– Да, да, я только вот думаю, что даже если бы там на каждом дереве камер понатыкали, это мало бы помогло. А вы как считаете?
Повар щелкнул зажигалкой и закурил. Они стояли во дворе Электрогорского УВД, где в этот ранний час уже столько полицейских машин.
И заря… какая-то слишком безмятежная, слишком красочная алая… кумачовая заря занималась там, на востоке, над заводскими корпусами. От бессонной ночи и волнения глаза повара были красными как у кролика, вдыхая с жадностью дым, он морщился. Катя вспомнила его фамилию из протокола – Ермолюк.
– Жаль, что испортили ваше фламбе, – сказала Катя. – А вы верите, что прошлое возвращается?
– Что?
– Я слышала, что вы говорили оперативнику, интересовались – не местный ли он. С местными на эту тему говорить проще, да?
– На какую тему?
– Вы знаете на какую. Болезненную. Давно, очень давно похороненную тему, вроде бы забытую. Это же ваши слова во время допроса?
– Я живу на Фабричной улице, не надо меня провожать, вам ведь еще возвращаться, давайте тут поговорим.
– Я знаю про «отравительницу детей» Любовь Зыкову, – сказала Катя. – Ведь это о ней вам рассказывала ваша мать? Так, по-вашему, прошлое вернулось?
– Нет, ничего такого я не думаю. Это старая история пятидесятых годов. Но это не легенда. Все это было на самом деле тут у нас, в Электрогорске.
– Я знаю. Когда вы на банкете увидели пострадавших, тех девушек, вы ведь про это вспомнили?
– Вспомнил. И вспомнят все, кто тут живет, кто родом отсюда. Вы не представляете, какие уже сейчас слухи начали расползаться по городу.
– И какие же слухи?
– Такие, что наш ресторан можно закрывать. И все городские кафе тоже.
– Ваш ресторан тут ни при чем.
– А тот лагерь пионерский тоже был ни при чем, так на том месте вот уже полвека пустырь, лес, бурелом. А гальванический цех в развалины превратился. Как бельмо на глазу у всего города столько десятилетий, а ни у кого рука не поднялась эти развалины сломать, потому что… потому что это наш Электрогорск, понимаете?
– Нет, не понимаю, при чем тут гальванический цех?
– Так ведь ее сожгли там, эту ведьму, эту тварь.
– Любовь Зыкову?
– А говорите, что все знаете.
– Я не сказала, что знаю все, – Катя заглянула в лицо повара Ермолюка. (Невзрачный, невысокий, лет сорока, в помятых брюках, со впалыми щеками, под мышкой держит аккуратно свернутую белую форменную поварскую куртку с золотыми пуговицами.) – Как такое могло быть, что ее сожгли в цеху? Ее ведь увезли из Электрогорска в Москву, в тюрьму.
Хотелось еще добавить – ее ведь снимали для учебной кинохроники сотрудники киностудии МВД. Но она не сказала об этом повару Ермолюку.
– Ее потом привезли сюда к нам, мне мать рассказывала, в город, то ли на очные ставки, то ли чтобы на месте все показала сама – там, в лагере. А народ вышел на улицы. Родители школьников – тех, которые умерли от ее яда, и тех, кто в больнице еще оставался. И вообще, все горожане. Эти ваши менты они ничего не сумели сделать с толпой. И толпа ее схватила и потащила к цеху гальваники. И там ее бросили в емкость и включили рубильник, дали заряд на тысячу вольт. Она сдохла, сгорела. На старом кладбище ее могила.
– Что же там похоронили – горсть пепла? – спросила Катя.
– Можете сами убедиться, на кладбище – могила, там нет имени, но все в городе знают. Все дети Электрогорска знали… Я сам туда ходил с ребятами, когда мы в школе учились.
– А как ее поймали, ваша мать вам не рассказывала?
– Схватили, арестовали.
– А я могу утром побеседовать с вашей матерью?
– Она умерла два года назад.
– Извините. Мне нужно с кем-то поговорить из ваших земляков, пожилых, кто помнит, возможно, какие-то детали.
– Сходите в пятую школу, – сказал повар Ермолюк. – Они ведь все там учились, те подростки, которых она убила. Учились в одном классе, а летом в лагерь родители их отправили. Лагерь был от завода – тут совсем недалеко, красивое место было в сосновом бору. Все лучшее – детям, завод тогда старался, не то что сейчас. Мама моя так говорила, не уставала повторять. Мы – дети рабочих. Моя мама тоже училась в пятой школе, в том году, как она рассказывала мне, как раз перешла в третий класс. А те были старшеклассники, им всем было лет по четырнадцать-пятнадцать.
– Пятая школа где находится?
