Возможно, вокруг шумели или пели песни, может быть, ко мне обращались с вопросами – не знаю.
– Куда уйдем?
– К нам в спальню.
– Мария Тихоновна не разрешила, – сказала Даша. – Она просила не оставаться наедине.
– Почему?
– Ты знаешь.
– Честное слово, не знаю. Она боится, что я сделаю тебе плохо? Видно, удивление мое было настолько искренним, что Даша
вдруг засмеялась.
– Предлагаю компромисс, – сказала она. – Рядом с этой комнатой есть перевязочная. Она пустая. Мы проходили мимо, мне надо было носок поправить, и я туда заглянула. Мы дверь закрывать не будем.
– Хорошо.
Она пошла впереди, неся тарелку с кусками торта, а я следовал за ней с остальной добычей.
На полпути в коридоре она остановилась и увидела, что ее ассистентка, некрасивая Раиса, беседует с доктором Блохом.
Она заговорила с Раисой. Я еще не успел подойти, поэтому не слышал, о чем был разговор, зато все понял.
Ассистентка обернулась к Блоху, Блох кивнул, тут и я подоспел, и Блох сказал мне:
– Если вам есть о чем поговорить, почему бы не уединиться. Тут кто-то включил музыку, оркестр заиграл громко, словно
Начался новогодний вечер.
Даша включила свет в перевязочной.
Сколько раз я бывал здесь на осмотрах, но впервые увидел эту комнату без врачей, без делового, свойственного ей антуража и настроения.
Письменный стол с компьютером стоял у стены.
– Ставь сюда, – сказала Даша.
Она поставила тарелку с тортом на стол.
– Чего не хватает, – сказала она, критически осмотрев наш праздничный стол, – так это выпивки.
– У нас не бывает, – признался я.
– Знаю, знаю, не в деревне родилась, – улыбнулась Даша. У нее были жемчужные зубы. Не просто белые, а с внутренним отблеском.
– Схожу посмотрю, не поставили ли чай.
– Поставили, – сказала Леночка, наша медсестра, входя к нам. Она несла две большие кружки, надев их ручки на пальцы левой руки. В правой был чайник.
Она ловко, как официантка, поставила чашки на стол.
– Наливайте, – предложила она, – тут уже заварено.
– Ну, у вас обслуга! – обрадовалась девушка.
– Я бы не стала называть меня обслугой, – улыбнулась Леночка. Улыбнулась улыбкой слез – где-то я это слышал. – Желаю счастья, – сказала Лена. Она закрыла за собой дверь.
– Придется тебе на мне жениться, – засмеялась Даша, – такой заботы я еще никогда не встречала.
Ей было забавно. У нее обнаружилось чувство юмора.
А я за мою относительно короткую жизнь еще никогда не оставался с женщиной один в комнате. У некоторых из моих братьев бывали связи с женщинами – санитарками, сестрами, уборщицами, и Григорий Сергеевич не возражал против них, потому что весь персонал женского пола в нашем Институте подбирался тщательно и женщины проверялись, словно любовницы президента.
В прошлом году я влюбился в нашу повариху Лизавету. Она была веснушчатой хохотушкой, и ни халат, ни платье не могли скрыть больших мягких грудей, что распирали одежду и норовили вывалиться, выскочить из заточения. Мы к ней неслись, как мухи на мед, но в отличие от Лешеньки и Марика я был в нее влюблен и даже писал стихи.
Лизавету уволили после того, как на нее накинулись втроем наши мальчики. Но нельзя сказать, что виноваты были только они. Лизавета сама устроила праздник в своей подсобке, а подробности вам, наверное, известны.
– Ты чего замолчал? – спросила Даша. Она разлила чай по чашкам, развернула «Каракум» и разгладила фантик.
– У нас некоторые девочки собирают фантики, – сообщила она. – А что ваши мальчики собирают?
– Даже не задумывался, – ответил я. – Кажется, Лешенька собирал телефонные карты.
– Совершенно неинтересно, – сказала Даша. – Вас на экскурсии возят?
– Редко, – признался я. – Григорий Сергеевич не хочет привлекать излишнего внимания. Когда столько одинаковых вместе – люди пугаются. Начинают шептаться – клон, клон! – как будто в этом есть что-то стыдное.
– Ничего нет стыдного. Бывают естественные близнецы, а бывают клонированные. Я считаю, что нам повезло.
– Потому что вы красивые?
– Разумеется, красивых людей должно быть как можно больше. Зачем нужны уроды?
– Это наука вашей Марии Тихоновны?
– Ты пей чай, а то остынет.
На Даше была кофточка, розоватая с длинными рукавами, а джинсы в обтяжку. Мне хотелось бы посмотреть, какие у нее колени. Хотя я понимал – нет ничего проще, возвратись в гостиную и погляди на одну из ее клона. У всех коленки одинаковые.
