Джефферс продолжал читать, одно зло сменяло другое, пока наконец он не подошел к финалу:
Ничего
Не шевелилось в бездне молчаливой.
Безлюдные лежали корабли
И гнили на недвижной, сонной влаге.
Без шуму, по частям валились мачты
И, падая, волны не возмущали…
Моря давно не ведали приливов…
Погибла их владычица – луна;
Завяли ветры в воздухе немом.
Исчезли тучи. Тьме не нужно было
Их помощи… она была повсюду…
Он закрыл книгу.
– Бред какой-то, – сказал Марш. – Такое впечатление, будто это написал человек в лихорадке.
Джонатан Джефферс слабо улыбнулся.
– Но о Господе здесь нет ни слова. – Он вздохнул. – Мне кажется, у Байрона на тьму было два взгляда. В этом стихотворении так мало невинности. Интересно, капитану Йорку оно знакомо?
– Конечно, знакомо, – кивнул Марш, выбираясь из кресла. – Дайте-ка мне. – Он протянул за книгой руку.
Джефферс передал ему томик.
– Заинтересовались поэзией, капитан?
– Не имеет значения, – ответил Марш и сунул книжку в карман. – Вам что, в контору не надо?
– Надо, – вздохнул Джефферс и откланялся.
Эбнер Марш постоял в библиотеке еще три или четыре минуты. Чувствовал он себя как-то странно; стихотворение произвело на капитана сильное впечатление и очень встревожило. Может, в стихосложении и есть какой прок, подумал он. Он решил познакомиться с книгой поближе, когда будет время, и поразмыслить над ней самому.
Но впереди Марша поджидали собственные дела, и он оставался занят всю оставшуюся часть дня до самого вечера. И совершенно забыл о томике, лежащем у нега в кармане. Карл Фрамм намеревался отправиться в Новый Орлеан, чтобы поужинать в «Сент-Луисе», и Марш решил составить ему компанию. На «Грёзы Февра» они вернулись, когда уже пробило полночь. Когда Марш раздевался, то снова наткнулся на книжку. Он осторожно положил ее на прикроватный столик, надел ночную рубаху и устроился почитать при свете свечи.
В ночном сумраке и одиночестве каюты парохода стихотворение «Тьма» показалось ему еще более зловещим, хотя написанные на страницах слова уже не несли той печати холодной угрозы, которая слышалась в исполнении Джефферса. Все же они тревожили его. Он полистал страницы и снова перечитал «Конец Сеннекериба» и «Она идет в красе», и некоторые другие стихи, но мысли постоянно возвращались к «Тьме». Несмотря на ночную жару, по спине капитана поползли мурашки.
На форзаце книги красовался портрет Байрона. Марш принялся рассматривать его. Довольно красивый, темноволосый, с чувственным ртом, он напоминал ему креола; с первого взгляда было ясно, почему женщины так бегали за ним, хотя он и был хромоног. Несомненно, человек благородного происхождения.
Под картинкой имелась подпись:
ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН
1788—1824
Эбнер Марш продолжал рассматривать черты лица поэта, пока не понял, что завидует ему. Чувство красоты доселе было Маршу недоступно; если он и мечтал о величественных роскошных пароходах, так, вероятно, потому, что внутренне ему недоставало красоты. С его неуклюжестью, бородавками, большим приплюснутым носом о женщинах Маршу и думать было нечего. В молодые годы, когда он бороздил реку на плоскодонках и сплавлялся на плотах, даже потом, когда уже работал на пароходах, Марш регулярно посещал известные места в Натчезе-под-холмом и НовомьОрлеане, где за весьма разумную цену можно найти себе утеху на ночь.
Впоследствии, когда Марш стал владельцем грузопассажирской компании «Река Февр», у него в Галене, Дубьюке и Сент-Поле имелись женщины, каждая из которых согласилась бы выйти за него замуж, попроси он их об этом. Это были хорошие, дородные вдовушки, знающие цену крепкому здоровому мужчине вроде него, да со всеми пароходами в придачу. Однако после той злополучной зимы они быстро утратили к Маршу интерес. К тому же ни одна из них полностью не соответствовала его запросам. Когда Эбнеру Маршу приходилось думать о таких вещах – а делал он это довольно редко, – ему мечталось о темноглазых дамах, похожих на креолок, и смуглолицых свободных квартеронках Нового Орлеана, податливых и грациозных, как пароходы.
Марш фыркнул, задул свечу и пытался уснуть. Мысли не давали ему покоя. Время от времени в темных закоулках памяти вспыхивали отдельные пугающе-зловещие слова:
Час утра наставал и проходил —
Но дня не приводил он за собою…
…насыщаясь в мраке,
Любви не стало
И люди – в ужасе беды великой
Забыли страсти прежние…
…Кровью куплен
Кусок был каждый;
…удивительный человек.
