– Опять ты?! Когда только перестанешь молоть…
Налетел сильный порыв ветра; похоже, гроза приближалась. Пыль запорошила глаза Валере, а когда он протер их, то увидел, что горящих точек стало еще больше.
Старик же, как заведенный, рылся в яме. Он углубился в землю уже по грудь. Похоже, никакая помощь ему не требовалась.
На лицо Десяткину упала первая капля. Вдали громыхнуло. Молния сверкала уже не только на востоке. Полнеба почти непрерывно освещалось яркими сполохами. Снова налетел ветер, но на этот раз Валера предусмотрительно зажмурил глаза, но ветер был настолько силен, что едва не сбивал с ног.
– Кончай копать! – закричал Десяткин старику. – Идем в машину, переждем грозу.
Но Аполлон Аполлонович, казалось, не слышал. Вокруг завыло, завизжало… Ветер бушевал с такой силой, что Валера уцепился за дверцу автомобиля, опасаясь, что вот-вот его понесет по степи, закружит…
Ослепительно сверкнуло прямо над головой. Степь на секунду озарилась мертвенным зеленоватым светом, и Валера отчетливо увидел, что шагах в двадцати от них стоят какие-то странные бесформенные силуэты, одновременно люди и не люди вовсе.
И тут гром шарахнул так, что Валера инстинктивно пригнулся. Казалось, обрушились небеса. Дождя пока не было, лишь редкие капли падали на иссохшую землю.
Снова сверкнула молния. За ней – еще одна. Валера ясно различил место, куда вонзилось огненное жало. Ему стало нестерпимо жутко. Проклятый старик, завел…
– Иди сюда!!! – снова заорал он.
– Нашел! – донеслось из ямы.
Десяткин, забыв про свои страхи, кинулся к могиле. При свете фонаря он увидел, что перемазанный глиной Аполлон Аполлонович сжимает в руках что-то блестящее.
– Вот оно! – заорал он. – Мы на верном пути!
С сухим шипением почти в край могилы ударила новая молния, а следом раздался страшный грохот, от которого разом заложило уши. При ослепительной вспышке Десяткин увидел в руках старика большое блюдо.
В этот миг очередная молния вонзилась прямо в могилу. Запахло горелым мясом, и Валера в ужасе бросился ничком на землю.
Хлынул проливной дождь. Молнии перестали жалить иссохшую землю – гроза ушла дальше. Теперь водяные струи низвергались с небес водопадом.
Валера пришел в себя, поднялся с земли и подошел к раскопанной могиле. Старика в ней не было.
Вначале Десяткин подумал, что тот уцелел, и принялся лихорадочно водить фонариком по мокрой земле. Потом подошел к машине. Но и там старика не оказалось.
«Где же он? – лихорадочно соображал Десяткин. – Допустим, его убило молнией, но ведь труп должен же остаться? Куда он провалился?»
И тут Валера увидел… ее. Перед ним стояла Мара. Несмотря на тьму, он отчетливо различал ее лицо, провалы глаз, едва заметную усмешку. Он не смог бы сказать, во что она одета, да и одета ли вообще. Но было ясно: вот она стоит и смеется над ним, дураком, так глупо польстившимся на мифические сокровища и угодившим в ловушку, из которой не вырваться.
– Теперь я всегда буду с тобой, – скорее понял, чем услышал он.
Вспышка. Ярчайший розовато-сиреневый свет. Сноп искр – и все исчезло. Осталась только степь, заливаемая дождем, и мрак, а посреди он, Десяткин, – словно палец, торчащий из земли.