– Садитесь на трамвай, остановка – «Сквер», проедете фармацевтическую фабрику, потом остановка «Заводской проспект», следующая – «Школа».
Повар Ермолюк, родившийся десятилетием позже событий, о которых он так страстно рассказывал, расстался с Катей во дворе УВД.
Катя вернулась в отдел и до восьми утра внимательно читала отксеренные копии протоколов допросов (она же обещала Гущину), затем она зашла в круглосуточный «Макдоналдс» на углу и заказала большой эспрессо. Паренек за кассой жизнерадостно предложил ей завтрак с «макмаффином и апельсиновым соком».
Катя от завтрака отказалась. Не то чтобы она опасалась есть в городе, в котором тема «отравления, интоксикации» вот уже более полувека являлась «болезненной», однако…
Сделав глоток горячего крепкого кофе, она посмотрела на картонный стаканчик. Повертела его в руках.
Вот так и развивается паранойя. В таких городах, в «которых всегда что-то случается», паранойя прилипчива как грипп…
Электрогорск давным-давно проснулся. Трамвай брали штурмом пассажиры. Катя, заставив себя проглотить весь, весь(!) чертов электрогорский кофе до капли, втиснулась, заплатила за проезд и через турникет пробралась в переполненный салон.
Ароматы Электрогорска ударили ей в нос – дешевые духи, чеснок, отрыжка похмелья, запах копченой рыбы, аромат антоновских яблок, малосольных огурцов, укропа и мяты, добавленной в крепкий утренний чай.
От мяты, а может, от бессонной ночи, от голода закружилась голова. Катя ощутила себя легкой, как отпущенный к небу шарик.
В отделе, возможно, ее ждут важные новости – из больницы, со вскрытия, но все это потом, позже.
Сейчас трамвай – электрогорский призрак – везет ее в прошлое, в пятую школу, где «они все учились». Да, когда-то учились, так давно, что и не вспомнить…
Катя вышла на остановке «Школа»: за оградой массивное здание желтого цвета, фасад в стиле сталинского ампира, шесть этажей, на первом – явно спортивный зал с большими окнами. Сбоку – современная пристройка из бетона и там тоже целый спортивный комплекс.
До начала учебного года оставались считаные дни. Учителя уже занимали исходные позиции. Катя показала охраннику удостоверение и спросила, где она может поговорить с директором школы. Но ей предложили подняться на второй этаж к завучу Ильиной.
На втором этаже кипел косметический ремонт – таджики-рабочие красили оконные рамы, старый вощеный натертый до блеска паркет прикрывал полиэтилен. В школьном туалете «для мальчиков» меняли двери в кабинках, исписанных сентенциями прошлых поколений школяров. На шаткой стремянке балансировал некто в спортивном костюме и лохматой шваброй аккуратно чистил лепнину.
За всеми работами наблюдала полная брюнетка лет пятидесяти в строгом деловом костюме. На плечи, чтобы не запачкаться краской и побелкой, она накинула синий рабочий халат.
«Таких халатов сейчас и не найдешь, – подумала Катя. – Все робы да спецовки оранжевого цвета. Это винтаж, наверное, когда-то из дома принесла, так с тех пор в кабинете в шкафу и висит».
Катя представилась завучу Ильиной по полной форме, вежливо и важно, с предъявлением удостоверения. И тут же беспокойство отразились в черных как ночь глазах завуча Ильиной.
– Неужели наши ученики что-то натворили? – спросила она тревожно.
– Нет. Дело гораздо хуже. Вчера вечером тут у вас, в городе на банкете в ресторане произошло массовое отравление. – Катя по укоренившейся привычке слегка опережала официальную версию (факт отравления эксперты еще не подтвердили). – Несколько человек сейчас в больнице, в тяжелом состоянии. Один… одна умерла.
– Банкет в «Речном»?
– Да, а вы…
– Юбилей Адель Архиповой? – Завуч оглянулась по сторонам. – Она умерла, да?
– Нет, не она.
Катя ждала нового вопроса, но завуч Ильина молча смотрела на человека со шваброй, демонстрировавшего чудо эквилибристики под потолком.
– Мы расследуем сейчас это дело, – Катя решила не отступать. – Но меня также интересует очень давняя история… преступление, которое произошло в вашем городе летом 1955 года. Тогда здесь в Электрогорске тоже произошло массовое отравление, в пионерском лагере погибли подростки. И все они учились в вашей пятой школе.
– Пройдемте в учительскую, пожалуйста, – сухо сказала завуч Ильина и потом громко – рабочим: – Аккуратнее тут, приду – проверю качество!
В просторной пустой учительской с великолепными светлыми старыми окнами и вполне современной мебелью и компьютерами завуч Ильина пригласила Катю сесть.
