— Не могу тебе сказать, — наконец ответил он. — Я и сам толком не понимаю.
— Это все из-за Талисмана, да?
— Да. Послушай, если я буду отсутствовать… гм… дольше, чем…
— Не делай из меня дурочку, — сказала Гримма, подбоченившись. — Тоже мне придумали: сок оранжевого цвета! Я прочла почти все книги, которые мы привезли из Магазина. Флорида — это… это… такое место. Вроде нашей каменоломни. А может быть, еще больше.
И находится она далеко отсюда. Чтобы добраться туда, нужно долго плыть по воде.
— Думаю, путь туда намного длиннее того, который мы проделали во время Большой Гонки, — как бы рассуждая сам с собой, проговорил Маеклин. — Я знаю, потому что однажды, когда мы ходили взглянуть на аэропорт, я видел на другой стороне, за дорогой, огромное водное пространство. Казалось, ему нет ни конца, ни края.
— Я же говорила тебе, — самоуверенно заметила Гримма, — это, должно быть, океан.
— Там еще был щит с надписью. Всю ее не помню, я ведь не так хорошо читаю, как ты. Но одно слово, кажется, запомнил: «водо… хра… нилище».
— Ну вот видишь?
— И все же попытаться стоит, — нахмурился Масклин. — Существует только одно место, где мы можем чувствовать себя в безопасности, — это там, где находится наш родной дом. Иначе нам всю жизнь предстоит скитаться.
— Что-то мне все это не нравится, — сказала Гримма.
— Но ты ведь сама говорила, что не хочешь бегать с места на место, — возразил Масклин. — У нас нет иного выбора, пойми. Так дай мне хотя бы попробовать что-то сделать. Если из моей затеи ничего не получится, мы вернемся.
— А если с вами случится беда? Если вы не вернетесь? Мне… — Гримма запнулась.
— Что? — с надеждой спросил Масклин.
— Мне придется как-то объяснить это остальным. Думаешь, это просто? — решительно продолжила Гримма. — Нет, не нравится мне твоя затея. Я не желаю в ней участвовать.
— Ясно. — Масклин был явно огорчен, но остался непреклонным. — Я все равно попытаюсь. Извини.
Глава 5
V И спросил он: Что это за лягушки, о которых ты ведешь речь?
VI. И отвечала она: Тебе этого постичь не дано…
VII. И сказал он: Воистину, не дано.
Книга Номов, Удивительные Лягушки, гл. 1, ст. V–VII
Ночь выдалась суматошная…
До амбара было несколько часов пути. Решили двигаться группами, чтобы отмечать дорогу и проверить, нет ли поблизости лис. Нельзя сказать, что в последнее время их часто видели в этих краях. Конечно, какой-нибудь бредущий в одиночку ном был соблазнительной приманкой, но тридцать хорошо вооруженных отважных охотников — совсем другое дело. Ни одной лисице, если только она не совсем слабоумная, не приходило в голову даже приблизиться к ним. Те немногие из лис, что обитали неподалеку от каменоломни, при виде нома норовили тотчас же свернуть в другую сторону. Они знали: где ном, там жди беды.
Некоторые из них дорого заплатили за свое легкомыслие. Так, вскоре после того, как номы поселились в каменоломне, одна лисица, к немалому своему удивлению и радости, набрела на парочку неосторожных номов, собиравших ягоды, и закусила ими. Куда большее удивление ожидало ее вечером, когда две сотни номов с ожесточенными лицами загнали ее в нору и бросили туда пылающие факелы. Когда же лиса, заливаясь слезами, попыталась выскочить наружу, они закололи ее копьями насмерть.
«Существует немало хищников, которые рады полакомиться номом, — сказал Масклин. — Поэтому вопрос стоит так: либо мы их, либо они нас. И им придется усвоить раз и навсегда: ответ может быть только один — мы их. Отныне ни единому зверю не будет позволено распускать слюнки при виде нома. Отныне и навсегда».
Кошки были умнее лис — все они обходили каменоломню стороной.
— Конечно, не исключено, что мы преувеличиваем опасность, — раздраженно заметил Ангало, когда стало светать. — Может быть, нам и не придется переселяться.
— Тем более что мы только-только начали обживаться, — сказал Доркас. — И все же я думаю, если подготовиться как следует, на сборы не потребуется много времени. Сегодня же с утра нужно начать переброску в амбар части запасов провианта. Это не повредит. Съестное будет под рукой, и им можно воспользоваться в любой момент.
