Person. Экзистенциально-аналитическая теория личности. - Альфрид Лэнгле 12 стр.


На что опирается в конечном итоге доверие:

- на меня самого?

- на других людей?

- на что-то большее, лежащее в основе всего?

Ощущение, что нас поддерживает нечто всеобъемлющее, мы можем назвать переживанием «основы бытия» - Это первая составляющая фундаментального доверия, ведущая к чувству: «Есть что-то надежное, на что я всегда могу положиться, даже если мне предстоит умереть». При этом не имеет значения, что именно воспринимается как основа бытия — некая идея, мировой порядок, космический закон, Бог, — главное, что человек дает свое согласие на нее положиться. Так, если человека поддерживает идея о том, что душа не умирает после смерти, эта идея и будет для него основой бытия. Было бы его согласие на это. Согласие — вторая составляющая фундаментального доверия. Мы принимаем бытие как целое, ибо испытываем свою принадлежность к нему и, что бы ни произошло, чувствуем: «Этот мир хорошо держит меня, я в "надежных руках"».

Опыт переживания основы бытия ведет к позиции спокойствия и служит предпосылкой для развития фундаментального доверия. Этот глубочайший онтологический опыт дает опору и позволяет сказать «Да» бытию-в-мире и его условиям — внутренне согласиться с тем, что есть. Я могу принять это как данное, а то, что является тяжелым, в конечном итоге могу выдержать.

Основа бытия подобна почве, в которую уходят корни дерева (этот образ восходит к Хайдеггеру [1979]). Мы не можем объять основу бытия — мы можем только вновь и вновь соотноситься с ней, припадать к ней и, подобно корням дерева, вбирать из ее глубины питательные вещества, чтобы нести их наверх, в «просвет бытия».

Основа бытия — психически постижимый феномен, к которому можно приблизиться посредством переживания, философской рефлексии или теологически-религиозного описания. Этот феномен играет важную роль в переживании веры.

Второе фундаментальное условие экзистенции: любить жизнь

Если у человека в мире есть пространство, в нем начинает течь жизнь. Однако недостаточно просто быть в мире, нужно, чтобы это бытие было хорошим. Мое бытие — нечто большее, чем сухой факт. Я не робот. Мое бытие пронизано переживаниями, выстрадано мной. Быть живым — означает плакать и смеяться, радоваться и горевать, проходить через приятное и неприятное, испытывать везение и неудачи, сталкиваться с ценным и с тем, что не имеет никакой ценности. Насколько сильной может быть наша радость, настолько же глубоким будет и страдание. Амплитуда эмоциональности одинакова в обоих направлениях, и не существует какой-либо предварительной «договоренности» о том, согласны ли мы с тем, что жизнь такова, и с теми страданиями, которые выпадают на нашу долю.

Таким образом, бытие ставит нас перед фундаментальным вопросом жизни: я живу — но нравится ли мне жить? Хорошо ли это — быть здесь? Не только нагрузки и страдания отнимают у нас радость существования. Нередко из-за рутины будней, невнимательного отношения к тому, как ты живешь, все вдруг становится скудным и пресным. Для того чтобы нам нравилось жить, вновь нужны три предпосылки: близость, время и отношения. Могу ли я устанавливать и поддерживать близость со всем, что меня окружает, — вещами, растениями, животными, людьми? Могу ли позволить другому человеку эмоционально приблизиться ко мне? Чему я уделяю время? Выделять время для кого-либо или чего-либо означает отдавать этому часть своей жизни. Есть ли у меня отношения, на которые я не жалею времени и находясь в которых чувствую близость? Если у меня отсутствуют близость, время и отношения, то возникает тоска, затем холодность, наконец, депрессия. Если же все это есть, я ощущаю движение вместе с миром, ощущаю глубину жизни. Опыт такого рода образует фундаментальную ценность моего бытия в мире, глубочайшее чувство ценности жизни. Это фоновое чувство фундаментальной ценности качественно окрашивает все эмоции и аффекты и представляет собой основу для любого переживания ценности.

Давайте же обратимся к нашей собственной жизни и рассмотрим глубинную структуру второго базового условия экзистенции.

Я сделан не из камня, а из плоти и крови, и поэтому могу чувствовать — то есть я переживаю свое бытие с болью и страданием, радостью и удовольствием. Благодаря тому, что я открываюсь, обращаюсь к тому, что есть в моем мире, и позволяю себя эмоционально затронуть, моя жизнь становится особенно интенсивной, плотной. И в этой затронутости я, конечно, сталкиваюсь и с тем, что наполнено печалью, неприятно и даже мучительно.

