет вовсю, а сейчас — он старается прогнать эту страшную мысль, — сейчас, как ему кажется, открыла для себя наркотики. Доказательств, правда, нет, но уж ему-то хорошо знаком этот стеклянный взгляд, эти вспышки раздражения, сменяющиеся преувеличенным весельем. Надо будет проследить. И откуда все это взялось? Сам виноват. Ведь не пила. Он заставлял. На приемах. На обедах с нужными людьми. И вот результат. Но кокаин-то или ЛСД он не просил ее принимать, черт возьми! Нет, с этим надо кончать,
К счастью, у него есть жене альтернатива (интересно, можно так сказать — альтернатива жене?). Трентон не без удовольствия стал прикидывать, какую из своих любовниц он, вернувшись, посетит первой.
И не заметил, как уснул. Он проснулся, когда чудовищно огромный самолет приземлился в аэропорту Сан-Франциско. Зажегся свет, заскользили стюардессы. Притихшие после долгого перелета пассажиры собирали сумки, оглядывались, чтобы убедиться, что ничего не забыли. Шурша подошвами, двинулись к выходу.
В Сан-Франциско предстояла пересадка. Маленький, юркий «джип» перевез Трентона, Кэрол и Боба через весь аэродром в тот его конец, где стояли личные самолеты. Трентон недавно приобрел двухмоторную белоснежную «Сэсну» и не уставал восхищаться своим первым самолетом. Теперь он мечтал о персональном «Боинге», чтобы летать в Европу. Но пока что причин для частых полетов не было, и он колебался.
За штурвал сел сам Трентон — водить самолет он никому не доверял, хотя держал пилота, главной обязанностью которого было содержать машину.
Трентон поднял самолет в воздух и, сделав вираж, лег на курс. Он испытывал неповторимое чувство гордости и удовлетворения, когда управлял самолетом. Ему казалось в этот момент, что он властелин мира. Вон там внизу копошатся какие-то букашки, люди, судьбами которых он распоряжается, там внизу его клубы, отели, рестораны, владения. Конечно, не так уж их много по сравнению с тем, что есть у миллиардеров, но сейчас, когда он парил над всем этим, он видел себя самым могущественным, самым сильным, самым богатым…
Боб, вытянувшись на диване, захрапел тонким дискантом, Кэрол, едва сев в самолет, прошла в конец кабины, где находился обитый красной кожей бар, достала непочатую бутылку виски и щедро отметила возвращение домой.
Промелькнули внизу розовые от наступившей зари воды океана, пустынные поутру желтые пляжи, зеленые неподвижные пальмы. Потянулись бесконечные кварталы домиков под красной черепицей, изумрудные газоны, заизвивались серые ленты дорог. Кое-где слепил глаз ярко-синий прямоугольник бассейна.
На аэродроме Сан-Диего, расположенном в центре города, их уже ждал бронированный «кадиллак», и через полчаса Трентон с чувством облегчения входил в свой дом.
Хотя ему немало пришлось колесить по свету, он с годами стал «домашним человеком», любил свою роскошную (и надежно охраняемую) виллу, окружавший ее парк, огромный бассейн, теннисные корты, поле для гольфа. Все это были признаки успеха, богатства, влияния. Это была резиденция человека, который «прибыл».
Гуляя по парку или нежась у бассейна, он вспоминал себя оборванным мальчишкой на пыльных улицах Неаполя. Или постарше, с пистолетом в руке и гранатой в кармане, ежесекундно готового к схватке, зорко вглядывавшегося в темноту, пока другие грузили ящики с сигаретами, виски, шоколадом из любезно приоткрытых дверей американских военных складов. Конечно, особой опасности не было. Двери-то приоткрыл сам кладовщик, а нагрянь MP — военная полиция, — самое страшное — пришлось бы поделиться. Боялись не их, боялись конкурентов, таких же беспощадных, жестоких и отчаянных волчат.
Да, было что вспомнить! Но вспоминать почему-то становилось все трудней. «Память ожирела, — говорил он себе, — заелся. Ох, не к добру». В нем просыпалось свойственное всем неаполитанцам и многим бандитам суеверие. Он срочно жертвовал на университетскую церковь, на местный приют или посылал Боба поставить за него в церкви свечку. Сам в церковь не ходил.