Время от времени номы совершали походы в аэропорт. Их путь пролегал мимо мусорной кучи, которая служила основным источником пополнения запасов материи, проводов и проволоки, а чуть дальше находились затопленные песчаные карьеры, где можно было поудить рыбу, если запастись для этого соответствующим терпением. Одним словом, это был довольно приятный маршрут однодневного путешествия, проходивший главным образом по барсучьей тропе. В одном месте приходилось пересекать эстакаду, вернее, пробираться под ней, поскольку именно там, где проходила барсучья тропа, были проложены трубы. Вероятно, барсуки их и проложили — для каких-то своих надобностей.
Масклин нашел Гримму под одним из старых сараев, в норе, где помещалась школа, — девушка вела урок чистописания. Строго взглянув на Масклина, она велела детям продолжать работу.
— Так, Никко де Галантерейя, может быть, ты повторишь свою шутку перед всем классом, чтобы остальные тоже могли посмеяться? Нет? В таком случае приступай, пожалуйста, к выполнению задания. — С этими словами Гримма вышла в коридор.
— Я зашел проститься, — сообщил Масклин, теребя в руках шапку. — Собралась целая компания номов, так что у нас есть попутчики.
— Электричество, — ни с того ни с сего сказала Гримма.
— Что?
— В старом амбаре нет электричества, — объяснила Гримма. — Ты помнишь, как в безлунные ночи мы сидели в своей норе и не могли заняться чем-либо полезным? Я не хочу возвращаться к такой жизни.
— Возможно, в те времена мы были лучше, — пробормотал Масклин. — У нас не было всего того, что мы имеем сейчас, но мы были…
— Голодными, холодными, запуганными и забитыми! — вспылила Гримма. — Тебе это известно. Пойди поговори с матушкой Морки про старые добрые времена и послушай, что она тебе скажет.
— Тогда мы были вместе, ты и я.
Гримма принялась сосредоточенно рассматривать свои руки.
— Мы были маленькими и поэтому жили в одной норе, — уклончиво заявила она и посмотрела на него в упор. — Теперь все изменилось! Во-первых… во-первых, эти лягушки…
Масклин в недоумении уставился на нее. Вопреки обыкновению, в голосе Гриммы чувствовалась неуверенность.
— Я прочла о них в книге, — сказала она. — Понимаешь, есть такое место, оно называется Южная Америка. Там жарко и все время идут дожди, и там растут высоченные деревья, на верхушках которых распускаются огромные цветы — они называются бромелиады. В этих цветах скапливается вода, образуя маленькие озерца. Так вот, существует такая порода лягушек, которые в этих цветах откладывают икру, из нее выводятся головастики и превращаются в лягушек, и эти маленькие лягушки всю жизнь проводят в цветах на верхушках деревьев и даже не подозревают о существовании земли внизу. И вообще мир полон всяких чудес, теперь я знаю о них, но никогда не смогу их увидеть, а ты… — Гримма сделала паузу, чтобы перевести дыхание, — ты хочешь, чтобы я поселилась с тобой в норе и стирала твои носки!
Масклин снова прокрутил в голове эту тираду, надеясь, что со второго раза сможет что-нибудь понять.
— Но я не ношу носков, — возразил он. Похоже, это было не то, что следовало ответить.
— Масклин, — сказала Гримма, — ты хороший ном и по-своему неглуп, но там, в небе, ты не найдешь никаких ответов. Нужно обеими ногами стоять на земле, а не витать в облаках.
Гримма вернулась в класс и закрыла за собой дверь.
Масклин почувствовал, как у него запылали уши.
— Я умею делать и то, и другое! — крикнул он ей вдогонку. — Причем одновременно. — И, немного подумав, добавил: — Точно так же, как и все остальные!
Он зашагал прочь. «По-своему неглуп»! Гердер прав: всеобщее образование не доводит до добра. «Нет, — подумал Масклин, — никогда мне не понять этих женщин. Даже если доживу до десяти лет».
На время своего отсутствия Гердер решил вверить паству попечению Нисодемуса. Масклин был не в восторге от этого решения. Нет, он отнюдь не считал Нисодемуса глупцом. Как раз наоборот. Нисодемус был умен, но ум у него был чересчур уж суетливый и имел свойство обходить стороной главное, а это не внушало Масклину доверия. Нисодемус постоянно был чем-нибудь возбужден. Когда же он начинал говорить, слова вылетали из него с такой скоростью, что ему приходилось то и дело вставлять какие-нибудь междометия, чтобы перевести дух и заодно не дать другим себя перебить. В его присутствии Масклину всегда становилось не по себе. Он не преминул сказать об этом Гердеру.
— Возможно, Нисодемус немного чересчур восторжен, — ответил на это Гердер, — но сердце у него на месте.