Валера открыл глаза, когда июльское утро было в самом разгаре. Ярко светило солнце. Еще чувствовалась утренняя свежесть, но жара пришла быстро и необратимо. Он взглянул на часы. Около десяти. «Ничего себе, продрых». Десяткин отворил дверцу и вылез из машины. Вокруг было по-прежнему пустынно, лишь поодаль по высохшей желтой траве прохаживался чибис. Десяткин посмотрел в сторону глупой птицы и нахмурился: своим присутствием чибис нарушал привычный порядок вещей, ведь место его на болоте. Валера глянул еще раз: птица определенно что-то напоминала. Что-то нехорошее. Но вот что именно? Он попытался вспомнить, но ничего не приходило на ум.
Наскоро умывшись из канистры, Валера решил пробежаться. Побегав вокруг машины, он поднялся на дорожную насыпь и побежал трусцой. И вдруг заметил прямо напротив тополей странный предмет, похожий на высунувшийся из земли огромный палец, направленный в небо. Валера приблизился к непонятному предмету. Оказалось, могильная пирамидка. И снова он почувствовал, что с этим памятником связано что-то загадочное и страшное.
«Переутомился, – решил Валера. – Однако надо ехать». Он сел в машину, завел мотор и покатил… в неведомый Чернотал.
Дорога пролегала по степи, ровной и гладкой, словно обеденный стол. И вдруг впереди Десяткин увидел черную точку.
«Автомобиль, – догадался он, – движется навстречу…»
Машина приближалась, и скоро Валера уже мог различить, что это «БМВ». «Уж не та ли бээмвушка, что обогнала меня вчера», – с некоторой тревогой подумал антиквар.
Он сбавил скорость. «БМВ» – тоже. Теперь машины медленно ехали навстречу друг другу, и очень скоро Десяткин смог рассмотреть водителя. Это была женщина. Валера всмотрелся – и похолодел. В мгновение ока перед ним пронеслись все события, случившиеся за последнее время. Собственная квартира… Психушка… Старый посад… Заброшенное имение… И наконец – грозовая ночь возле могилы…
«Теперь я всегда буду с тобой», – вспомнились слова этой…
Он смотрел на лицо за лобовым стеклом «БМВ». Оно, казалось, улыбается ему. Улыбается приветливо и снисходительно, точно старому знакомому. Мара была все так же красива. И не просто красива – прекрасна, как июльское утро. Она ждет его. Десяткин вспомнил ее ласки: неожиданное наслаждение и острая боль… Ничего подобного ему испытывать до этого не доводилось.
«И это может повториться в любое время, – пронеслось в голове. – Хочешь сейчас, прямо здесь, в степи?.. Ты никогда раньше… Нагие тела… под обжигающим солнцем. Его ли это мысли или не его… Ты получишь очень многое, – звучало в ушах, – деньги, драгоценности… Ты будешь… будешь…»
Едет он или стоит? И где «БМВ»? Да вон же, приближается с черепашьей скоростью. Но как же можно на таком расстоянии различить лицо? Да нет же!.. Она рядом! Но разве это молодая красавица? Это отвратительная старуха. Мара! Ночной кошмар, который теперь всегда будет терзать его. Неужели не ясно? Все повторяется с ужасающим постоянством и будет повторяться день ото дня. Он уже никогда не выберется из этой липкой паутины. Кошмарный сон. Вечный сон…
– Ты будешь мой… – нашептывал ласковый голос, – ты уже мой…
– А если?..
– Мой… мой…
– И все-таки?..
– Мой… мой…
Десяткин изо всех сил затряс головой, потом до отказа выжал педаль акселератора.
Вперед, а там будь что будет!
– Странная, однако, история случилась с вашим мужем, – сочувственно сказал пожилой, седенький доктор, рассеянно листая страницы истории болезни.
Заплаканная дама, сидевшая перед ним, была Татьяной Десяткиной, женой несчастного Валеры. Она прилетела из Москвы сразу же, как только получила телеграмму с сообщением о том, что ее Десяткин попал в автокатастрофу и находится в тяжелом состоянии.
