– Отныне я всецело ваша… – прошептала она.
Это были не какие-то праздные слова, а клятва души, произнесенная вслух, но тем не оскверненная. Эту клятву Адриенна пронесла через все тяготы своей жизни. И одному Богу известно, что ее «герой» ничем не облегчил этой ноши!
Юный маркиз был влюблен в нее, но при этом сохранил способность любить нескольких женщин одновременно, присущую горячным юношам с пылким сердцем. От природы наделенная женской мудростью, мадам де Лафайет знала об этом, равно как и о том, что маркизу не удалось побороть свою увлеченность в отрочестве и в более зрелые годы. Но она была не способна жаловаться и отчаиваться. Она привыкла ждать, и долгие годы, за которые она произвела на свет троих детей, она все ждала мужа и надеялась…
Она ждала, пока остынет любовь Жильбера к ослепительной Эгле д’Юнольштейн, пышногрудой провансалке, официальным любовником которой считался герцог Орлеанский. Адриенна ждала писем (впрочем, нежности в них встречались реже, чем требования выслать денег), когда маркиз устремился на помощь американским повстанцам и посвятил свое тело, душу и состояние захватывающей битве на североамериканском континенте. Она ждала конца войны за независимость и возвращения героя… Она ждала, когда угаснет очередная искра в разбитом сердце супруга, вернувшегося из Америки околдованным графиней де Симиан…
Ах, это возвращение из Америки! С какой радостью Адриенна прижала к груди запыленный мундир Жильбера! И какие только мечты не осветили в тот незабываемый момент ее душу! Весь королевский двор был у их ног несколько дней подряд. Юная маркиза де Лафайет была даже приглашена в Версаль и прокатилась в карете самой королевы… Те дни пролетели подобно солнечному лучу в сером тумане вечного ожидания. Но солнце так обманчиво! Сначала он томился в плену семьи и страдал по мадам де Симиан, а потом тяжелые тучи политических волнений заволокли небо. Лафайет в полном безумстве принялся толкать повозку Революции, грозившую не только разлучить их с Адриенной, но и раздавить всех тех, кто был им дорог.
Небо задрожало от грома, и начался черный дождь горестей и бедствий: Жильбер отправился на защиту границ Франции и попал в плен к австрийцам, которые очень обрадовались тому, что в их руках оказался человек, которого они считали одним из главных виновников смерти Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Потом начался террор: многие де Ноайи были арестованы и отправлены на эшафот. Адриенна видела, как уходили на казнь ее бабушка, мать, юная сестра. И мужчины тоже… Ее саму «забыли» в зловещей тюрьме Ла-Форс.
Попросту оставили, потому что не нашлось смельчаков, способных отдать приказ и отправить на эшафот жену знаменитого героя Лафайета. Теперь вслух произносили только ее второе имя, скромно пряча данное от рождения «де Ноай». Но, выжив в тюрьме, Адриенна потеряла там свое здоровье. Холодным вечером 22 января 1795 года старый кузен де Шампетьер, придя встречать ее к воротам тюрьмы, был поражен: некогда свежее круглое личико осунулось, глаза невыразимо глубокого цвета лазури потускнели. В тридцать пять лет мадам де Лафайет выглядела лет на десять старше…
Прочитав на его лице сожаление, она виновато улыбнулась, выпрямила спину и подняла голову с густой копной волос еще выше. Утратив доверие к миру, она сохранила энергию – ей было ради кого жить! В первую очередь, она позаботилась о своих детях. Сын? Он жил в Лондоне, где нашел приют во время революции. Дочери? Они находились в Оверни, в замке Шаваньяк, принадлежавшем семейству Лафайет, под присмотром старой тетушки. А Жильбер? Он пребывал в крепости Ольмютц, и за ним строжайшим образом следили. Было известно, что в октябре он пытался бежать, но все кончилось очень плохо: падение с лошади привело к болезни почек, да и пристанище он выбрал крайне неудачно, на него сразу донесли… И все-таки он был вне опасности, и Адриенне следовало позаботиться о себе. Надо было присоединиться к дочерям в Шаваньяке, набраться сил, дать свежему воздуху вдохнуть в нее сил!
Но думать, что она могла заботиться о себе, – это плохо знать ее характер. Конечно, она отправилась в Шаваньяк, но только для того, чтобы забрать своих дочерей. Потом они поспешили в Австрию. А поскольку мадам де Шампетьер начала бурно протестовать, она объяснила ей своей план: броситься в ноги к императору, который обязан был услышать представительницу древнего дворянского рода! Она – одна из рода де Ноай, благороднейшей крови Франции. Ее род был истреблен так же жестоко, как и королевский.