В глубине этого обращения речь идет о последней и самой глубокой затронутости — в повседневной жизни она проживается в любви, в музыке, в чувствах и отношениях — это затронутость жизнью в целом. Если я чувствую, как мое сердце бьется и как оно иногда горит от боли, если я вижу, что я есть, и если взгляну на свою жизнь и «дотронусь» до нее эмоционально, то окажусь перед фундаментальным вопросом: «Как я, глубоко лично, отношусь к тому, что я есть, что я живу?»

Как ощущается мной эта жизнь в мои 30, 40, 60, 70 лет — со всем тем, что было до этого, и с тем, что ждет впереди, со всеми обидами, страданиями, болью, радостью, удовольствиями?

Речь идет о том, чтобы внутренне открыться для глубоко личного отношения к собственной жизни и открыто и непредвзято встретить то, что при этом возникает. Единственное, что мы делаем в такую минуту, — «вслушиваемся» и пытаемся «вчувствоваться» в себя (то есть упражняемся в феноменологической открытости по отношению к самому себе). Важно услышать, какой ответ приходит из собственной глубины, когда в тишине и покое спрашиваешь себя:

- Я есть — однако как я переживаю то, что я есть?

- Что это такое для меня — жить?

В этих вопросах слышится также:

- Какой была моя жизнь?

- Что она приносила мне?

Внутренний опыт, который мы при этом получаем, призывает нас принять решение: хочу ли я пойти на риск и вкусить этой жизни? Останусь ли я стоять на берегу жизни, наблюдая, как она протекает мимо, или же я намерен рискнуть и полностью «окунуться» в нее, пролюбить ее и прострадать? Решаюсь ли я на то, чтобы «в горе и в радости» прожить с ней в браке?

И могу ли я сказать: «Да, это хорошо, что я живу. Хорошо для меня и хорошо для других»?

В самой глубине души у меня есть интуитивное чувство: жизнь ценна сама по себе. Подобно тому как глубина бытия привела нас к основе бытия, здесь мы приходим к фундаментальной ценности, основополагающей ценности, которая находит отражение в каждом опыте, так или иначе связанном с переживанием хорошего или плохого.

И снова мы узнаем нечто, что нас превосходит. Мы узнаем, что ценность жизни не от нас зависит и не нами сотворена, а приходит к нам. Мы переживаем ее со смирением и благодарностью и с удивлением обнаруживаем ее в страдании.

Такой опыт может заложить очень глубокое и внимательное отношение к жизни, которое, вероятно, уже представляет собой некий вид веры. Вот как это сформулировал один из участников экзистенциально-аналитической группы самопознания: «Тема "фундаментальной ценности" потрясла меня. Но я могу выдержать это потрясение. Это опыт, против него нельзя бороться, потрясение огромно, но жизнь еще более огромна. Это делает меня "покорным". Я узнал, что жизнь больше, чем я. Я не могу выдерживать потрясения, а жизнь их выдерживает. Мне больше не нужно сопротивляться. Это чувство фундаментальной ценности жизни — оно не поддается контролю, оно просто есть, его нужно лишь допустить к себе.

У меня возникло чувство огромного уважения к жизни, чувство, которого раньше не было».

Третье фундаментальное условие экзистенции: иметь право быть собой

Наполненный чувствами поток жизни во мне прекрасен, но его недостаточно для экзистенции. При всей связанности с жизнью и с людьми я ощущаю себя другим, непохожим на остальных. Моя духовная сущность неповторима, поэтому и мое Я — это индивидуальность которая отграничивается от всех других индивидуальностей. Как Person я узнаю, что я предоставлен самому себе, что я сам должен справляться со своим бытием, что я, в принципе, один и могу быть одинок. Однако рядом находятся тысячи Других, огромное количество другого, и все они тоже неповторимы. Я вижу вокруг многообразие уникального и ни с чем не сравнимого и испытываю уважение к этой полноте и непохожести.

Среди этого мира я обнаруживаю самого себя. Я дан себе самому, и это ставит меня перед фундаментальным вопросом персонального бытия: я это я, но имею ли я право быть собой? Есть ли у меня право быть таким, какой я есть, и вести себя таким образом, как я себя веду? Это — уровень поисков идентичности, нахождения себя и, кроме того, уровень этики. Для того чтобы справиться с этими вопросами, необходимы три условия: уважительное внимание, справедливое отношение и признание ценности.

