О телеологической деятельности можно поэтому сказать, что в ней конец есть начало, следствие – основание, действие – причина, что она есть становление становящегося, что в ней приходит к осуществлению лишь то, что уже осуществлено, и т.д.; т.е. что вообще все определения отношений, принадлежащие к сфере рефлексии или непосредственного бытия, утратили здесь свои различения, и что то, что высказывается, как другое, как то конец, следствие, действие и т.п., в отношении цели не имеет уже определения некоторого другого, но скорее положено, как тожественное с простым понятием.
2. При ближайшем же рассмотрении продукта телеологической деятельности оказывается, что в нем цель внешня, поскольку она есть абсолютное предположение в противоположность субъективной цели, поскольку именно останавливаются на том, что целесообразная деятельность относится к объекту через средство лишь механически и вместо безразличной определенности объекта полагает другую, столь же внешнюю ему. Такая определенность, какую сообщает какому-либо объекту цель, отличается от другой, просто механической, тем, что тот момент единства, хотя оно для объекта и внешне, внутри самого себя все же не просто внешен. Объект, обнаруживающий такое единство, есть некоторое целое, относительно коего его части, его собственная внешность, безразличны; это определенное, конкретное единство, объединяющее внутри себя различенные отношения и определенности. Это единство, не могущее быть понятым из специфической природы объекта, и по определенному содержанию нечто иное, чем своеобразное содержание объекта, для самого себя есть не механическая определенность, но в {139}объекте оно еще носит механический характер. Как в этом продукте целесообразной деятельности содержание цели и содержание объекта внешни одно другому, так же относятся взаимно и в других моментах умозаключения его определения, – в приводящем к умозаключению среднем термине целесообразная деятельность и объект, служащий средством, а в субъективной цели, другом крайнем термине, бесконечная форма, как полнота понятия, и его содержание. По тому отношению, которое связывает субъективную цель и объективность в умозаключение, как одна посылка, именно отношение определенного, как средство, объекта к еще внешнему объекту, так и другая – именно отношение субъективной цели к объекту, ставшему средством, есть отношение непосредственное. Это умозаключение страдает поэтому тем недостатком формального умозаключения вообще, что отношения, из коих оно состоит, не суть сами посылки или опосредования, но что они скорее уже предполагают то заключение, средствами получения которого они должны служить.
Если мы рассмотрим одну из посылок, непосредственное отношение субъективной цели к объекту, становящемуся через то средством, то окажется, что цель не может непосредственно относиться к объекту; ибо последний есть нечто столь же непосредственное, как непосредственное другого крайнего термина, в котором цель должна быть выполнена через опосредование. Поскольку они таким образом положены, как различные, между этою объективностью и субъективною целью должно быть вставлено средство их отношения; но это средство есть также уже определенный целью объект, между объективностью которого и телеологическим определением должно быть вставлено новое средство и т.д. до бесконечности. Тем самым положен бесконечный прогресс опосредования.
То же самое имеет место относительно другой посылки, отношения средства к еще неопределенному объекту. Так как они совершенно самостоятельны, то они могут быть соединены лишь в некотором третьем и т.д. до бесконечности. Или, наоборот, так как посылки уже предполагают заключение, то последнее, будучи таковым, через эти лишь непосредственные посылки может быть лишь несовершенным. Заключение или продукт целесообразного действия есть не что иное, как некоторый определенный какою-то внешнею ему целью объект; оно есть тем самым то же, что средство. Поэтому в таком продукте самом получилось лишь некоторое средство, а не некоторая выполненная цель; или иначе – цель не достигла в нем никакой истинной объективности. Поэтому совершенно безразлично, смотреть ли на определенный внешнею целью объект, как на выполненную цель или лишь как на средство; это есть лишь относительное, внешнее самому объекту, не объективное определение. Таким образом все объекты, в коих выполняется некоторая внешняя цель, суть также лишь средства для цели. То, что должно быть употреблено для выполнения цели и по существу считаться средством, есть средство, которое по своему определению подлежит трате. Но и объект, содержащий в себе выполненную цель и долженствующий изображать собою ее объективность, есть нечто {140}преходящее; он также выполняет свою цель не путем спокойного самосохраняющегося существования, но лишь поскольку он тратится, ибо лишь постольку он соответствует единству понятия, в коем он снимает свою внешность, т.е. свою объективность. Дом, часы могут являться целями относительно употребленных для их произведения орудий; но камни, балки, или колеса, оси и т.п. образующие собою действительность цели, выполняют ее лишь через претерпеваемое им давление, через химические процессы, происходящие в них действием воздуха, света, воды или через отнятие последних от человека путем трения и т.п. Они выполняют таким образом свое назначение лишь через их употребление и использование и соответствуют тому, чем они должны быть, лишь через их отрицание. Они не соединены с целью положительно, так как они имеют в них самоопределение лишь внешним образом и суть лишь относительные цели или собственно лишь средства.