А грудь у нее была небольшая. Плечи широкие.
Даша перехватила мой взгляд и сказала:
– Мы плаванием занимаемся. Я на спине первый разряд проплываю. Можешь себе представить, что я меньше года занимаюсь! И уже первый разряд. Тренер говорит, что я самая способная в группе.
– Мы тоже иногда плаваем в бассейне, – сказал я. – Но я тебя там не видел.
– Разные смены… Но у меня получается недостаток – видишь, какие широкие плечи получились. И мускулистые. Попробуй. Дай свою руку, попробуй. Да не так сильно! Ты мне плечо оторвешь!
– Извини, я нечаянно.
– Верю, что нечаянно. Еще чаю хочешь?
– Нет, спасибо.
– Я себе еще налью. А ты сильный.
– Обыкновенный, как все.
– Довольно скучно, правда?
– Скучно.
– Хорошо, что мы к вам в гости пришли.
– Жалко, что раньше не приходили. Мы еще встретимся?
– Почему ты так спрашиваешь?
– Ведь не каждый день вас будут к нам в гости приводить.
– А как нам встретиться?
– Не знаю, я думаю. Еще не знаю, но думаю.
– Можно я конфеты возьму? У нас таких не дают. И знаешь почему? Маруся боится, что мы растолстеем. Она говорит: матери будущих спасителей Земли должны быть стройными, как Венеры.
– Какие еще спасители Земли?
– Ну ты же должен знать! Скажи, какая у тебя цель в жизни?
– Жертвовать собой ради других людей, – проговорился я, хотя обещал о таких вещах не говорить.
– Чепуха. – Она посмотрела на меня в упор, и ее глазищи увеличились до какого-то умопомрачительного размера.
– Я близорукая! – пояснила Даша. – Это ненормальный размер. В пределах клона, как ты знаешь, бывают разночтения. Близорукость – это индивидуально. У остальных наших девочек глаза нормальные. И не надо мне пудрить мозги своей жертвенностью. Жизнь – простая штука. Но я на нее не обижаюсь. Женщина – в первую очередь мать, продолжательница рода. Ты, голубчик, осеменил меня и побежал дальше, а я должна выносить, родить, выкормить и выпустить в свет маленького человечка.
– Значит, вас выращивают как гарем? – спросил я.
– Не хами, или я сейчас уйду. Мы – невесты достойных мужей.
– Значит, вас знакомят, потом выдают замуж? Или без знакомства?
– Иван, ты мне буквально надоел, – сказала Даша. Ее зрачки уменьшились до разумных размеров. Конфеты она ссыпала себе в сумочку. – Можно я твой торт доем?
– Доедай.
Я верил Григорию Сергеевичу. Конечно же, в нашем Институте клоны держат не для каких-то будущих счастливых браков. Мы обречены. Но я знаю об этом и готов к этому. Даша ничего не знает и пойдет к своей судьбе, как баран с завязанными глазами. А должен ли я верить Григорию Сергеевичу? А что, если на самом деле в соседнем отделении воспитывают клон будущих идеальных матерей?
– Ты была на свадьбе?
– На какой свадьбе?
Она так спешила съесть кусок торта, что испачкала кремом кончик носа и подбородок.
– Ты говоришь, что твоих сестер выдают замуж…
– Конечно. Но не обязательно. Иногда достаточно искусственного осеменения. Результат тот же самый, правда?
Она лукаво улыбнулась и наконец-то спрятала между алых губ последний кусочек торта.
– А ты уже была… была с мужчиной?
– Ну что за глупости лезут тебе в голову, Ваня! – воскликнула Даша. – Здесь, на товарищеской встрече с соседним клоном, только девственницы. Надеюсь, тебя это не смущает?
Она притворялась. Странная смесь словесного цинизма и робкой неуверенности в себе.
– Извини, я неправильно себя веду, – сказал я. – Тебе неприятно?
Она вынула зеркальце из сумки и, посмотревшись в него, стала вытирать лицо платочком.
– Чего ж ты не сказал, – упрекнула она меня. – Представляешь, если бы я вернулась с такой рожей?
– Когда я тебя увижу?
– А ты этого хочешь? По коридору кто-то шел.
– Я не знаю. Может, тебе разрешат меня навестить?
В перевязочную заглянула их ассистентка Раиса, некрасивая сутулая женщина.
– Свидание закончено, – сказала она. За ее спиной стоял доктор Блох.
– Чао, бамбино! – проворковала Даша.
И быстро пошла прочь. Я только сейчас заметил, что у нее были туфли на каблуках, и потому ее уход оказался звонким, чечеточным, гарцующим.