— Возможно, Нисодемус немного чересчур восторжен, — ответил на это Гердер, — но сердце у него на месте.
— А как насчет головы?
— Послушай, — сказал Гердер. — Мы достаточно хорошо знаем друг друга. И понимаем друг друга с полуслова, не так ли?
— Да, но при чем здесь это?
— А вот при чем. — Еще немного, и в голосе Гердера зазвучала бы угроза. — Я не мешаю тебе заботиться, так сказать, о физическом благополучии номов, а уж ты доверь мне заботу об их душевном благополучии. Это будет справедливо, не правда ли?
С тем они и отправились в путь. Прощание, последние напутствия, распоряжения и сотня мелких стычек — на то они и номы — не заслуживают подробного описания.
Итак, Масклин, Гердер и Ангало отправились в путь.
Казалось, жизнь в каменоломне возвращается в привычную колею. Грузовик больше не появлялся. Тем не менее Доркас отрядил двух своих самых проворных помощников к проволочной ограде, велев им на всякий случай насыпать земли в ржавый замок. Кроме того, команда номов получила задание покрепче обмотать ворота проволокой.
— Конечно, если люди настроены решительно, это будет им не ахти какая преграда, — признал Доркас.
Совет, вернее, то, что от него осталось, собрался на очередное заседание. Услышав предложение Доркаса, все с умным видом закивали, хотя, честно говоря, никто из присутствующих не разбирался в технике и не проявлял к ней особого интереса.
Грузовик появился в середине дня. Об этом стало известно от двух дежуривших у ворот номов. Повозившись с замком и подергав за проволоку, водитель развернулся и уехал.
— Он что-то говорил, — рассказал Сакко.
— Точно. Сакко слышал, — поддакнула Нути из отдела Детской Одежды.
Это была пухленькая молодая особа, которая не стеснялась ходить в брюках, неплохо разбиралась в технике и сама вызвалась стоять у ворот, вместо того чтобы сидеть дома и учиться стряпать. В каменоломне и впрямь многое переменилось.
— Я слышал, как он произнес какие-то слова, — повторил Сакко, опасаясь, что сообщение Нути не произвело должного впечатления.
— Совершенно верно, — поддакнула девушка. — Мы оба слышали. Правда, Сакко?
— И что же это были за слова? — поинтересовался Доркас. «За что мне все это? — подумал он про себя. — В моем-то возрасте… Сидеть бы мне сейчас в мастерской и изобретать радио».
— Он сказал так… — Сакко набрал в легкие побольше воздуха, выпучил глаза и, подражая человеческому голосу, басовито завыл: — «Ччеоооорррртттовыыыдддеееетттиии!»
Доркас повернулся к остальным номам.
— Есть какие-нибудь соображения? — спросил он. — Кажется, это должно что-то означать… Эх, если бы мы могли понимать человеческий язык…
— Тот, что приезжал на грузовике, наверняка форменный тупица, — сказала Нути. — Он пытался проникнуть внутрь.
— Значит, он еще вернется, — с мрачным видом покачал головой Доркас. — Ну ладно. Вы молодцы. Возвращайтесь на свой пост. Спасибо.
Доркас посмотрел вслед Сакко и Нути, которые шли взявшись за руки, и побрел в сторону старой конторы.
«Шесть раз на моем веку наступали Рождественские ярмарки, — размышлял он. — Стало быть, я прожил целых шесть — как бишь их называют? — лет. А может быть, и на один год больше, ведь, живя здесь, трудно быть в чем-либо уверенным. Здесь не вывешивают объявлений, из которых можно было бы понять что к чему, и отопление работает все хуже и хуже. Семь лет. В этом возрасте ному пора уже научиться не принимать ничего близко к сердцу. Но я живу в этом проклятом месте, где нет даже сколько-нибудь приличных стен, где вода по утрам замерзает и превращается в стекло, где вентиляция и отопительная система никуда не годятся. Конечно, — попытался взять себя в руки Доркас, — как ученый я нахожу эти явления исключительно интересными. Просто было бы намного приятнее наблюдать эти исключительно интересные явления, сидя в каком-нибудь уютном, чистеньком уголке».
Вот-вот. Вот что ему было необходимо. Многие номы старшего поколения страдали от страха перед жизнью в Снаружном мире, но не любили об этом говорить. В каменоломне с ее прочными скалистыми стенами было не так уж и плохо. Если не слишком часто смотреть вверх и в ту сторону, откуда открывается вид на бескрайние дали, можно даже почти убедить себя, будто находишься в старом добром Магазине. Тем не менее большинство пожилых номов предпочитали отсиживаться в сараях или в уютной темноте подвалов. Это давало возможность избавиться от жуткого ощущения, будто ты выставлен напоказ, будто небо смотрит на тебя.