Кто, собственно, меня замечает, обращает на меня внимание, относится ко мне с уважением? За что меня можно уважать, а за что — порицать? За что я сам могу себя ценить? Могу ли я оправдать перед собой собственное решение или желание? Имею ли я вообще право на что-то Собственное? Могу ли я отвечать за свое поведение и в глубине души чувствовать, что все сделано правильно? Если ответы на эти вопросы отрицательны, возникает одиночество, человек прячется за стеной стыда, у него развиваются истерические реакции. Если ответы положительны, то человек находит самого себя, обретает аутентичность и самоуважение. Сумма опытов такого рода образует его самоценность и открывает доступ к бытию Person, глубочайшую ценность его Я.

На глубине третьего базового условия экзистенции человек стоит перед самим собой как перед непостижимостью: что такое мое Я, где это Я находится?

К основе своего Я мы приближаемся, когда, оставшись наедине, вслушиваемся в себя, замечая при этом, что нечто внутри нас вновь и вновь «просит слова», что-то хочет нам сказать, на что-то указывает, вызывает в нас те или иные чувства и нас же в нас самих удивляет. Нечто, что мы можем обозначить как «это» («оно»), говорит во мне, поднимаясь, как из источника, — говорит мне и обо мне[50].

Итак, если во мне существует такой «источник», то возникает вопрос: как мое Я обходится с тем, что говорит из персональной глубины?

Быть Person, по сути, означает встречать себя, идти навстречу себе как тому, кому доверяешь.

«Встречать себя» — значит быть готовым к тому, что во мне говорит. Парадоксальным образом оно воспринимается не как нечто чуждое, но как «относящееся ко мне», как «мое». Но я также понимаю, что управлять этим я не могу, и даже не уверен, что это говорю Я. То, что я чувствую, так это подлинность этого, а также то, что идет оно из очень большой глубины, превосходящей мое Я и мое сознание.

«Доверять самому себе» означает следующее: персональное во мне — «то, что говорит из непостижимой глубины», динамичное, раскрывающееся, — отдано в руки моему Я, которое определяется, занимает позицию, принимает решения и действует. Во мне есть кто-то, кто отвечает за меня, — это Я сам! Я являюсь для себя реальностью, я дан себе — и несу за эту реальность ответственность.

Это доверие к себе проявляется в том, что я обхожусь с собой (со своей персональностью) столь бережно, как если бы нес на руках маленького ребенка. Образ взрослого, несущего на руках дитя, — это точное выражение сущности того, как человек мог бы обращаться со своим единственным и неповторимым бытием. Я несу свое бытие на руках, и каждый человек несет свое. Я изначально дан самому себе таким, какой я есть, и с годами я все больше доверяю себе, своей персональности. Я одновременно и этот ребенок, и тот, кто призван о нем заботиться. Так как я сам себе дан и сам собой распоряжаюсь, я и ответственен за себя. И потому я обязан бережно обходиться с собой и относиться к себе всерьез.

Мое Яэто, по сути, и есть то, что способно открываться для встречи с собой и с миром. Я раскрывает объятия всему, что приходит из внешнего мира и что возникает в его сердцевине, идет из него самого: словам, которые говорит мне другой человек, и собственному всхлипу, и слезам, и смеху, и самой своей жизни с ее тайной, и самому себе, каков я есть настоящий.

«Место» этой встречи никогда не будет публичным, оно интимно. Защищая интимное, человек охраняет сокровенное — Person. И тогда персональное в нем может говорить и человек может слышать голос своей духовной сущности. Быть Person означает в своей основе быть постоянно одариваемым самим собой.

Через внутренний диалог — встречу с самим собой — мы можем подойти к пониманию аутентичности: там, где я открыто себя встречаю, я переживаю момент зарождения аутентичности. Аутентичность личности — это установка открытости по отношению к самому себе и честная встреча Собственного, «так как это во мне есть». Если я даю себе быть таковым и живу в соответствии с внутренним (а вовне отдаю то, за что готов отвечать), тогда я аутентичен. Предпосылка аутентичности — уважение к себе, благодаря которому человек не манипулирует собой, а позволяет «этому» говорить в себе и может свободно быть перед самим собой. Если я отношусь к себе подобным образом, то проживаю бытие Person. В противном случае меня как Person нет, я покинул самого себя, оставил в беде, и рядом со мной нет никого. И тогда человек не может оставаться один, потому что одиночество невозможно вынести, если отсутствуют внутренние отношения с самим собой. Тот, кто не может быть один, истинно одинок — он ушел от себя или себя не находит. С нашей точки зрения, терапия в этом случае состоит в том, чтобы научиться внутреннему разговору, установить персональные отношения с самим собой, на основании которых отношения с внешним миром также могут стать персональными.

