Поэтому правильно и нужно пользоваться для определений суждения этими названиями – субъект и предикат; как названия, они суть нечто неопределенное, долженствующее еще получить свое определение; и потому они суть не более, как названия. Сами определения понятия не могут быть употребляемы, как две стороны суждения, отчасти на этом основании, отчасти же и еще более потому, что природа определения понятия требует, чтобы оно не было чем-то отвлеченным и неизменным, но содержало внутри себя и полагало в себе свое противоположное; так как стороны суждения суть сами понятия, т.е. полнота его определений, то они должны пройти и показать в себе их все в отвлеченной или конкретной форме. Но для того, чтобы при таком изменении их определений сохранить в общем виде стороны суждения, всего удобнее прибегнуть к названиям, сохраняющим при этом постоянство. Название же противостоит вещи или понятию; это различие проявляется и в самом суждении, как таковом. Так как субъект выражает собою вообще определенное и потому преимущественно непосредственно сущее, предикат же общее, сущность или понятие, то субъект, как таковой, есть ближайшим образом некоторое название; ибо то, чтó он такое есть, выражает лишь предикат, содержащий в себе бытие в смысле понятия. Что есть это, или что это есть за растение и т.д.? под бытием, о котором тут спрашивается, часто разумеется только название, и, узнав последнее, мы удовлетворяемся и знаем, что такое есть эта вещь. Это есть бытие в смысле субъекта. Но понятие или по меньшей мере сущность и вообще общее сообщается лишь предикатом, и о нем спрашивается в смысле суждения. Бог, дух, природа или что бы то ни было есть поэтому, как субъект суждения, только название; что такое есть этот субъект по его понятию, сообщается лишь предметом. Если ищется некоторый предикат, присущий субъекту, то в основе суждения о том должно уже лежать понятие; но оно высказывается лишь самим предикатом. Поэтому предположенное значение субъекта есть собственно только представление, и оно приводит к некоторому объяснению названия, причем оказывается случайным и некоторым историческим фактом то, что подразумевается или не подразумевается под названием. Многие споры о том, присущ или нет данному субъекту некоторый предикат, суть поэтому не что иное, как споры о словах, так как они исходят от этой формы; лежащее в основании (subjektum, υποκειμενον) есть еще не более, чем слово.
Теперь надлежит ближе рассмотреть, каким образом, во-вторых, определены отношение субъекта и предиката в суждении и тем самым ближайшим образом они сами. Стороны суждения суть вообще полноты, которые ближайшим образом по существу самостоятельны. Поэтому единство понятия есть прежде всего лишь отношение самостоятельных (сторон); не конкретное, возвратившееся внутрь себя из этой реальности полное единство, но такое, вне которого они пребывают, как неснятые в нем крайние термины. Поэтому рассмотрение суждения может исходить или от {39}первоначального единства понятия, или от самостоятельности этих крайних терминов. Суждение есть раздвоение понятия через себя само; это единство есть поэтому основание, с которого рассматривается суждение по его истинной объективности. Тем самым оно есть первоначальное разделение первоначально единого; слово «Urtheil» выражает то, что оно есть в себе и для себя. Но что понятие есть в суждении явление, так как моменты первого достигают в последнем самостоятельности, – этой стороны внешности придерживается более представление.
Таким образом, по этому субъективному взгляду субъект и объект считаются каждый за нечто готовое для себя вне другого; субъект – предметом, который существовал бы и в том случае, если бы он не имел этого предиката; предикат – общим определением, которое существовало бы и в том случае, если бы оно не было присуще этому субъекту. С суждением, стало быть, связана рефлексия, может ли и должен ли тот или иной предикат, находящийся в голове, быть присоединен к предмету, находящемуся вне ее для себя; само суждение состоит в том, что лишь посредством него некоторый предикат связан с субъектом, так что, если бы это связывание не имело места, то субъект и предикат остались бы каждый для себя тем, что они суть, первый – существующим предметом, второй – представлением в голове. Но предикат, присоединенный к субъекту, должен также соответствовать ему, т.е. быть в себе и для себя тожественным ему. Это значение присоединения снова снимает субъективный смысл суждения и безразличное внешнее существование субъекта и предиката: это действие есть хорошее; связка показывает, что предикат принадлежит бытию предмета, а не связан с ним лишь внешним образом. В грамматическом смысле это субъективное отношение, при котором исходят от безразличной внешности субъекта и предиката, имеет полное значение; ибо это слова, связанные здесь внешним образом. По этому поводу можно также упомянуть, что хотя предложение в грамматическом смысле имеет субъект и предикат, но оно не есть еще оттого суждение. Последнее подразумевает, что предикат находится к субъекту в отношении, обусловленном определениями понятий, т.е. как некоторое общее к некоторому частному или единичному. Если то, что говорится о единичном субъекте, само есть нечто единичное, то это простое предложение. Напр., Аристотель умер на 73-м году[1] своей жизни, в 4-м году 115-й олимпиады, – это простое предложение, а не суждение. Оно имело бы отчасти характер суждения, если бы одно из обстоятельств, время смерти или возраст этого философа подвергались сомнению, а между тем по какому-либо основанию на приведенных цифрах приходилось настаивать. Ибо в таком случае они признавались бы за нечто общее, существующее и без определенного содержания – смерти Аристотеля, за наполненное другим или также пустое время. {40}Так, известие «мой друг N. умер» есть предложение; оно было бы суждением лишь тогда, если бы возник вопрос, есть ли эта смерть действительная или лишь кажущаяся.