– Совершенно непонятно, как он умудрился на совершенно пустой дороге врезаться в молоковоз. Да еще как врезаться?.. На вашем муже буквально места живого нет. Сломана рука, почти все ребра… Повреждены внутренние органы, в частности легкие. Сильное сотрясение мозга… Да что перечислять… Три дня не приходил в сознание! Словом, он у вас счастливчик. Не подвернись, на счастье, машина, которая отвезла его в село, в здравпункт, быть бы вам вдовой.
– И в ГАИ мне то же самое говорили, – дрожащим голосом сообщила Татьяна. – Но почему, почему?! Он ведь – прекрасный водитель!
– Меня это тоже удивляет. Можно было бы предположить, что он был пьян. Однако анализ крови показал обратное. То есть абсолютную трезвость. Значит, авария произошла из-за переутомления. Проще говоря, он заснул за рулем. Но, все хорошо, что хорошо кончается. Сейчас его жизнь уже вне опасности. Так что, молите Бога…
Когда Валера очнулся, он долго не мог понять, где находится. Тишина… Белые стены… Потом дошло: он в больнице. Пока лежал неподвижно, вроде ничего не болело, но едва пошевелился, вздохнул поглубже, как острая боль пронзила его до кончиков пальцев на ногах.
Возле кровати стояла капельница. Десяткин некоторое время смотрел, как пузырьки воздуха беспрестанно бегут вверх в банке с раствором, потом снова заснул. И ему приснилась Мара. Она наваливалась на него и высасывала по капельке жизнь. Он метался во сне, пытаясь оттолкнуть, сбросить ее, и наконец проснулся от ужасной боли. И долго еще ему виделся один и тот же сон. Пустынная выжженная солнцем степь… Пыльные тополя, одинокая придорожная могила… И Мара. Она являлась ему в снах во всех своих обличьях и душила, душила его… Но все проходит. Поправился и Десяткин. Иногда он думал, что кошмар не кончился, что он продолжается.
Он вышел из больницы, когда на улице уже ощутимо пахло осенью. Шел мелкий дождик, жары как не бывало. Валера рассеянно взял из рук встречавшей его жены цветы, пурпурные гладиолусы, потом уселся на заднее сиденье «девятки» и поехал домой.
Все то время, что он провел в больнице, – во всяком случае, с той минуты, когда по-настоящему пришел в себя, – Валера непрерывно размышлял о том, что же в действительности с ним произошло. И сейчас он думал о том же.
Жена тем временем сообщила о состоянии дел. То есть о том, что в отсутствие мужа она взяла торговлю в свои руки и, как ни удивительно, добилась определенных успехов. Фирма процветала, клиент валил косяком, и получалось, случившееся с ним пошло на пользу делу. Своими соображениями на сей счет Десяткин не преминул поделиться с женой. Но она фыркнула в ответ и заявила: мол, некоторые не ценят добра и хорошего отношения к ним.
Но Десяткин не стал вступать в дискуссии. Вообще после всего случившегося с ним он сильно переменился: и не то чтобы ослаб, просто стал задумчив и замкнулся в себе.
В первый же свой вечер дома он взял карандаш и листок бумаги и стал составлять «временной ряд» произошедших событий. Было совершенно не ясно, как долго все продолжалось. И потом: был ли он на самом деле в Чернотале? Валера долго чертил понятные только ему одному схемы, затем скомкал бумагу и обхватил голову руками. Верная Татьяна, с тревогой наблюдавшая за его упражнениями, осторожно поинтересовалась: чем это он занят? Но Валера лишь досадливо отмахнулся.
Первым делом он решил разыскать Флегонтыча-Ферапонтыча. Но в лавке старик больше не объявлялся, а его адреса Валера не знал. Поэтому пошел в адресный стол. Гороховых в городе оказалось более десятка, но ни у одного из них не было отчества Аполлонович.
«А может, он и не Аполлонович вовсе? – думал Валера, возвращаясь ни с чем. – А может, и не Горохов?»