Эти цели, как указано, имеют вообще лишь ограниченное содержание; их форма есть бесконечное самоопределение понятия, которое через это содержание ограничивается, как внешняя единичность. Ограниченное содержание делает эти цели не соответствующими бесконечности понятия и нарушает его истину; такая определенность предана становлению и изменению и есть нечто преходящее уже через причастие сфере необходимости и бытия.
3. Тем самым получается тот результат, что внешняя целесообразность, будучи лишь формою телеологии, достигает собственно лишь средств, а не некоторой объективной цели, – так как субъективная цель остается внешним субъективным определением, – или, иначе, поскольку эта цель деятельна и выполняет себя, хотя бы лишь в виде некоторого средства, она еще непосредственно связана с объективностью, погружена в нее; она сама есть объект, и можно сказать, что цель постольку не достигает средства, поскольку последнее уже заранее требует выполнения цели прежде, чем она осуществится через некоторое средство.
В действительности же результат есть не только некоторое внешнее отношение цели, но его истина, внутреннее отношение цели и некоторая объективная цель. Самостоятельная относительно понятия внешность объекта, которая предполагается целью, положена в этом предположении, как несущественная видимость, а также уже снята в себе и для себя; деятельность цели есть поэтому собственно лишь изображение этой видимости и снятие ее. Как выяснилось чрез понятие, первый объект через сообщение становится средством, так как оно есть в себе полнота понятия и его определенность, которая есть не что иное, как ее внешность, лишь положенная, как внешнее, несущественное, и потому составляющая в самой цели ее собственный момент, а не нечто самостоятельное относительно него. Вследствие того определение объекта, как средства, совершенно непосредственно. Поэтому субъективная цель не нуждается ни в каком насилии или ином усилении против его, кроме усиления себя самой, чтобы он стал средством. Решение, обнаружение, это определение себя самого есть лишь положенная внешность {141}объекта, который тем самым непосредственно подчинен цели и не имеет относительно нее никакого иного определения, кроме ничтожества его бытия в себе и для себя.
Второе снятие объективности через объективность отличается от первого тем, что первое, как первое, есть цель в объективной непосредственности, и поэтому второе есть снятие не только первой непосредственности, но и того, и другого – объективного, как чего-то только положенного, и непосредственного. Отрицательность возвращается таким путем в себя саму так, что она есть равным образом восстановление объективности, но как тожественной с нею, и тем самым вместе положение объективности, как определенной лишь целью, внешней. Чрез последнее этот продукт остается, как был ранее, также средством; чрез первое он есть тожественная понятию объективность, реализованная цель, в которой та сторона, но коей она есть средство, есть реальность самой цели. В выполненной цели средство исчезает, потому что оно было лишь непосредственно подчиненная цели объективность, которая в реализованной цели есть возврат цели в саму себя; при этом далее и самое опосредование, которое есть некоторое отношение внешнего, исчезает отчасти в конкретном тожестве объективной цели, отчасти в нем же, как отвлеченном тожестве и непосредственности существования.