Сказано – сделано! Граф де Буасси д’Англа достал ей паспорт для поездки в Гамбург, где от американского консула она получила другой, на имя «мадам Мотье», американской гражданки, направляющейся в Вену. Приехав в столицу австрийской империи, Адриенна была вынуждена долго ждать императорской аудиенции.
Император Франц II был молодым человеком двадцати семи лет, любезным, элегантным и любящим женщин, но мадам де Лафайет не нашла в нем сочувствия: освободить такого опасного бунтаря, одного из зачинщиков революции? Об этом не могло быть и речи. Вполне возможно, его и считали великим человеком во Франции, но Австрия относилась к нему гораздо менее снисходительно. А это значит – он останется в крепости.
Тогда Адриенна попросила о другом: пусть ей позволят вместе с дочерьми присоединиться к пленнику. Три женщины хотят разделить судьбу своего мужа и отца, раз уж невозможно оказалось его освободить. Из уважения к древнему французскому роду императору пришлось задействовать всю свою деликатность, чтобы без лишних эмоций убедить это героическое создание выбросить из головы безумные идеи. Но нет, она желала быть запертой в крепости вместе с мужем, и ей обязаны разрешить отбыть туда немедленно. Император уступил: мадам де Лафайет с дочерьми могут отправляться в Верхнюю Моравию.
Несмотря на всю смелость, она испытала приступ слабости при виде серых стен старой крепости, в свое время выдержавших осады турок. Дочь Анастасия, без сомнения, обладавшая таким же сильным характером, вернула ей твердость:
– Идемте, матушка! Вы не должны падать в обморок теперь, когда мы наконец получили возможность жить одной семьей!
Какая странная «семейная жизнь»! Трех женщин содержали, как государственных заключенных: они были лишены всего имущества, несмотря на охранное письмо императора, привезенное Адриенной… Но ей было все равно: она наконец вновь воссоединилась со своим мужем. Он был в самом жалком состоянии: постаревший, худой, сгорбленный. При виде жены он разразился рыданиями: «Вы, сердце мое? Или это бред».
Но нет, встреча была реальной, и их совместное существование продолжалось до октября 1797 года. Это было страшно! Пленников кормили скудно, однако всего прочего не хватало катастрофически. До такой степени, что Адриенна серьезно заболела. Даже тогда она отказалась покинуть крепость Ольмютц, зная, что не сможет больше туда вернуться. Она предпочла умереть на месте.
Ее героизм заставил дрогнуть одного из стражников, и он согласился передать письма, написанные копотью при помощи деревянной палочки. Письма в Европу, в Америку… Вскоре поднялся шум, и Австрия была вынуждена отпустить пленников. Очень вовремя, иначе еще чуть-чуть – и нечего было бы даже пытаться вылечить мадам де Лафайет…
Они переехали в Голландию, к мадам де Тессе, сестре Лафайета. И, наконец, в 1802 году они перебрались в Гранж-Блено, где Адриенна получила несколько месяцев счастья и покоя.
Увы, слишком мало! Здоровье ее было слишком слабым, и она смогла дотянуть только до Рождества 1807 года.
Свой конец верная супруга встретила безмятежно, ибо ее рука покоилась в руке Жильбера:
– Как вы добры, и как я вас люблю! – сказала она с последним вздохом, а потом очень тихо добавила: – Я буду ждать вас там, наверху.
Опять ожидание? Да уж. Через двадцать семь лет после похорон (в мае 1834 года) Лафайет навсегда покинул Гранже и этот свет, чтобы присоединиться к Адриенне, покоящейся под покрытой цветами плитой на маленьком кладбище Пикпюс…[28]
Ныне замок принадлежит фонду Жозе и Рене де Шамбрюнов. Он закрыт для посещений.
Кержан (Kerjean)
«Прядильщицы» хозяйки замка
Одна женщина сильнее тысячи мужчин.
Голландская поговоркаПримерно в середине XVI века канонику Амону Ле Барбье, богачу и любителю роскоши, пришло в голову построить замок в Бретани, но не обыкновенный, а непременно самый красивый. Он подобрал лучших строителей, лучшего качества гранит, и на месте старинного форта мало-помалу вырос из земли сказочный замок Кержан. Его постройка, начатая в 1545 году, длилась долгие годы. Столь долгие, что каноник успел отправиться в мир иной, не дождавшись счастливого момента, когда его мечта осуществилась, строительство было закончено в 1596 году, и верхушку башни украсили ярким букетом.