Итак, он дома, можно отдохнуть.
Но отдыхать он не стал. Он никогда не знал, что такое отдых. Если при его бизнесе (да при любом) отдыхать, мало чего добьешься. Это безработные и нищие могут себе позволить целыми днями ничего не делать. А миллионеры вынуждены трудиться как черти, без выходных. Что поделаешь, положение обязывает!..
Характер босса был хорошо известен его подчиненным. На вилле уже ждали наиболее близкие, те, кто имел доступ в дом, а не только в служебный кабинет: управляющий отельной цепью, управляющий имением, юрисконсульт, секретарь, не Боб, а тот, который вел настоящие дела, и, конечно, управляющий «Трентон-клубом».
Его Трентон принял последним. Это было знаком уважения. О'Коннор, здоровенный рыжий ирландец, бывший полицейский инспектор, перенесший из этой профессии многое в свою новую — спортивного деятеля, — остался завтракать. Немалая честь!
Поговорив для порядка о пустяках, перешли к главному.
О'Коннор, как всегда, начал с приятных вестей.
— Могу поздравить, босс. Ваша идея с бабами оправдалась.
— Да? Ну-ка, ну-ка, — оживился Трентон. Его черные влажные глаза засверкали.
— Про баб без меня, — лениво протянула Кэрол, вставая из-за стола. Она была в крохотных золотистых шортах и коричневой шелковой блузке под цвет ее странных золотистых глаз. — Пойду подремлю.
«Знаю я, как ты подремлешь, — подумал Трентон. — Небось порошочек примешь. Соскучилась…»
О'Коннор проводил удалявшуюся Кэрол жадным и тоскливым взглядом. Он во всем завидовал боссу, но особенно, что у него такая жена; давно мечтал ее соблазнить и все не решался. С Трентоном шутки плохи.
— Ну-ну! — поторопил его Трентон.
— Значит, так, — вернулся к делу О'Коннор. — Мы набрали три труппы, каждая по десять штук. Девки первоклассные, все красотки, ни одной легче семидесяти килограммов, голодные как волки, готовы на все.
— Голодные, а по семьдесят килограммов весят? Где ж ты взял таких?
— Сумел, — О'Коннор самодовольно усмехнулся. — Разные там: массажистки, циркачки, проститутки, просто неприкаянные, даже учительница математики есть!
— Математики? — удивился Трентон.
— Да, — подтвердил О'Коннор. — Что поделаешь, если работы нет? А девка здоровая, когда-то спортом занималась— ядро толкала. Словом, подбирал их поштучно, приводил к нам в «конюшню» и сразу в столовую. Поверите, как они нашу кухню попробовали, как комнаты в общежитии увидели да как сумму в контракте прочли, готовы были не то что на три — на тридцать три года подписать. Словом, откормил я их, как каплунов перед рождеством. Ну и погонял соответственно. Ткнешь — палец сломается. Шесть часов тренировок в день: штанга, гантели, кросс, эспандеры, баскетбол, ну и, конечно, техника. Вообще-то они, безусловно, все спортом занимались, я только таких и брал. Кстати, тридцать отобрал, а кандидаток небось сотни две было.
— Ну-ну! — подгонял Трентон.
— Все. Разбили мы их с Джеком на пары, порепетировали они весь этот цирк. Словом, хорошо получается. Сам дрожу, когда смотрю. Ужас! Кричат, будто режут. Волосы рвут, кусаться по-умному научились. Нет, босс, вы останетесь довольны. Позавчера пригласил заказчиков со всего Штата. Посмотрели, — поверите ли, аж плакали от восторга. В очередь записывались. Словом, на два года контракты заключили.
— Хорошие контракты? — деловито поинтересовался Трентон.
— Отличные, босс. Я тут подсчитал. — Он вынул из кармана пачку бумаг. — Предварительно, конечно. Смотрите! И это чистая прибыль. Питание, транспорт, что положено девкам по их контрактам — все вычел. Это чистые деньжата. Смотрите.
Некоторое время Трентон сосредоточенно изучал бумаги, потом поднял глаза на О'Коннора.
— Молодец, хорошо поработал. Только вот тут — питание. Неужели они столько едят? Женщины все же. Нельзя сократить?