В конце коридора, у выхода из нашего отделения, стояли гурьбой наши и гости. Мужские головы были темными, каштановыми, а женские – светлыми, русыми.
– Она понравилась тебе? – спросил Блох.
– Не знаю, – ответил я, потому что не успел решить, что выгоднее: изобразить равнодушие или, наоборот, интерес. Ведь мне надо было придумать, как увидеть ее снова.
Я догнал Дашу у дверей.
Девочки начали шутить – где, мол, была, что делала? Соблазнили ли тебя?
– А мы с ним видео смотрели, – сказала Даша. – Порнуху. Славно время провели.
– Врешь
– У нас нет порнухи, – сообщил Василек. Но его никто не услышал за охами и писком наших гостей.
Правда, ассистентка спросила Блоха:
– Насколько это соответствует?
– Дети балуются, не обращайте внимания.
Этот ответ можно было понять двояко. То ли есть, но не надо реагировать, то ли мы невинны как овечки.
Мы проводили гостей до большой лестницы. Я ждал, когда Даша обернется. Она обернулась в последний момент, как будто была убеждена, что я гляжу вслед. Она подняла руку, прощаясь со мной.
Но ее взгляда я перехватить не смог.
Я стоял, а мои братья медленно возвращались в отделение, они были возбуждены и веселы, хотя, как я понимаю, никто из них не провел время вдвоем с девушкой.
5
Я сказал Григорию Сергеевичу.
– Можно мне посетить женский клон?
– Хочешь повидаться с Дашей?
– Мне бы хотелось. Мы с ней договорились.
Разговор происходил в его кабинете во время утреннего осмотра.
Григорий Сергеевич похлопал меня по голому плечу и сказал:
– Одевайся, молодец! Хоть на Эверест восходи.
– Хорошо бы…
– Удовольствие не для тебя.
– Скажите, а как себя чувствует маршал авиации?
– Ты имеешь в виду Параскудейкина?
– Командующего ракетными войсками.
– Александр Акимович пошел на поправку. Ему значительно лучше. Его врачи считают, что через две-три недели он вернется в строй. И наша родина должна быть благодарна Лешеньке.
– Неужели нельзя говорить правду? – спросил я.
– Рано. Общественность к этому еще не готова. Я, честно говоря, мечтаю, что наступит день избавления от всех болезней. И мы с тобой скажем: наше дело сделано. Давайте жить долго!
– Я уже не скажу, – заметил я. С сожалением, что раньше мне было не свойственно. Григорий Сергеевич пронзил меня взглядом своих черных бездонных глаз так, что пол качнулся подо мной.
– Что ты хотел спросить у меня? – произнес он.
– Я просил увидеть Дашу.
– Можно я буду с тобой предельно откровенен, как с самим собой? – спросил доктор.
Когда человек, владеющий твоей судьбой, хочет поговорить с тобой откровенно, добра не жди.
– Говорите, – сказал я, разглядывая носки своих кроссовок.
– Вчера возник спор. Он касается не только тебя, но и всей концепции нашего исследования. Есть мнение, что любой из наших медицинских клонов следует делить на две части. Одни, как и прежде, будут жертвовать собой ради жизни на Земле. Другие, один-два индивидуума из каждого клона, будут оставаться для размножения, то есть для продолжения эксперимента в условиях естественного воспроизведения. Я не слишком сложно изъясняюсь?
Я все понял.
У меня даже в животе заурчало от волнения.
– Вы меня выбрали?
– Подожди, Ваня, не все так просто. Честно говоря, я выступал за справедливость. Незачем делить клон на черных и белых. А вдруг сложится ситуация, когда потребуется жизнь или здоровье одного из созданной нами пары?
– А вы вычеркните их насовсем. Забудьте, – подсказал я.
– Я вижу, что ты себя уже определил в производители. Смешно.
– Чего же смешного? – обиделся я.
– Смешно наблюдать за тем, как жизнь меня переиграла, – сказал доктор. – Мой клон не только не один, как мы думали, но с каждым днем его члены набирают индивидуальные черты. С дьявольской скоростью, скажу тебе, мой мальчик. Вчера мы с вами были едины в понимании цели. Сегодня мы вынуждены заменить Олега на Лешеньку, потому что Лешенька стал угрозой для существования эксперимента.
– Вы его нарочно взяли?
– Не делай больших глаз, Ваня. Ты отлично знал, когда рассказывал о недозволенных речах твоего друга и брата, что мы будем вынуждены его наказать. Мы его и наказали. А у истоков наказания стоял ты, голубчик.
– Я ничего не сделал! – почти закричал я. – Я не хотел!
– Да, да, не хотел, не волнуйся. Ты ни при чем. Лучше дослушай меня.