Эбнер Марш подскочил в постели и теперь сидел, выпрямившись. Сна как не бывало. В груди гулко колотилось сердце.
– Проклятие!.. – Он нашел спички, зажег на прикроватном столике свечу и открыл томик стихов в том месте, где был изображен Байрон. – Проклятие, – снова повторил он.
Марш быстро оделся. Ему отчаянно не хватало грубой силы – мышц Волосатого Майка с черной железной дубинкой или трости-шпаги Джонатана Джефферса. Но это касалось только их двоих, его самого и Джошуа Йорка. К тому же он дал слово никому ничего не рассказывать.
Ополоснув лицо, Марш взял свою трость из древесины пекана и вышел на палубу, мечтая об одном: чтобы на корабле оказался священник или хотя бы крест. Томик стихов лежал у него в кармане. Дальше, на пристани, выпуская клубы пара, стоял другой пароход; там вовсю кипели погрузочные работы; Марш даже слышал тягучую песню, которую завели грузчики, перетаскивая по перекинутым на палубу доскам тяжелую свою поклажу.
У двери Джошуа Йорка Марш поднял трость и собрался было постучать, но, одолеваемый сомнениями, замешкался. Джошуа просил его не беспокоить. Джошуа страшно не понравится то, что Марш намеревается сказать ему. А ведь все это яйца выеденного не стоит, просто стихотворение расстроило его и навело на дурные мысли или он съел что-то не то. Все же, все же…
С поднятой тростью, хмурый и недовольный собой, Марш все еще стоял у порога, когда дверь вдруг бесшумно распахнулась.
Внутри было темно, хоть глаз коли. Луна и звезды едва освещали дверной проем; за ним все поглотила бархатная непроницаемая чернота. В нескольких шагах от двери маячила неясная тень. Лунный свет коснулся босых ступней, и тень приняла смутные очертания человеческой фигуры.
– Входи, Эбнер, – донесся из темноты голос.
Эбнер Марш переступил через nopoг.
Тень шевельнулась, и дверь внезапно закрылась. Марш слышал, как лязгнул замок. Он не видел ни зги. Сильная рука схватила его и потащила вперед. Потом капитана толкнули назад; на мгновение он испугался, но тут же ощутил под собой мягкое сиденье.
В темноте раздался шорох. Марш слепо обернулся, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
– Я не стучал, – услышал он собственный голос.
– Нет, – сказал в ответ Йорк. – Я слышал, как ты подошел. Я ждал тебя, Эбнер.
– Он сказал, что вы придете, – прозвучал второй голос. Мягкий женский голос с оттенком горечи. Валерия.
– Вы? – изумился Марш.
Он сразу смешался и разозлился, почувствовал себя неуверенно; присутствие Валерии все осложняло.
– Что вы здесь делаете? – спросил Марш.
– Я могла бы спросить вас о том же, – мягко ответил голос. – Я здесь, потому что нужна Джошуа, капитан. Чтобы помочь ему. А это стоит большего, чем все ваши слова, вместе взятые. Вы и вам подобные так подозрительны, так благочестивы…
– Достаточно, Валерия, – остановил ее Джошуа. – Эбнер, я не знаю, зачем ты пришел сегодня, но знал, что рано или поздно ты снова придешь. В партнеры мне нужно было брать тупицу, человека, который без вопросов выполнял бы мои приказы. Я понимал, что пройдет немного времени, и ты раскусишь ту ложь, которой я напичкал тебя в Натчезе. Я видел, как ты наблюдал за нами. И мне все известно о твоих маленьких проверках. – Он натужно, с хрипотцой рассмеялся. – Святая вода, подумать только!
– Как… значит, ты узнал? – спросил Марш.
– Да.
– Проклятый мальчишка.
– Не суди его строго. Он тут ни при чем, Эбнер, хотя я заметил, как за ужином он пялился на меня. – Смех у Джошуа был напряженным, жутким. – Нет, об этом мне сказала сама вода. Через несколько дней после нашего с тобой разговора передо мной на столе появляется стакан чистой, прозрачной воды. Что, по-твоему, я должен был думать? Все это время, проведенное на реке, мы пили грязную воду с мутным осадком. С тем количеством земли, которое оставалось на дне стакана, я уже давно мог бы разбить собственные грядки. – Он издал сухой звук, отдаленно напоминавший выражение радости. – Или заполнить собственный гроб.
Последнее Эбнер Марш пропустил мимо ушей.
– Или взболтать и выпить вместе с водой, – вставил он. – Как поступают речники. – Он помолчал. – Или просто люди.
– Ага, вот мы и добрались до сути вопроса. – Джошуа надолго замолчал, и в каюте от мрака и гнетущей тишины стало как будто тяжело дышать. – Ты принес с собой крест, Эбнер? Или кол?