Итак, в этом экзистенциальном измерении мы вновь обнаруживаем себя перед тайной, перед непостижимым, с которым тем не менее находимся в интимнейшем контакте. Кажется, ничто другое не может быть для нас более близким, чем то, что течет из самой глубины нас (а это идентичность, наше ЯЛ Оно постоянно проявляется в нас и вместе с тем неизменно ускользает от нашей власти. В формулировке Ясперса: «Мы оказались в мире не благодаря самим себе... наша свобода также существует не благодаря нам самим, но нам дарована... Откуда? Очевидно, не из мира» (1984, S. 48).

Четвертое фундаментальное условие экзистенции: делать то, что нужно

Если у меня есть силы и возможности быть здесь, если мне нравится жизнь и я способен найти в ней себя, то для исполнения экзистенции не хватает четвертого фундаментального условия: я должен распознать, о чем в моей жизни должна идти речь. Недостаточно просто быть здесь и найти в жизни себя: каждый человек старается раскрыться и воплотиться в чем-то, его превосходящем. Выйти за пределы себя, трансцендировать — вот изначальное устремление людей. Иначе они чувствуют свою бесплодность: как если бы человек жил в доме, в который никто не приходит в гости.

Жизнь не вечна, она проходит, и этот факт ставит нас перед вопросом смысла: я есть — ради чего? Чтобы ответить на этот вопрос, снова необходимы три вещи: поле деятельности, структурная взаимосвязь и ценность, которая должна быть воплощена в будущем. Есть ли область активности, где я нужен, где могу быть продуктивным? Ощущаю ли я себя принадлежащим к некой большей системе взаимосвязей, которая придает моей жизни структуру и ориентацию? Есть ли что-то ценное, что еще должно произойти в моей жизни в будущем? если у меня ничего этого нет, то возникает пустота, фрустрация, даже отчаяние, и вслед за ними — зависимое поведение. Если же я знаю, что все это у меня есть, то я способен к действию и самоотдаче. Сумма подобных опытов составляет экзистенциальный смысл жизни человека.

И все-таки недостаточно просто находиться в каком-либо поле деятельности, знать, что ты включен в систему взаимосвязей, и ориентироваться на что-то ценное, что должно быть воплощено в будущем. Нужна еще феноменологическая установка, экзистенциальный подход к своему бытию. Это установка открытости по отношению к миру, которая позволяет мне слышать запрос ситуации (Frankl, 1987). «Чего хочет от меня этот час, на что я должен дать ответ? То есть речь идет не только о том, чего я могу ожидать от жизни, но в равной степени и о том (в соответствии с диалогической основой экзистенции), чего жизнь хочет от меня, что я могу и должен сделать сегодня, сейчас для других людей, а также для себя. Моя задача — в этой установке открытости привести себя в согласие с ситуацией, проверить, хорошо ли то, что я делаю, для других, для меня самого, для будущего, для мира, в котором я нахожусь. Если я так действую в ситуации, то это приводит к осуществлению моей экзистенции».

Виктор Франкл (1987, S. 315) называл смысл «возможностью, прочитываемой между строк действительности». Говоря другими словами, я бы определил смысл как «самую ценную возможность ситуации». Таким образом, экзистенциальный смысл — это то, что здесь и сейчас, исходя из реальности фактов, является для меня возможным. Может быть, это то, что мне необходимо сделать, или то, что хочется сделать, — и это самая ценная и интересная из имеющихся сейчас альтернатив в пользу которой я принимаю решение. Мое чутье успешно сокращает это мыслимое многообразие возможностей, и я могу проживать ситуацию выбора.

Помимо экзистенциального смысла, обращенного лично ко мне, существует онтологический смысл - смысл существования мира, меня, других людей, то есть того целого, в котором есть также и я. Но этот смысл зависит не от меня. Вероятно, его имел в виду Создатель. Это философский и религиозный смысл, который я могу открыть для себя в вере (о различиях экзистенциального и онтологического смысла см. Längle, 1994а).

Назад Дальше