– Я не хочу дослушивать!
– Ты не понял. Я говорю о тебе и Даше. Мария Тихоновна считает, что твой роман с Дашей мы должны поощрять. Смешно? Тебя не спросили, а уже влюбляют. Тебе смешно?
– Нет, не очень.
– Мне тоже не смешно. Они даже нашли лазутчика, союзника в моем лагере – Елену. Она тоже хотела изолировать тебя. Выделить из клона. Глупо, а я на нее так надеялся.
– Вы позволите мне увидеть Дашу?
– Во-первых, не только я принимаю решения. Как и большинство начальников, я могу запретить, но мне очень трудно что-нибудь разрешить.
– Вы их переспорили?
– Считай, что переспорил. Ты останешься в клоне. А в спину мне он крикнул:
– Хотя нет ничего окончательного. Не падай духом, сынок!
Я подождал, пока он уйдет, потом попробовал сам проникнуть в женское отделение. Я подумал, что если у меня есть союзники, то они в женском отделении.
Но переходник в женское отделение был закрыт, и, когда я нажал на дверь, тут же изнутри раздался голос охранника:
– Что нужно? Вход без особого разрешения запрещен. Я так и думал.
Надо подчиниться.
А я все больше сердился на Григория Сергеевича.
Это было неправильно, потому что еще вчера я был самым верным из его подопечных. Я искренне готов был отдать жизнь за благое дело. Неужели можно измениться так быстро?
Я возвратился в наше отделение, из бильярдной раздавались щелчки бьющихся друг о дружку шаров. Рыжий Барбос, как всегда, выигрывал.
И тогда я подумал: надо отыскать Марию Тихоновну. Если она не согласна с моим доктором, то может мне помочь.
Недавно еще я бы и в мыслях не посмел воспротивиться мнению Григория Сергеевича, а сегодня мне это решение показалось правильным.
Я спросил у охранника, как мне увидеть Марию Тихоновну.
Бесплотный голос, в котором мне хотелось уловить сочувствие, сказал:
– Мария Тихоновна отбыла на совещание в министерство. Звоните завтра после десяти часов утра по окончании обхода.
Нет, сказал я себе, отходя от двери.
Еще не все потеряно.
Есть другой путь на женскую половину – через палаты.
Я представлял себе расположение комнат и коридоров нашего корпуса. В основе своей Институт был старым зданием, построенным еще при Екатерине Великой. Но с тех пор его корпуса многократно перестраивались, доделывались, модернизировались, реставрировались и приходили в негодность. Сегодня центральная часть главного корпуса после евроремонта приобрела снова классический вид с фасадом о восьми колоннах. Но за пределами парадной лестницы здание было выпотрошено еще в тридцатые годы. Мне говорили, – а чего только не рассказывают ночью в палате, – что под Институтом есть подземные туннели, они выводят к Москве-реке или соединяются с «третьим метро», которое ведет от Котельнического дома под Яузой в Кремль.
Я понимал, что все это сказки, как и то, что в туннелях стоит охрана, стреляющая без предупреждения, но в каждой исторической фальшивке есть доля истины. Туннель может оказаться забытым чуланом, но и забытый чулан может кому-то пригодиться.
Но у меня хорошая зрительная память, к тому же мое любопытство уже увлекало меня в небольшие, ограниченные возможностями нашего брата, путешествия по коридорам.
Я знал, что между нашим отделением и бухгалтерией лежат три операционные. Они к нашим лабораториям отношения не имеют, хотя, конечно же, немыслимы друт без друга.
Там проводятся те операции, ради которых мы и существуем на свете. А именно – пересадка жизненно важных органов. Хирурги, которые работают там, к нашей клинике не относятся. Они приезжают чаще всего вместе с пациентами, потому что это крупнейшие специалисты в своей области и им нечего делать в нашем Институте, где пересадки проводятся от случая к случаю. Только для особо важных больных.
Чаще всего бригада хирургов привозит больного с собой.
Мы их не видим.
И хорошо. Что бы ни говорили о подвигах и славе, смотреть на людей в голубых халатах, наверное, подобно тому, как осужденный смотрит на красную одежду палача.
Операционных три, потому что они специально профилированы для совершенно разных типов операций, и я об этом говорить не буду. Не хочу, да и мало знаю.
Но вдоль операционных проходит служебный коридор и дальше, за ними есть комнаты отдыха для хирургов и боксы, в которых перед операцией лежат доноры и реципиенты. То есть те, кто отдает, и те, кто получает.
После операции реципиент остается на несколько дней в нашем Институте. А что касается донора – то порой изредка они возвращаются. Как Володичка. Если пересадка их не убила.
И они еще могут пригодиться человечеству. Но чаще они не возвращаются. Как Лешенька.