Если суждение обычно объясняется так, что оно есть соединение двух понятий, то для внешней связки можно пожалуй сохранить неопределенное выражение «соединение» и признавать далее, что по крайней мере, соединяемое суть понятие. Но вообще это объяснение весьма поверхностно не только потому, что, напр., в разделительном суждении соединено более двух так называемых понятий, но и потому, что объяснение дает гораздо более, чем есть на деле; ибо то, что тут подразумевается вообще, суть не понятия, едва ли даже определения понятий, а в сущности лишь определения представлений; по поводу понятия вообще и определенного понятия было уже замечено, что то, чему обычно дается это название, никоим образом не заслуживает названия понятия; откуда же в суждении могут взяться понятия? В сказанном объяснении главное есть то, что не обращается внимания на существенное в суждении, именно на различение его определений, и еще менее на отношение суждения к понятию.
Что касается дальнейшего определения субъекта и предиката, то уже было упомянуто, что именно лишь в суждении они должны получить свое определение. Но поскольку суждение есть положенная определенность понятия, то ей присущи сказанные отличения непосредственно и отвлеченно, как единичность и общность. Но поскольку оно есть вообще существование или инобытие понятия, еще не возвратившегося снова к тому единству, в силу которого оно есть понятие, то здесь выступает также та определенность, которая чужда понятию, – противоположность бытия и рефлексии или бытия в себе. Но так как понятие составляет существенное основание суждения, то эти определения по меньшей мере столь безразличны, что в каждом, одном присущем субъекту, другом – предикату, имеет место и обратное отношение. Субъект, как единичное, является прежде всего, как сущее или сущее для себя согласно определенной определенности единичного, – как действительный предмет, хотя он есть лишь предмет представления, – как, напр., храбрость, право, соответствие и т.п. – о котором судят; напротив, предикат, как общее, является рефлексиею о субъекте или, правильнее, также его рефлексиею в себя самого, выходящею за эту непосредственность и снимающею определенности, как только сущие, – его бытием в себе. Таким образом, исходят от единичного, как от первого, непосредственного, и повышают его через суждение до общности; точно так же, как сущее лишь в себе общее нисходит в единичном до существования или становится сущим для себя.
Это значение суждения должно быть признаваемо за его объективный смысл и вместе с тем за истину предыдущих форм перехода. Сущее становится и изменяется, конечное переходит в бесконечное; осуществленное выступает из своего основания в явление и исчезает в своем основании; акциденция обнаруживает богатство субстанции так же, {41}как и ее мощь; в бытии необходимое отношение проявляется в переходе в другое, в субстанции – в видимости в некотором другом. Эти переход и видимость теперь перешли в первоначальное разделение понятия, причем последнее, возвращая единичное в бытие в себе его общности, равным образом определяет общее, как действительное. То и другое есть одно и то же, единичность положена в ее рефлексии в себя, а общее, как определенное.
Но это объективное значение выражается теперь также в том, что данные различения, поскольку они вновь выступают в определенности понятия, вместе с тем положены, только как являющиеся, т.е. что они не суть нечто постоянное, но присущи одному определению понятия так же, как другому. Поэтому субъект может быть принимаем также за бытие в себе, а напротив, предикат за существование. Субъект без предиката есть то же, что в явлении вещь без свойств, вещь в себе, пустое неопределенное основание; он есть при этом понятие внутри себя самого, получающее различимость и определенность лишь в предикате; последний составляет тем самым сторону существования субъекта. Через эту определенную общность субъект находится в отношении к внешнему, открыт для воздействия других вещей и вступает в действие против них. То, что существует (da ist), выступает из своего внутри бытия в общий элемент связи и отношений, в отрицательные отношения и игру действительности, которая есть продолжение единичного в других и потому общность.