Второе снятие объективности через объективность отличается от первого тем, что первое, как первое, есть цель в объективной непосредственности, и поэтому второе есть снятие не только первой непосредственности, но и того, и другого – объективного, как чего-то только положенного, и непосредственного. Отрицательность возвращается таким путем в себя саму так, что она есть равным образом восстановление объективности, но как тожественной с нею, и тем самым вместе положение объективности, как определенной лишь целью, внешней. Чрез последнее этот продукт остается, как был ранее, также средством; чрез первое он есть тожественная понятию объективность, реализованная цель, в которой та сторона, но коей она есть средство, есть реальность самой цели. В выполненной цели средство исчезает, потому что оно было лишь непосредственно подчиненная цели объективность, которая в реализованной цели есть возврат цели в саму себя; при этом далее и самое опосредование, которое есть некоторое отношение внешнего, исчезает отчасти в конкретном тожестве объективной цели, отчасти в нем же, как отвлеченном тожестве и непосредственности существования.
Тут также содержится опосредование, которое требуется для первой посылки, для непосредственного отношения цели к объекту. Выполненная цель есть также средство, и наоборот, истина средства состоит равным образом в том, чтобы быть самою реальною целью, и первое снятие объективности есть также уже и второе, как обнаружилось, что второе содержит в себе также первое. А именно, понятие определяет себя, его определенность есть внешнее безразличие, которое в решении определено непосредственно, как снятое, именно как внутреннее, субъективное и вместе с тем как предположенный объект. Дальнейший выход из себя, явившийся именно, как непосредственное сообщение и подчинение под него предположенного объекта, есть вместе с тем снятие той внутренней, заключенной в понятие, т.е. положенной, как снятая, определенности внешности, а равным образом, предположения объекта; тем самым это, по-видимому, первое снятие безразличной объективности есть также уже и второе, некоторая прошедшая через опосредование рефлексия в себя и выполненная цель.
Так как понятие тут в сфере объективности, в которой его определенность имеет форму безразличной внешности, находится во взаимодействии с самим собою, то изложение его развития становится здесь вдвойне трудным и запутанным, так как оно непосредственно есть само двоякое, и первое всегда есть также второе. Понятие для себя, т.е. в своей субъективности, есть различение себя от себя, как непосредственной целостности для себя; но так как здесь его определенность есть безразличная внешность, то тем самым тожество с самим собою есть также непосредственно опять-таки отталкивание от себя, так что определенное, как внешнее и безразличное относительно него, есть скорее оно само, и оно, как оно само, как {142}рефлектированное в себя, есть скорее его другое. Лишь поскольку это установлено, может быть понят объективный возврат понятия в себя, т.е. его истинное объективирование, может быть понято, что каждый из единичных моментов, через которые протекает это опосредование, есть сам полное умозаключение последнего. Таким образом, восстановляется первоначальная внутренняя внешность понятия, через которую оно есть отталкивающее себя от себя единство, цель и стремление последней к объективированию, непосредственное положение или предположение некоторого внешнего объекта; самоопределение есть также определение некоторого не определенного через понятие внешнего объекта; и наоборот, оно есть самоопределение, т.е. снятая, положенная, как внутренняя, внешность, или уверенность в несущественности внешнего объекта. О втором отношении, об определении объекта, как средства, уже было указано, каким образом оно в нем самом есть опосредование цели с собою в объекте. Равным образом третье, механизм, протекающий под господством цели и снимающий объект через объект, есть с одной стороны снятие средства, объекта, положенного, уже как снятый, и тем самым второе снятие и рефлексия в себя, а с другой стороны первое определение внешнего объекта. Последний, как было замечено, есть в выполненной цели снова лишь произведение средства; так как субъективность конечного понятия презрительно отбрасывает средство, то она в своей цели не достигает ничего лучшего. Но та рефлексия, через которую цель достигнута в средстве, и в выполненной цели сохранены средство и опосредование, есть последний результат внешнего отношения цели, в коем оно само себя сняло, и которое оно изобразило, как свою истину. Рассмотренное напоследок третье умозаключение отличается тем, что оно есть, во-первых, субъективная целесообразная деятельность предшествовавшего умозаключения, но равным образом и снятие внешней объективности, а потому и внешности вообще, через себя само, стало быть, целостность в ее положении.