К тому времени замок перешел к его внучатому племяннику Рене Ле Барбье, который превратил его в уютное гнездышко, оплот своей супружеской любви. Он привел в 1610 году в новый замок жену, даму своего сердца, блистательную Франсуазу де Келен, которая была на три года младше супруга, которому тогда было не больше шестнадцати. Впрочем, в те времена любовь рождалась рано. Точнее, она рано о себе заявляла, и браки, особенно в благородных семействах, заключались между людьми, едва вышедшими из детского возраста. В любом случае, следует признать, что этот брак был очень удачным и удовлетворил как главных заинтересованных лиц, так и их окружение, ибо все в нем было подобрано идеально.
Все шло хорошо и вполне счастливо, но в один прекрасный день 1614 года Рене получил приказ от имени молодого короля Людовика ХIII, в котором ему было велено явиться в Париж незамедлительно. Регентша собирала Генеральные Штаты, и представители высшей бретонской знати, к числу которых принадлежал Рене, обязаны были в них участвовать. Франсуаза также была приглашена, но пышная придворная жизнь ее не привлекала. И она предпочла остаться в своем красивом замке Кержан. К тому же дорога предстояла долгая и утомительная. Короче, Рене отправился один, пребывая в полном спокойствии относительно судьбы своей супруги.
Приехав в Лувр, он даже обрадовался, что оставил Франсуазу в Бретани. Подлинным королем Франции был в то время Кончини[29], завсегдатай игорных домов, хитрый и ловкий флорентиец, соблазнитель и вообще личность, опасная во всех отношениях. Развратный и циничный двор старался во всем подражать ему. И добродетельный бретонский сеньор очень скоро стал всеобщим посмешищем. Неужели он откажется от радостей парижской жизни? И во имя чего: супружеской верности? Умереть можно со смеху!
Королева Мария Медичи была не лучше своего окружения. Она приняла отсутствие мадам де Кержан за личное оскорбление. Последняя либо глупа, либо уродлива, раз не осмелилась показаться.
Задетый за живое, Рене Ле Барбье ответил своим обидчикам: его жена далеко не так глупа и по праву считается одной из красивейших женщин в Бретани. Поблизости оказался другой бретонец, маркиз де Бельц, и он подтвердил эти слова. Франсуаза действительно очень хороша собой, но злые языки тут же обратили и это мнение в насмешку: муж якобы не пустил свою жену в Париж из-за ревности. Он держит ее под замком, опасаясь, что она от него убежит, соблазненная кем-то из придворных кавалеров. Он ей не доверяет… как и самому себе.
Не доверяет? Да доверие Рене к жене столь велико, что он останется спокойным, даже если перед ней предстанут, скажем… четверо придворных красавцев. Рене даже готов дать им рекомендательные письма.
Подобное предложение было сделано в гневе, но его слова подхватили, и Мария Медичи вызвалась на роль арбитра. Месье де Кержан останется подле нее, а четверо ее самых обольстительных придворных отправятся в Бретань, чтобы попытаться там соблазнить его жену. Итак, пари было заключено.
Кандидаты: уже названный маркиз де Бельц, виконт де Бомбелль, шевалье де Сен-Фаль и граф де Брюш. Их ставки: «Мой самый красивый алмаз», – сказал Брюш; «Моя любимая лошадь», – заявил Бельц; «Мой последний урожай», – предложил Сен-Фаль; «Тысяча экю», – заключил Бомбелль. Королева обернулась к Рене:
– А вы, месье?
– Все мое состояние, мадам. Моя жена красива, умна и целомудренна. Таковой и останется!
И он дал каждому из участников пари рекомендательное письмо. После этого началось волнительное ожидание результатов. Ему сообщили, что эти четверо поочередно предстанут перед хозяйкой Кержана, чтобы шансы на успех были равными. И они остановятся в лучшем постоялом дворе в Морлэ. Бомбелль первым направил свои стопы в Кержан…
Тем временем в Лувре Рене, несмотря на свою хваленую выдержку и уверенность, испытывал непривычный трепет. Наконец пришло письмо из Бретани. А в нем – голубая лента, такая, какие любила носить его жена. И что? Какое же это доказательство? Ведь подобные ленты метрами продают в Морлэ. На следующей неделе прислали золотую булавку из корсажа его жены. По всем признакам вещица, конечно же, принадлежала Франсуазе… Но добыть личную вещь женщины, которая и не подозревает об опасности, вовсе не трудно! Третье послание пришло еще через неделю: то была прядь светлых волос, к которой Рене не мог прикоснуться без волнения. Но он не дрогнул! А довольствовался тем, что решил выгнать по приезде домой камеристку своей жены. Непоколебимое доверие этого мужчины уже начало вызывать уважение окружающих.