Только что указанное тожество, состоящее в том, что субъект также присущ и предикату, и наоборот, находится не только в нашем размышлении; оно не только в себе, но и положено в суждении, ибо суждение есть отношение их обоих; связка выражает собою, что субъект есть предикат. Субъект есть определенная определенность, а предикат есть эта его положенная определенность; субъект определен лишь в своем предикате или, иначе сказать, лишь в нем он есть субъект, в предикате он возвращен в себя и есть в нем общее. Но поскольку субъект есть самостоятельное, то этому тожеству присуще такое отношение, что предикат не имеет самостоятельного существования для себя, но имеет существование лишь в субъекте; первый включен в последний. Поскольку, стало быть, предмет отличается от субъекта, первый есть лишь единичная определенность последнего, лишь одно из его свойств; сам же субъект есть конкретное, полнота многообразных определенностей, из коих предикат содержит в себе лишь одну; субъект есть общее. Но, с другой стороны, и предикат есть самостоятельная общность, а субъект, наоборот, есть лишь одно из его определений. Тем самым предикат подчиняет себе субъект; единичность и частность есть не для себя, но имеет свою сущность и субстанцию в общем. Предикат выражает субъект в своем понятии; в предикате единичное и частное суть случайные определения; он есть их абсолютная возможность. Если под подчиненностью мыслят внешнее отношение субъекта {42}и предиката и представляют себе субъект, как нечто самостоятельное, то подчинение сводится к вышеупомянутому субъективному акту суждения, при котором исходят от самостоятельности их обоих. В таком случае подчинение оказывается лишь применением общего к некоторому частному или единичному, полагаемому под ним на основании неопределенного представления меньшего количества.
Если понимать тожество субъекта и предиката так, что, с одной стороны, первому присуще одно определение понятия, а второму – другое, с другой же стороны – наоборот, то тожество тем самым оказывается все же лишь чем-то сущим в себе; ради самостоятельного различия обеих частей суждения его положенное отношение имеет и эти две стороны, прежде всего как различия. Но истинное отношение субъекта к предикату образуется собственно безразличным тожеством. Определение понятия есть по существу само отношение, ибо оно есть общее; поэтому те же определения, которые свойственны субъекту и предикату, присущи тем самым также и их отношению. Оно общее, так как оно есть положительное тожество их, субъекта и предиката; но оно также определенно, так как определенность предиката есть определенность субъекта; оно далее также единично, так как в нем сняты самостоятельные крайние термины в их отрицательном единстве. Но в суждении это тожество еще не положено; связка есть вообще еще неопределенное отношение бытия: А есть В; ибо самостоятельность определенности понятия или крайние термины суть в суждении реальность, присущая в нем понятию. Если бы связка есть была уже положена, как это определенное и исполненное единство субъекта и предиката, как его понятие, то суждение было бы уже умозаключением.
Восстановить или, правильнее, положить это тожество понятия есть цель движения суждения. То, что уже дано в суждении, есть отчасти самостоятельность, но вместе с тем и определенность субъекта и предиката одного относительно другого, отчасти же их, однако отвлеченное, отношение. Что субъект есть предикат, это есть ближайшим образом то, что высказывается в суждении; но так как предикат не должен быть тем, что есть субъект, то получается противоречие, которое должно быть разрешено, должно перейти в некоторый результат. Но правильнее сказать, так как в себе и для себя субъект и предикат составляют полноту понятия, а суждение есть реальность понятия, то дальнейшее движение последнего есть лишь развитие; в нем уже дано то, что в нем обнаруживается, и доказательство (Demonstration) есть тем самым лишь показание (Monstration), рефлексия, как положение того, что в крайних терминах суждения уже дано; но и самое это положение уже дано; оно есть отношение крайних терминов.
Суждение, как непосредственное, есть ближайшим образом суждение существования; его субъект есть непосредственно отвлеченное, сущее единичное, а предикат – его непосредственная определенность или свойство, нечто отвлеченно общее.{43}
Так как это качественное в субъекте и предикате снимается, то возникает ближайшим образом видимость определения одного в другом; суждение во-вторых есть суждение рефлексии.
Но это более внешнее совпадение переходит в существенное тожество некоторой субстанциальной, необходимой связи; таким образом, суждение есть, в-третьих, суждение необходимости.
В-четвертых, так как в этом существенном тожестве различение субъекта и предиката стало формою, то суждение становится субъективным; оно содержит в себе противоположность понятия и его реальности и их сравнения; оно есть суждение понятия.
Это выступление понятия обосновывает переход суждения в умозаключение.
А. Суждение существования
В субъективном суждении желают видеть один и тот же предмет вдвойне, во-первых, в его единичной действительности, во-вторых, в его существенном тожестве или его понятии, единичное, возвышенное в его общность, или, что то же самое, общее, объединенное в его действительность.
Суждение есть таким образом истина, ибо оно есть согласие понятия и реальности. Но таким суждение не бывает с самого начала; ибо сначала оно непосредственно, так как в нем не оказалось еще никакой рефлексии и движения определений. Эта непосредственность делает первоначальное суждение суждением существования, которое именуется также качественным, но лишь постольку, поскольку качеству присуща не только определенность бытия, а под ним разумеется также отвлеченная общность, имеющая в силу своей простоты также форму непосредственности.