– Я принес вот что, – сказал Марш, вытащил томик стихов и швырнул его в темноту, в то место, где, по его расчету, должен был находиться хозяин каюты.
Он уловил звук движения и шлепок. Запущенная книга была поймана на лету. Зашелестели страницы.
– Байрон, – удивленно произнес Джошуа.
Эбнер Марш готов был поклясться; что не видит даже кончика собственного носа, так плотно были задраены и зашторены в каюте окна. Однако Джошуа Йорк видел настолько хорошо, что оказался в состоянии не только поймать книгу, но мог даже читать. Марш почувствовал, что, несмотря на духоту, у него по телу побежали мурашки.
– При чем здесь Байрон? Ты меня озадачиваешь. Я ждал от тебя все что угодно, еще одну проверку, крест, вопросы. Но только не это.
– Джошуа, – произнес Марш, – сколько тебе лет?
Последовало молчание.
– Я хорошо ориентируюсь в возрасте. Но с тобой, твоими белыми волосами и прочим, все не так просто. По внешнему виду – по твоему лицу, рукам – я бы сказал, что тебе тридцать один, максимум тридцать пять лет. В этой книге написано, что Байрон умер тридцать три года назад, а ты говорил, что знал его.
Джошуа вздохнул.
– Да. – Его голос прозвучал горестно. – Глупая ошибка. Меня так очаровал вид этого парохода, что я забылся. Потом я решил, что это не имеет большого значения. О Байроне ты ничего не знал. Я был уверен, что ты забудешь.
– Может быть, я не так быстро соображаю, но я ничего не забываю. – Марш крепче сжал в ладони спасительную трость и подался вперед. – Джошуа, я хочу поговоритъ с тобой. Пусть женщина уйдет отсюда.
В темноте раздался ледяной смешок Валерии. Теперь она казалась ближе, хотя Марш не слышал, чтобы она передвигалась.
– Он отважный глупец, – сказала Валерия.
– Валерия останется, Эбнер – упрямо сказал Йорк. – Я полностью доверяю ей. Она может знать все, что ты намереваешься сказать мне. Она такая же, как я.
Марш почувствовал холодок, и ему стало очень одиноко.
– Как ты? – отозвался он, едва шевеля губами. – Ладно, тогда кто ты есть?
– Суди сам, – ответил Джошуа. Внезапно во тьме каюты вспыхнула спичка.
– О Боже, – прохрипел Марш.
Неяркое пламя осветило черты Джошуа неверным светом. Губы его опухли и потрескались. Обожженная почерневшая кожа плотно обтягивала лоб и скулы. Шея под подбородком была усеяна водянистыми пузырями. Рука, державшая спичку, была красной, с облезлой кожей. Глубокие глазницы зияли белками глаз в красных прожилках. Джошуа Йорк мрачно улыбнулся. Марш услышал, как лопнула натянувшаяся плоть. Из только что открывшейся раны по щеке потекла мутная белесая жидкость. Отпал кусок кожи, обнажив кровоточащую розовую мякоть.
Свеча потухла, и наступила благословенная тьма.
– Значит, его партнер… – обвинительным тоном промолвила Валерия. – Вы говорили, что собираетесь помогать ему. Вот она, ваша помощь. Все это сделали вы со своей командой, с вашими подозрениями и угрозами. Он мог умереть из-за вас. Он – бледный король, а вы – ничто, но он пошел на такое, чтобы завоевать ваше никчемное доверие. Вы удовлетворены, капитан Марш? Похоже, что нет, раз вы здесь.
– Что, черт возьми, с тобой случилось? – спросил Марш, пропустив слова Валерии мимо ушей.
– На свету яркого дня я пробыл менее двух часов, – ответил Джошуа; теперь Марш вонял, почему тот так натужно говорил. – Я понимал, что рискую. Я и раньше шел на это, когда требовалось. Четыре часа могли погубить меня, шесть часов убили бы точно. Но два часа, причем большую часть времени я провел вне досягаемости прямых солнечных лучей… Я знаю границы возможного. Ожоги выглядят куда хуже, чем они есть на самом деле. Боль вполне терпима. Все быстро пройдет. Завтра никто даже не догадается, что со мной такое приключилось. Уже сейчас моя плоть исцеляется. Пузыри лопаются, слезает мертвая кожа. Ты и сам видел.
Эбнер Марш зажмурил глаза и снова открыл их. Разницы не было. Что так, что иначе, со всех сторон его окружала тьма, и все же он еще видел перед собой бледно-голубое пламя горящей спички и жуткое изуродованное лицо Джошуа.