Через неделю – очередное послание. На этот раз – обручальное кольцо, и Рене чуть не умер от ужаса и горя.
– Я думаю, вам пора возвращаться, месье де Кержан, – многозначительно подвела итог пари королева-мать…
И он не заставил себя упрашивать дважды. По дороге ревнивый супруг останавливался лишь для того, чтобы сменить лошадей. Приехав в Кержан полумертвым от усталости, он нашел свою жену свежей, милой и нежной. Она встретила его с любовью, как обычно, но эта нежность спровоцировала в нем вспышку гнева. И как она только смеет, после такого ее поведения?
Поведения? Какого? Может быть, Рене сошел с ума или выпил лишнего? Действительно, четыре кавалера приезжали к ней один за другим, и, как Рене и просил в своих письмах, она ни в чем им не отказывала, кроме того, что противоречило понятию чести. Да, она подарила ленту Бомбеллю, золотую булавку и прядь волос… «А кольцо? – зарычал Рене. – Осмелитесь ли вы утверждать, что не отдавали своего обручального кольца, изменница?» Франсуаза столь же резко ответила: да, она отдала обручальное кольцо, ибо считает, что ее супруга стоило бы проучить за то, что он осмелился подвергать ее подобному испытанию… И потом, это был лучший способ заставить его поскорее вернуться домой.
Обескураженный Рене не знал, что и ответить. Но, в самом деле, а куда подевались четверо придворных? Четверо господ? Сейчас он их увидит. И через потайное окошко в двери, ведущей в зал, где обычно пряли, ткали и чесали шерсть, Франсуаза показала мужу спектакль, в который поначалу трудно было даже поверить: Бомбелль сидел за прялкой, колесо которой вращал Сен-Фаль; немного поодаль граф де Брюш, смирившийся с ремеслом ткача, с силой орудовал челноком, в то время как Бельц сворачивал готовую ткань. И, что самое удивительное, они, казалось, вовсе не скучали за работой.
Крепко поцеловав любимого Рене, Франсуаза, смеясь, все ему объяснила. Каждый из названных господ просил хозяйку замка о тайном ночном свидании. Она, дав согласие, отводила их по очереди в этот зал и запирала там. Что же касается двух последних, то они колотили в дверь, требовали незамедлительно их освободить. Так что чуть было не пришлось обращаться к их женам за помощью! Но, в конечном итоге, все угомонились и взялись за работу, ибо поняли, что иначе не получат ни еды, ни питья.
Естественно, Рене Ле Барбье тотчас освободил четверых господ, каждый из которых принялся славить добродетели хозяйки. Странное пари закончилось веселым пиром, устроенным в честь освобождения узников.
Эта история наделала в Париже много шума. Через несколько лет Людовик XIII посетил эти земли. Хозяин поместья, будучи чрезвычайно горд своим замком, набрался смелости и попросил у короля титул маркиза. А поскольку монарху замок понравился, то и вожделенный титул был пожалован. Франсуаза стала фрейлиной королевы. И супругам пришлось смириться с весьма странной данью, которую наложил на них сюзерен, герцог де Майе: каждый год они должны были привозить ему в замок Луарно… одно сырое яйцо, причем привозить его в тележке и лишь потом варить и преподносить в качестве подарка.
В XVII веке замок перешел к Коатанскурам, которым он и принадлежал вплоть до революции. В 1755 году Сюзанна де Коатанскур, которая была, вероятно, одной из самых надменных женщин своего времени, обвенчалась здесь с Луи-Франсуа-Жилем де Керсозоном, причем последнему пришлось взять фамилию своей жены. Она была грациозной, невероятно богатой, очень сильной женщиной, у него же почти ничего за душой не было. К тому же он по-настоящему влюбился.
Будучи женщиной великодушной, Сюзанна обладала поистине невыносимым высокомерием. Однажды, принимая у себе епископа Леонского, которого сопровождали шесть священников, она пыталась отправить последних ужинать на кухню. Но епископ решил из принципа присоединиться к ним, так что Сюзанна была вынуждена капитулировать. Другой случай: просматривая бумаги, принесенные одним чиновником казначейства, она принялась читать их так внимательно, что утомленный ожиданием молодой человек надел шляпу и расположился в кресле без приглашения.
– Еще никто, – заявила маркиза, – не осмеливался ни сесть, ни покрыть головы в моем присутствии!
– Так у них, – ничуть не смутясь, ответил сметливый остряк, – надо полагать, не было ни ягодиц, ни головы!