После того, как мы теперь усмотрели, что субъективность, бытие для себя понятия, перешла в его бытие в себе, в объективность, то далее в последней вновь возникла отрицательность его бытия для себя; понятие так определило себя в ней, что его частность есть внешняя объективность или простое конкретное единство, внешность коего есть ее самоопределение. Движение цели достигло теперь того, что момент внешности уже не положен только в понятии, что оно есть не только долженствование и стремление, но, как конкретная целостность, тожественна с непосредственною объективностью. Это тожество есть, с одной стороны, простое понятие и, равным образом, непосредственная объективность, а с другой, по существу также опосредование и лишь через последнее, как снимающее само себя опосредование, эта простая непосредственность; таким образом, понятие состоит в том, чтобы быть отличенным, как сущее для себя тожество, от своей сущей в себе объективности и тем самым иметь внешность, но в этой внешней целостности быть ее самоопределяющим тожеством. Таким образом, понятие есть теперь идея.{143}
ТРЕТИЙ ОТДЕЛ.
ИДЕЯ
Идея есть адекватное понятие, объективно истинное или истинное, как таковое. Если нечто имеет истину, то имеет ее через свою идею, или, иначе, нечто имеет истину, лишь поскольку оно есть идея. Впрочем, выражение идея часто употреблялось в философии, как и в обычной жизни, в смысле понятия, даже в смысле простого представления; «я еще не имею никакой идеи об этом судопроизводстве, здании, об этой стране» имеет в виду выразить лишь представление. Кант снова закрепил за выражением идея смысл понятия разума. Понятие разума должно по Канту быть понятием безусловного, в отношении же явления – трансцендентного, так как оно не имеет никакого адекватного ему эмпирического употребления. Понятия разума должны служить для разумного понимания (Begreifen), понятия рассудка – для рассудочного понимания (Verstehen) восприятий. В действительности, однако, если последние суть действительно понятия, то они суть понятия, через них совершается разумное понимание, и рассудочное понимание восприятия через понятия рассудка становится разумным пониманием. Но если рассудочное понимание есть лишь определение восприятий через, напр., целое, силу, причину и т.п., то оно означает лишь определение через рефлексию, равно как под рассудочным пониманием может быть подразумеваемо лишь определенное представление совершенно определенного чувственного содержания; так, если кто-либо, кому указывают, что дорога в конце леса поворачивает влево, отвечает: я понимаю, то это понимание не означает ничего большего, как усвоение представлением и памятью. Но и понятие разума есть несколько неловкое выражение, ибо понятие есть вообще нечто разумное; и поскольку отличают разум от рассудка и понятия, как такового, он (разум) есть полнота понятия и объективности. В этом смысле идея есть разумное; она есть безусловное, так как лишь то имеет условия, что существенно относится к некоторой объективности, но не такой, которая определена им самим, а такой, которая еще противоречит ему в форме безразличия и внешности, свойственной еще внешней цели.
Так как выражение идея сохраняется для обозначения объективного или реального понятия, и идея отличается от самого понятия, а тем более от простого представления, то далее, тем более должна быть отброшена та оценка идеи, по которой идея признается чем-то лишь недействительным, и об истинных мыслях говорится, что они только идеи. Если мысли суть нечто объективное и случайное, то, конечно, они не имеют никакой дальнейшей цены, но вследствие того они не становятся ниже вре{144}менных и случайных действительностей, которые также не имеют иной дальнейшей цены, кроме цены случайностей и явлений. Если же, напротив, идея, наоборот, не должна цениться за истинную потому, что она по отношению к явлениям трансцендентна, что в чувственном мире не может быть дано никакого совпадающего с нею предмета, то это должно считаться странным недоразумением, так как от идеи отрицается объективное значение потому, что ей не хватает именно того, что образует собою явление, неистинное бытие объективного мира. По отношению к практическим идеям Кант признает, что «нельзя найти ничего более вредного и недостойного философа, чем свойственная черни ссылка на якобы противоречащий идее опыт. Этой ссылки даже не существовало бы, если бы напр., государственные учреждения были своевременно устроены по идеям, и всякое доброе намерение не было пресечено заменою их грубыми понятиями именно потому, что они почерпнуты из опыта». Кант смотрит на идею, как на нечто необходимое, как на цель, которую должно стремиться установить, как на прообраз для некоторого максимума, к которому должно постоянно стремиться как можно более приблизиться состояние действительности.