– Значит, святая вода и зеркала – все это чушь, – пробормотал он. – Однако днем ты и в самом деле не можешь выходить на свет Божий. Что ты говорил насчет своих проклятых вампиров?.. Они реальные. Только ты лгал мне. Ты лгал мне, Джошуа! Ты никакой не охотник за вампирами, ты сам – один из них. Ты, и она, и все остальные. Все вы Богом проклятые вампиры!
Марш вытянул перед собой пекановую трость, бесполезный деревянный меч, чтобы оградить себя от существ, которых он даже не видел. В горле у него пересохло и запершило. Было слышно, как непринужденно рассмеялась Валерия и пододвинулась к нему ближе.
– Сбавь тон, Эбнер, – спокойно сказал Джошуа, – избавь меня от твоего негодования. Да, я лгал тебе. На нашей первой встрече я предупредил тебя, что, если ты будешь задавать мне вопросы, в ответ будешь получать ложь. Ты сам заставил меня лгать тебе. Я сожалею только об одном, что ложь была состряпана не лучшим образом.
– Мой партнер! – сердито воскликнул Эбнер. – Черт, я даже сейчас не в силах поверить. Убийца, хуже, чем убийца. Что ты делал все эти ночи? Уходил, чтобы в укромном месте подкараулить кого-нибудь несчастного, разорвать ему горло и выпить кровушки? А потом как ни в чем не бывало возвращался… Да, так оно и было, теперь я понимаю. Почти каждую ночь ты оказывался на новом месте – и никакого риска. К тому времени, когда люди на берегу находили твою жертву, ты уже далеко. И бежать тебе никуда не нужно. Ты здорово устроился в прекрасной собственной каюте на роскошном пароходе. Неудивительно, что вам так хотелось иметь собственный корабль, мистер капитан Йорк. Чтоб тебе пусто было!
– Замолчи, – приказал Йорк. В голосе его прозвучала такая сила, что Марш тотчас закрыл рот. – Опусти трость, пока, размахивая ею, ты тут что-нибудь не разбил. Опусти, я сказал. – Марш опустил трость на ковер, – Очень хорошо.
– Он такой же, как все остальные, – вмешалась Валерия. – Он ничего не понимает. У него к тебе ничего нет, только ненависть и страх. Мы не можем оставить его в живых!
– Возможно, – нехотя произнес Йорк. – Я думаю, что все не так просто, хотя, возможно, я ошибаюсь. Что скажешь, Эбнер? Только берегись, взвешивай каждое свое слово.
Но Эбнер Марш был слишком зол, чтобы думать. Переполнявший его страх уступил место гневу, ему лгали, его заставили играть в игру, превратили в полного идиота. С Эбнером Маршем так не обращался еще ни один человек. И не имело значения, что это не человек вовсе. «Грёзы Февра», своего красавца, Марш превратил в плавающий ночной кошмар.
– Я давно на реке, – сказал Марш. – Не вздумай меня пугать. Когда я ходил на своем первом пароходе, то видел, как на моих глазах в салоне Сен-Джона выпустили кишки моему приятелю. Тогда я схватил того негодяя, который сделал это, вырвал у него нож и сломал ему спину. Участвовал я и в войне против Страшного Топора, был и в истекающем Канзасе… какому-то кровососу меня просто так не взять. Только попробуй тронь меня! Я в два раза превосхожу тебя в весе, к тому же ты обгорел до костей. Я откручу тебе башку. Может быть, мне давно следовало бы это сделать.
Ответа не последовало. Потом, к его великому изумлению, Джошуа Йорк разразился смехом.
– Ах, Эбнер, – сказал он, когда немного успокоился. – Ты – речник до мозга костей. Мечтатель, хвастун и полный идиот. Ты сидишь здесь и ни черта не видишь, в то время как мне хватает того света, который просачивается через щели в ставнях и двери, через ткань штор. Ты сидишь здесь, толстый и неуклюжий, а моя сила, насколько тебе известно, заключается в скорости. Уж кому-кому, как не тебе знать, как бесшумно я умею передвигаться. – Последовала пауза, потом скрип, и вдруг голос Джошуа донесся из другого конца каюты. – Вот так. – И снова наступила тишина. – И так. – Он уже оказался позади него. – Или так. – Он снова был там, где сидел первоначально; Марш, пытавшийся поспевать за ним и крутивший головой, почувствовал тошноту. – Ты начнешь истекать кровью, хотя моих прикосновений даже не ощутишь. Я могу в темноте подползти к тебе и вцепиться в горло, а ты даже не поймешь, что произошло. И все же, несмотря на все это, ты сидишь здесь, задрав бороду и направив взгляд не в ту сторону, ругаешься и угрожаешь мне! – Джошуа вздохнул. – У тебя сильный дух, Эбнер Марш. Ты не силен в рассуждениях, но в силе духа тебе не откажешь.