Впрочем, детей эта новая жизнь вполне устраивала. Ничего иного они, в сущности, и не знали. Возможно, кто-то из них смутно помнил Магазин, но их сердцу это уже ничего не говорило. Снаружный мир стал их домом. Они к нему привыкли. А юноши… Знай себе ходят на охоту или по ягоды… Что ж, для них самое главное — пощеголять отвагой друг перед другом. И перед девушками.
«Разумеется, — продолжал размышлять Доркас, — как ученому и как рационально мыслящему ному мне ясно, что наше предназначение не сводится к тому, чтобы все время отсиживаться под полом. Но как ном, проживший на свете семь лет или около того и позволяющий себе порой поворчать по-стариковски, я вынужден признать, что чувствовал бы себя гораздо более уютно, если бы, как в старые добрые времена, вокруг висели объявления. Например: „Потрясающе низкие цены“ или хотя бы такое немудреное, как: „С завтрашнего дня начинается грандиозная распродажа“. Это никому не помешало бы, а у меня на сердце, я уверен, стало бы намного веселее. Хотя, конечно, с точки зрения рационального восприятия это выглядит сущей чепухой. Точно так же, как и Арнольд Лимитед (осн. 1905), — печально думал Доркас — Я уверен, что он не существует в том смысле, как мне внушали в младенчестве. Но когда на стенах можно было увидеть надписи вроде: „Если вы не можете найти то, что вам требуется, спросите…“ — невольно возникало ощущение, что все в порядке. Впрочем, это совершенно неподобающие мысли для рационально мыслящего нома».
В полу у двери конторы была щель. Доркас шмыгнул в знакомую темноту и принялся ощупью искать кнопку.
Доркас гордился этой своей придумкой. На стене конторы с внешней стороны висел большой красный звонок, как видно, предназначенный для того, чтобы людям был слышен телефон, когда на карьере шли шумные работы. Доркас переделал проводку таким образом, чтобы звон раздавался не тогда, когда звонил телефон, а когда было нужно ему.
Доркас нажал на заветную кнопку.
В тот же миг со всех концов стали сбегаться номы. Доркас подождал, пока они заполнили все пространство под полом, затем подтянул к себе пустой спичечный коробок и взгромоздился на него.
— Сегодня снова приезжал человек на грузовике. На сей раз проникнуть внутрь ему не удалось, но он попытается сделать это еще раз.
— А как же проволока? — спросил один из номов.
— К сожалению, существует такой инструмент, как кусачки.
— Выходит, ваша теория относительно того, что люди — существа, так сказать, разумные, не подтверждается? Разумный человек понял бы, что не следует рваться туда, где его, так сказать, не ждут, — с ехидцей проговорил Нисодемус.
Доркасу нравились пылкие молодые номы, но Нисодемуса сотрясала какая-то совсем уж неуемная пылкость, и видеть это было неприятно. Доркас одарил его взглядом, исполненным такой неприязни, на какую только был способен.
— Не все люди такие, как в Магазине, — резко возразил Доркас. — Как бы то ни было…
— Видимо, его прислал сюда Приказ, — оборвал его Нисодемус. — Это нам, так сказать, наказание свыше!
— Ничего подобного. Это не наказание, а всего лишь человек, — сказал Доркас. — Сейчас нам следует приступить к переправке женщин и детей в…
Снаружи послышались торопливые шаги, и вскоре в щель протиснулись двое часовых.
— Он здесь, он здесь! — выпалил Сакко, с трудом переводя дыхание. — Тот человек вернулся!
— Так. Спокойно, — сказал Доркас — Он не может…
— Нет! Нет! — закричал Сакко, подпрыгивая на месте от волнения. — Он привез с собой кусачки. Он уже перерезал проволоку и даже цепь, которой запираются ворота, и…
Остального номы уже не слышали.
Да в этом и не было необходимости.
Нарастающее рычание мотора говорило само за себя.
Рычание сделалось таким громким, что от него затрясся сарай, потом оно неожиданно стихло, сменившись такой мерзкой тишиной, которая была хуже любого рычания. Послышался грохот захлопнувшейся дверцы кабины. Потом — треск и протяжный скрип двери сарая.
Затем — тяжелые шаги. Доски над головами у номов стали прогибаться, обрушивая на них облака пыли.
Номы застыли в молчаливом оцепенении. Только их глаза беспокойно двигались в унисон доносившимся сверху шагам незваного гостя. Неожиданно захныкал маленький номик.