– Подростки учились в этой школе, а сама убийца по фамилии Зыкова была принята на работу в пионерский лагерь в качестве преподавателя физкультуры, так, кажется?
– Подростки учились в этой школе, а сама убийца по фамилии Зыкова была принята на работу в пионерский лагерь в качестве преподавателя физкультуры, так, кажется?
– Любка-ведьма придет, с собой яд принесет…
– Что? – Катя не ослышалась, это тихо скороговоркой детской считалки произнесла завуч Ильина.
– Да, с собой яд принесет. У нас ведь маленький город. И приезжих мало, и уезжали отсюда редко. Вроде и Москва недалеко, а вроде как и далеко. А тут завод, фабрика, люди всегда работу у нас в городе находили. Даже в последние годы. Сядьте утром в электрогорскую электричку – свободно, не то что в Клинской, Чеховской, не говоря уж о Тверской, оттуда валом валит народ на работу в Москву. А у нас все здесь и работают, и живут, и детей растят. Сами в школе учились, потом и детей своих привели. Я хочу, чтобы вы поняли, что наш Электрогорск – особенный город.
– Я это уже поняла.
– Кто умер там?
– Гертруда Архипова.
Завуч Ильина прижала в испуге ладонь ко рту, словно сдерживая возглас.
– А две ее младших сестры сейчас в больнице в реанимации, и Архипова тоже там. Ждем вестей об их состоянии, – сказала Катя.
– Гертруда и Офелия Архиповы учились в нашей школе – старшая до пятого, средняя до третьего класса, а потом тут у нас образовалась гимназия с углубленным изучением языков, программирования и истории искусств, и родители перевели девочек туда. Младшая их уже туда пошла в первый класс, она, кажется, один год пропустила. Что вам за смысл сейчас заниматься отравлением 1955 года?
– В Электрогорске помнят отравительницу детей Любовь Зыкову, – сказала Катя. – Сначала я лишь предполагала это, теперь убедилась – помнят. Через столько лет эта жуткая история не забылась. И вот теперь в вашем городе уже второй случай отравления людей.
– Второй? Вы о чем?
– Было совершено убийство с помощью яда.
– Зачем вы пришли к нам в школу? Вы что, кого-то из учителей подозреваете?
– Нет, что вы. Я пришла в надежде узнать побольше о том старом преступлении. О погибших учениках, о тех, кто, быть может, выжил. Кто что-то помнит.
– Когда я еще училась в школе, мы уже пели вот эту считалку «Любка-ведьма придет», а отец мой темнел лицом, снимал ремень и сразу же лупил меня как сидорову козу. Строгий был человек. А тема эта всегда была с тех самых пор тут у нас под запретом. – Завуч Ильина скрестила на полной груди руки. – За любой вопрос по этой теме – ремнем, так мой отец меня воспитывал. Но мы все равно все узнавали сами, шептались, передавали друг другу, рассказывали и на то место ходили, в лагерь «Звонкие горны». Дети всегда задают вопросы. И мы задавали, и потом, когда я уже после института юной училкой в эту самую пятую школу пришла, – тоже спрашивали. А уж сегодняшние дети, в силу своего развития, такие порой вопросы задают… Не знаешь, что отвечать. Я помню, когда сама узнала, школьницей – не от взрослых, а от подружек, меня это в шок повергло. Она же, эта убийца, воевала на войне, ее наградили. Она была разведчицей. Сейчас столько сериалов про войну, про разведчиков. И тогда мы тоже в кино бегали, фильмы о героях войны – да мы жили ими. До Электрогорска немцы в войну не дошли, их тут совсем близко остановили, был рубеж обороны, и завод работал, не эвакуировался. И мы все спрашивали: как же так, чтобы после всего она приехала сюда к нам и сотворила такое. За что? Я и до сих пор это спрашиваю. А когда подростки начинают задавать вопросы на уроке, на перемене… я приказываю им замолчать и не поднимать эту тему. Мне нечего им сказать, я не могу объяснить.
– Может быть, вы знаете каких-то непосредственных свидетелей тех событий?
– Все умерли – те, кто был тогда взрослым. А кто был детьми… Кстати, как странно… вчера вечером я видела на улице в машине Петра Глебовича, он так давно в Электрогорске не появлялся.
– Кто это?
– Грибов, наш бывший сосед по дому. У нас когда-то были квартиры на одной площадке. Мне рассказывали, в общем, я всегда знала – он один из выживших учеников. Он уже пожилой человек сейчас.
– А информация о других учениках? Может, у вас сохранился архив, нет ли сведений в школьном музее?
– Музей у нас прекрасный, но все экспонаты там начинаются с шестидесятых. Думаете, прежнее школьное руководство хотело хранить память о той трагедии?