Тогда он решил навестить Борю. К его удивлению, в помещении, где совсем недавно находилась процветающая фирма «Раритет», а еще раньше – общественный туалет, нынче находился банк. На настойчивые расспросы Десяткина, – мол, где найти прежнего хозяина апартаментов? – шкафообразный молодой человек вежливо, но твердо ответил, что, к сожалению, не располагает такими сведениями. Валера дал детине десять долларов, и тот «по секрету» рассказал следующее: вроде бы Боря уехал из страны совсем, а вот куда – в Израиль или в Нью-Йорк, – он, к сожалению, не знает.
Ниточки обрывались…
Наконец Десяткин вспомнил о существовании такого очага культуры, как библиотека. Он набрал умных книг и выяснил: Мара – злой дух, воплощение ночного кошмара. Садится на грудь спящего и вызывает удушье. Там же было написано, что Мара ассоциируется с суккубами и инкубами. Валера начал разбираться: кто же такие, эти самые суккубы и инкубы? И залез в такие дебри, что плюнул и пошел домой.
Никаких больше изысканий наш герой проводить не стал, хотя непрестанно думал о случившемся. Можно было, конечно, найти какую-нибудь бабку, ворожею, и с ее помощью добиться истины, но, памятуя о событиях в Старом посаде, Валерий Павлович отверг эту идею.
Он часто вспоминал прочитанное в каком-то старинном фолианте в библиотеке: «В жаркие летние ночи и в знойный полдень, особенно накануне Ивана Купалы, духи степей преследуют одиноких путников, кружат вокруг них, насылают морок. Чем жарче лето, тем вероятней встреча с Марой в безлюдной степи. Зачарованный странник, одурманенный бесовским мороком, вполне может найти там свою погибель. Чары сладострастья сводили с ума не одного путника…»
Но почему именно на него, Десяткина, обрушились эти чары? И с чего все началось? С ночевки возле тополей или с прихода Флегонтыча-Ферапонтыча? Этот вопрос не давал покоя. Ведь должна же быть какая-то причина. Не от того же в конце концов все случилось, что лето выдалось слишком жарким?
Он перебирал различные варианты и всюду попадал в тупик. Но однажды вдруг забрезжил лучик света. Валера вспомнил слова Флегонтыча-Ферапонтыча, сказанные у речки: мол, если имеешь дело со старинными вещами, поневоле попадешь в некую странную историю. А может, в этом все и дело? Ведь кто он, собственно, такой? Антиквар? Старьевщик? Скорее уж могильщик. Нет, не могильщик! Ведь раскапывает то, что хоть и принадлежало давно умершим, но сохранило частицу их души, их бытия. И делает на этом деньги. Стало быть, он, Десяткин, осквернитель праха. Помнится, рассказывали ему в какой-то деревне: пришедшие в негодность иконы в старину не сжигали, не отдавали старьевщикам, а бросали в речку, и вода уносила их прочь. Валера тогда еще посмеялся над глупым обычаем, а ведь зря посмеялся. Старые вещи, как и люди, должны обрести покой.
А впрочем, может, все гораздо проще? Нет никаких Мар, никаких суккубов и инкубов. Просто Флегонтыч-Ферапонтыч заранее сговорился с Борей, они дождались результатов его экспедиции, а потом напоили какой-то дрянью и спокойно забрали добычу. Боря прямо намекал на это. Поэтому оба исчезли одновременно.
Такое объяснение расставляло все по своим местам, но почему-то не нравилось Валере. Прошло время, и миражи и кошмары забылись, но осталось удивление, остался боязливый восторг. И грезилось: Мара где-то грядом, незримо присутствует, наблюдает…И чары сладострастья, о которых написано в книге…
– Ах, эти чары, – шептал иной раз по ночам Валера, лежа рядом с мирно спящей женой. Он вздыхал, и ему казалось: появись Мара вновь, он без оглядки побежал бы за ней. Неплохо бы на следующий год снова съездить в Чернотал…