– А как эту отравительницу поймали, вам известно? – Катя задала тот же самый вопрос, что и повару Ермолюку.
– Люди на нее указали.
– Какие люди? Кто-то из персонала лагеря?
– Наверное, я не знаю. Разве это сейчас через столько лет важно?
– Мне тут рассказывали про ваш старый цех гальваники. Это правда, что там она нашла свой конец?
– Да, так в городе говорят. И это справедливо. Вы считаете, нет? А я считаю, сто раз да. За все, что она тут натворила. За жизни, которые она отняла, за горе, которое причинила. И за наши разбитые вдребезги детские иллюзии о войне. Тут даже не было никакого следствия после, никого не посадили.
– Кроме этого Петра Грибова, кого вы еще можете мне посоветовать, с кем можно поговорить?
– Зайдите к Суворовой Клавдии Ивановне. Правда, сначала вам надо с ее опекуншей из собеса связаться. Клавдия лежачая после инсульта, так что дверь она открыть сама не может. Договоритесь, чтобы вас у нее встретила сотрудница собеса. Это на Заводском проспекте, дом 10, на первом этаже квартира. Там еще рябина под окном. Моя мама с ней была дружна, скажите тете Клаве, что вы от Инны, то есть от меня. Так она вас поласковее примет.
И за этот совет и напутствие Катя поблагодарила завуча Ильину.
Глава 25
ОСТАНОВКА – «БОЛЬНИЦА»
Перед тем как вернуться в отдел к протоколам допросов, Катя решила заехать в больницу. Утренний час пик миновал, и трамвай, главная электрогорская достопримечательность, снова гостеприимно впустил ее в салон.
Осторожно, двери закрываются…
В обратную сторону.
О, эта дневная загадочная прелесть подмосковных городков…
Когда все давно уже встали, не спят. А кто где – неизвестно, словно прячутся до назначенного часа.
Пустые улочки с припаркованными машинами.
Столетники и кактусы на подоконниках.
Тюль как паутина.
Тихие дворы, окна, отмытые до блеска, закрытые двери.
Вроде как полная отрешенность от происходящего и вместе с тем острое зоркое любопытство и бессмертная память.
Мимо всего этого катит под горку, дребезжа, электрогорский трамвай.
Остановка – «Фармацевтическая фабрика». Остановка, остановка, остановка… Следующая остановка – «Больница».
Катя для начала направилась в приемный покой, первой встретила там старшую сестру, показала удостоверение, та тут же сама позвонила в реанимацию.
– Все в порядке, они живы. У всех троих состояние средней тяжести, но стабильное. Обеих девушек переводят в отделение терапии, они вместе в одной палате. Там у них сейчас их мать и врачи, только что начался обход. Адель Захаровна Архипова пока еще в реанимации, но к обеду ее переведут в кардиологию. Первичный диагноз – подозрение на инфаркт – не подтвердился.
– Как вы сказали – подозрение на инфаркт? – переспросила Катя. – Не токсикология, не отравление?
– Диагноз при поступлении – подозрение на инфаркт миокарда, – старшая сестра сверилась с компьютером. – Он не подтвердился.
– Когда с ними можно будет побеседовать?
– Не раньше завтрашнего дня, если лечащий врач разрешит. А что, полицейский пост так и останется тут у нас? – спросила медсестра. – Там ведь еще и охранники из ЧОПа, и мать девушек Анна Архипова с собой охрану привезла.
– До выяснения всех обстоятельств дела и полицейские, и охрана останутся дежурить, – веско ответила Катя, хотя сама впервые услышала обо всем этом.
Обдумывая слова медсестры о «первичном диагнозе», она деловито зашагала по дорожке больничного парка к зловещему на вид строению, выкрашенному суриком с железной дверью. Тут располагался городской морг и прозекторские.
К счастью, входить и испытывать свой нежный организм вонью формалина и хлорки ей не пришлось. Полковник Гущин появился на пороге сам. Вдохнул свежий воздух с таким видом, словно только что поднялся с самого дна Марианской впадины.
– Наш пострел везде поспел, – приветствовал он Катю. – Как всегда вовремя ведомственная пресса.
– Угадали, из этого дела получится потрясный репортаж, – ответила Катя. – Не каждый день у нас отравления. Только вот все больше и больше неясностей.
И она тут же поделилась новостью о состоянии здоровья Архиповой.
– Они ошибаться могут, а потом еще неизвестно, что привело к таким результатам, что инфаркт заподозрили. И с этим тоже разберемся, – Гущин после долгих часов в прозекторской бок о бок с патологоанатомом и токсикологами все, кажется, не мог надышаться.
– Что показало вскрытие? Какова причина смерти Гертруды Архиповой?
– Ты вот сразу запомнила, как девочек зовут, а я все путаю.